***
- сдохнуть захотел, ублюдок? говорят, сяо не повезло с его первой семьёй. говорят, сяо хотел сбежать от названной участи - быть никем, быть не козлом, - быть отпущением, быть эпитомой всего ничтожного. говорят, сяо... казуху, впрочем, не интересовало, что было с сяо до появления в его жизни чжун ли. казуха хотел знать, о чём болит его сердце сейчас и отныне, и по какой причине он сжимает руки в кулаки с неистовой злобой. и почему обязательно надо было нарываться на драку с третьекурсником. юноша не смотрит, когда грязный асфальт в переулке возле дряхлого корпуса филфака окрашивается в цвет толстовки. казуха протягивает забинтованную руку, и обидчик сяо, зачарованный блеском огромных глаз, с надеждой потягивается вперёд только для того, чтобы истошно вскрикнуть, когда казуха наступает на его ладонь. казуха не интересуется ни прошлым сяо, ни причиной тому, что его самого втягивают в различные конфликты. казуха сравнивает сяо со шквалом ревущего ветра, слышит в его завывании неумолимые крики о помощи, и приглушённый плач. казуха продолжает давить на чужую ладонь, вслушиваясь в треск хрящей. - кстати, а что он сделал? сяо молчит, хватая парня за волосы и с силой швыряя его в мусорные баки. - я буду выбивать тебе зубы под мендельсона, - хищный блеск в глазах сяо мелькает лишь на долю секунды. - я буду душить тебя под шопена, я буду ломать тебе пальцы под мировые бетховена, если ты посмеешь ещё хоть раз прикоснуться к люмин. ах, любовь. казуха снова усмехается коротко, невесомо и даже издевательски, когда за его спиной вырастают три гигантские тени, и он разминает кулаки, зная, что за всё нужно платить. за защиту любовного интереса своего лучшего (?) друга, за избавление от эха окружающего его уныния. у сяо потрясающий музыкальный вкус, но казуха всё же думает, что бог ещё не придумал ничего более романтичного, чем пропитанные едким натрием угрозы, которые слетают с языка сяо. аспирантка люмин выходит под руку с профессором альбедо из корпуса химического факультета, уже позабыв, как вчера по её спине скользнула ладонь неприметного третьекурсника, влюблённого безнадёжно и отчаянно.***
- ох. казуха не помнит, когда смотрел на своё отражение в последний раз, но премерзко болезненное осознание ударяет его впервые именно тогда, когда осколки стекла впиваются в его руки. бинты, и без того пожелтевшие от сырости и грязи, собранной на них за несколько месяцев, становятся грязно-алыми. кажется, его волосы были когда-то такими же, и он не хочет принимать, что от цвета закатника осталась лишь одна-единственная прядь. он помнит прядь длинных седых волос в своих - тогда ещё не - израненных пальцах, едва слышимый писк аппарата жизнеобеспечения и запоздалое эхо, неконтролируемое эхо, невыносимо тихое - посмертное эхо. сяо рассказывали, что отец казухи скончался, оставив ему ворох долгов, кредитов и абсолютную свою внешнюю копию. казуха думает, что если бог услышал его, то послал в ад, окунув в зловонное море разбитых обещаний, потерянного будущего и безвыходность в этой пучине мнимого сочувствия. сознание его уплывает, окутывая тусклыми сновидениями, и мама в его голове мягким голосом, сладким голосом, голосом, так похожим на казуху, читает ему его стихи.***
нежные руки перелистывают ветхие страницы учебника по коллоидной химии. в библиотеке - абсолютная тишина, изредка разрываемая нежностью девичьих вздохов. она выглядит отрешённо, невинно и безмятежно; её локоны пахнут клубничным молоком, и она непроизвольно накручивает пряди на пальцы, перекручивая карандаш в другой руке. до одури правильная, безукоризненно идеальная, непоколебимо красивая. однокурсницы разрываются с тошнотворным подражанием ей, пока она, вздыхая снова с небольшой подсказкой на усталость, вчитывается в содержимое. у неё не выходит ничего лучше, чем улыбка не слишком уже искренняя. стеклянный потолок, придавленный сверху её перфекционизмом, опускается на её плечи, ощущаясь многотонной надгробной плитой. специфические свойства полимеров обусловлены главным образом двумя особенностями: 1) существованием двух типов связей – химических и межмолекулярных, удерживающих макромолекулярные цепи друг около друга; 2) гибкостью цепей, связанной с внутренним вращением звеньев. "полимерные полиэлектролиты" со следующей страницы смотрят на неё, как оголодавшие маленькие звери, острыми клыками прорывая её голову, и она закрывает учебник. возможно, химии на сегодня предостаточно. кокоми не понимает пункт про типы связей.***
горо рассказывает ему, что в детстве его пугали монстром под кроватью. казуха не помнит ничего из своего детства, кроме того, что глаза его всегда сверкали двумя громадными каплями чистых рубинов. голос матери музыкальной шкатулкой раздавался в его ушах, и он записывал её слова, складывая их в головоломки и лабиринты слов. речь матери ложилась на лист трёхстопным ямбом, шурша под пальцами сорванными ветром осенними листьями. кстати, казуха не помнит, как к нему в жизнь закрался шумный подросток с совсем не юношеским взглядом. в глазах горо мятеж и суровость, на его пальцах - мозоли, его тело окрепшее и поджарое, его мысли- - у нас коллоквиум на следующей неделе. есть деловое предложение, господин каэдэхара. горо спрыгивает с чужой кровати грациозно, точно кошка, и распахивает шторы в комнате. psp выпадает из кармана потёртых светло-голубых джинсов, и парень чертыхается сквозь себя, как-то отстранённо, неосознанно. казуха наблюдает за ним с подоконника с отрешением, и думает, что душа горо пахнет корицей, его сердце звучит кипящим чайником на оживлённой кухне. наверное, выгнать его из дома будет невежливо. казуха не рассчитывает, что горо удержится от прыжка с третьего этажа. он улыбается, обнажая клыки, оставшиеся с детства после многочисленных неудачных походов к зубному, и с этим кошмарно неправильным прикусом продолжает тянуть уголки губ всё выше. - соизволите ли вы составить мне компанию и примете ли моё приглашение посетить столь чарующее заведение, названное библиотекой? может, не такая уж плохая идея, - выбивать зубы под мендельсона, думает казуха, когда горо стреляет своими глазами-вспышками, и лениво потягивается на подоконнике, перевешиваясь и почти падая головой вниз. бог снова не слышит его, но, может, не слышит и казуха из-за громких вскриков горо. - да ладно тебе, коллоквиум - не конец света! взбрело же в голову зубриле всея факультета вломиться домой к нему, к казухе, чтобы предложить ему сходить в библиотеку. казуха думает, что вся философия его жизни - это слова матери, складываемые, как оригами, в стихи. они породили его сущность, они и станут его последним словом, его надписью, довершающей жизнь, на надгробии. - покурить хочется. горо звонко хлопает себя по лбу, намеренно оставляя свой рюкзак с учебниками в чужой комнате, и уже с улицы на прощание машет казухе. в библиотеке его можно не ждать.***
горо вымученно приглушает голос, хоть и не умеет. его отец был военным генералом, его мать - медсестрой на фронте, и он просто не знает, как быть тише, когда всё, что он слышал в детстве, - это наглые и беспрекословные указы. он смотрит на кокоми напротив, и приторный запах сладкой ваты вокруг неё успокаивает его. - что бы ты сделала, если бы надо было заставить человека сходить в библиотеку? блин, да даже если не в библиотеку, то просто открыть учебник и почитать что-нибудь. - горо, будь потише, пожалуйста. - нет, знаешь, он ведь не тупой. я не знаю, что у него в голове, но там точно какая-то фабрика по производству гениальных идей. ну не может человек на первом курсе участвовать в дебатах с четверокурсниками с юрфака! кокоми ненадолго отрывает взгляд от учебника по коллоидной химии, игнорируя кислотно-основные свойства белков на долю секунды. "он" раздаётся колышущими зимними волнами в её голове, и она почти физически чувствует запах моря вокруг себя. горо по-прежнему пахнет корицей для неё. - куратор сяо даже приглашал его провести семинар, пока тот отлучался в командировку. конечно, с деканата ему потом здорово так прилетело, да и в зале ему хотели набить лицо, но надо сказать, что преподаёт он потрясающе. тонкие пальцы кокоми непроизвольно подхватили карандаш, опускаясь над тетрадкой и вырисовывая там незамысловатые узоры. - единственное, у него детство было тяжёлым. да и настоящее паршивое, но я правда уже не знаю, как ещё вернуть ему жажду жизни. линии сложились в мягкие очертания лица, обрамлённых прядями волос. - в иэс свойства белковых растворов меняются, и изменяется форма макромолекул. растворимость белка также снижается. горо, увлечённый рассказом про казуху, удивлённо хлопает ресницами, совершенно ошеломлённый и непонятый. - что ты имеешь в виду? - можно ли вернуть то, что изначально не существовало? кокоми довершает портрет иллюзорного юноши тусклой улыбкой. горо вздыхает, расстраиваясь, и мысленно благодарит кокоми за то, что она такая. - у него волосы чуть ниже середины шеи. и одна прядь красная. кокоми не нужно больше слов, чтобы понять, какого цвета остальные. она улыбается виновато. ей страшно, что так быть не должно, и это запретно, но представляет лишь на миг его глаза. - как его зовут?***
- блять, неужели я непонятно выразился в прошлый раз? казуха мёртвой хваткой держит очередного третьекурсника, твёрдо вжимаясь ступнями в грязный асфальт, когда сяо целится кулаком в мужское нахальное лицо. сяо никогда не жалеет силы, казуха никогда не жалеет его. здесь, в этом глухом переулке, не слышно криков и пронзительных воплей, но казуха думает, что, наверное, у нормальных людей так быть не должно. он повторяет это мысленно, точно мантру, словно молитву? стук каблуков где-то в десяти метрах от него возвращает его в реальность, приземляя с мощным грохотом осознания. в вечерних сумерках чувствуется аромат карамельного сиропа и кофе; казуха отпускает третьекурсника и неосторожно оборачивается на сладкий запах. - блять! казуха, ты в порядке? казуха чувствует себя маленьким виноватым ребёнком, среди кромешной темноты пробравшимся на кухню в поисках конфет, когда девушка смотрит на него с теплотой и нежностью. он не чувствует, как кулак сяо случайно проехался по его щеке, оставив тёмный синяк с кровоподтёком. сяо трясёт его за плечи, глядя на друга с испугом, и не понимает истинной причины алых щёк на мертвецки бледной коже. казуху только что закружило под чайковского.***
он не знает её имени и он хочет убивать себя медленно, с каждым порезом по венам придушенно всхлипывая и со слезами смаргивая её образ. она вся - чистейший концентрат нежности. казуха считает святотатством даже думать о ней, но мысли насильно устраивают ему концерт чувств где-то внизу живота; бабочки порхают внутри него, сметая всю грязь на его заляпанной кровавыми пятнами душе. казуха запрещает себе приближаться к ней, глубже вонзая лезвие ржавого канцелярского ножа в кожу, и плачет надрывно, исповедуясь.***
- он хулиган. кокоми не спрашивает, она знает, она не слепая и не маленькая тепличная девочка. завистливые и похотливые взгляды парней-однокурсников она видит тоже, когда хватает горо за рукав, желая скрыться и исчезнуть в эту секунду. - так вышло, - горо не смотрит на неё, схватывая маленькую ладонь в своей, огрубевшей и давно не мальчишеской. кокоми не чувствует его прикосновения на себе. - будь я незнакомцем для него, я бы посоветовал тебе не связываться с ним. но он хороший. - хороший... - бормочет кокоми, поджимая губу, как бы раздумывая над значением этого слова. ни один словарь не сможет достоверно передать, что несёт это "хороший" в понимании горо. ей даже кажется, что вчерашняя потасовка в переулке возле её дома - это понарошку. тонкая, неуловимая иллюзия для её спектакля, где хорошие мальчики - это те, что ходят в библиотеку, дружат со всеми и не говорят ничего лишнего, а хорошие девочки - это она сама. она высвобождает свою руку из крепкой хватки горо и улыбается лучезарно достаточно, чтобы осветить чью-то заплесневелую душу.***
когда они сталкиваются во дворе главного корпуса, он ничего не говорит. ни кроткого сбитого вздоха, ни ругани, ни стука его сердца - он живой мертвец, кукла на истощённой леске. кокоми еле слышно выдавливает недовольство, но поднимает взгляд. казуха оказывается не таким высоким, каким он показался ей при их первой неофициальной встрече. - ох, я прошу прощения! - её голос становится всё тише с каждым новым словом, проходящим по её губам, подведённым вишнёвым блеском. он по-прежнему молчит, но она видит в его глазах чистейшую концентрацию настоящего испуга и сомнения. - ах... - он прикрывает рот рукой. кокоми не смотрит на его бинты, ни малейшего интереса у неё не вызывают и синяки под глазами. мягкое ах приобретает такой неправильный оттенок в её голове, и она чувствует, как подкашиваются её колени от легко оброненного выдоха. она старается не отводить взгляд, но смущение настигает её стремительной лавиной, выбивая почву из-под ног. - будь осторожна. казуха разворачивается, вдавливая ладонь в челюсть и прикусывая пальцы в бинтах. сердце внутри него со скрипом начинает новое, абсолютно непривычное быстрое движение, норовя проломить рёбра навстречу её тонким нежным рукам. он понимает, как это отвратительно - так эгоистично жаждать забрать её всю, без остатка, и хочет выстрелить себе в голову, но она, как назло, хватает его за рукав, и ему кажется, что сейчас с её припухлых губ слетят его же мысли. может быть, её медовый голос сделает их менее позорными. - как тебя зовут? кокоми не может поверить, что это её рука ухватила его за край рукава. три слова срываются с языка и озвучиваются не её голосом, пока душа обретает яркие крылья с блестящим жемчужным обрамлением. - каэдэхара казуха. он убегает, как дворовой мальчишка-вор, и она готова расплакаться из-за того, что он действительно совершил позорную, но успешную кражу её сердца. ей ужасно смешно с этой интерпретации. - меня зовут сангономия кокоми! - прикрикивает она ему в след. кокоми не увидит, что он смущённо улыбнётся, окрылённый.***
через неделю она обнаруживает, что её отчаянная жажда поговорить с ним хотя бы пять минут перерастает в нездоровое ощущение необходимости обладать им. она смахивает эту мысль так же быстро, как и казуха возле женского туалета отмахивается от женского прикосновения. интересно, со сколькими четверокурсницами он успел переспать? кокоми раскатывает эту мысль внутри, потупив взгляд, и разворачивается, возвращаясь в кабинет, когда казуха безбожно целует неизвестную выпускницу, вжимая её в стену. он ненавидит запах взрослого парфюма на ней, сетка её чулков под забинтованными пальцами чувствуется склизко и грязно. казуха старается не думать - вообще не думать - когда его язык проходится по женской шее в надежде смахнуть с себя наваждение и выбросить кокоми напрочь из своей головы. получается так паршиво и нелепо, что не получается, и казуха отталкивает девушку от себя, удаляясь прочь. сегодня он не прикасается к ножу, когда открывает учебник по философии и заполняет каждую клетку тела мыслями о кокоми.***
- кстати, советы аято реально рабочие, - горо сидит на столе казухи, всматриваясь в учебник и подмечая, что его зрение ухудшилось. одна-единственная морщинка пролегает на его лбу, придавая ему милый и очаровательный вид. казуха подбивает локтем бедро горо, заставляя парня упасть на чужую кровать рядом и недовольно ойкнуть. - чего? если не веришь, можешь просто посмотреть на сару с фармацевтического. её называют тэнгу из-за её сурового нрава, но даже она смотрит на итто с мягкостью после того, как он наделал ей комплиментов по советам аято. юноше кажется, что кокоми не любит эти сахарные комплименты, как в подростковых романах. - и к чему ты говоришь мне это? я готовлюсь к коллоквиуму. хорошо, что с данной позиции он не видит, как хитро ухмыляется горо. - может, попробуешь подкатить к кокоми? комнату накрывает гробовая тишина после того, как казуха хлопает учебником и швыряет его в стену, почти пришибая горо. - она должна прожить счастливую жизнь, - в его голосе сквозит холод, словно из-за приоткрытой дверцы ячейки в морге. - найти себе хорошего возлюбленного, который не будет доставлять ей проблем. со стабильной психикой. он берёт от жизни слишком много, просто рассуждая о ней так свободно, и ненавидит каждую клетку своего тела, когда думает о её маленьких ладонях. - надо сказать, что ты всё-таки слепой придурок. горо вновь уходит, оставляя казуху в томительном и гнетущем молчании.***
- пиздец, какая же ты душная. какой-то второкурсник выдыхает кальянный дым в её улыбающееся лицо. кокоми точно не может понять, чем она одурманена - смесью ментола с фруктами и никотина или своей детской бестолковостью. если это - взрослость, то она хочет никогда не взрослеть. чужие прикосновения ощущаются будто под плёнкой, и ей кажется, что её сбросили в пропахшее трупной гнилью болото; улыбается всё так же вымученно. если он так и не видит в ней объект любовного интереса, то, наверное, ловит кайф от случайных половых связей с такими же случайными студентками? кокоми - не девчонка для одноразового веселья, она не горяча и не искусна в ласках. она не знает, что нужно делать, когда с неё стаскивают лямку откровенного платья, она в принципе чувствует себя чужой в этом отвратительно открытом наряде с глубоким декольте. её флирт детский и неумелый, вынужденный и тугой, но она максимально старается. её оценки достаточно высокие, чтобы стипендия покрыла всё дальнейшее обучение. неприглядный ярлык девочки-отличницы спадает вместе со второй лямкой платья и едва видимой слезой с её правой щеки. - убей себя, ничтожество. кокоми прикрывает уши, когда в клубе раздаются звуки нещадного избиения, и дрожит, не желая находиться здесь и сейчас. внезапное расслабление настигает её, когда шершавая ткань бинтов касается её плеч. она чувствует себя на небесах, когда её подхватывают на руки и уносят; она не помнит ничего с этого вечера больше, когда зарывается головой в грудь казухи.***
казуха думает, что сошёл с ума. случайные мысли, как будто не специально оброненные вслух, опьяняют кокоми заботой, что содержится в них. - я могу задать лишь один вопрос? кокоми ещё никогда не чувствовала себя настолько дома, сидя на продавленном матрасе и закутанная в рваное одеяло. - я предвижу, что ты хочешь узнать, - она играется со своими пальцами, улыбаясь виновато. - я сделала это, чтобы привлечь твоё внимание. - кокоми, я... боже. бог слышал множество просьб казухи: убить его, убить его мучительно, со сладким и тягучим отвращением, убить его, убить... он никогда не слышал, чтобы он просил избавить его от этого неправильного сердца, что билось только для неё в этот миг. - кокоми. её имя, произнесённое его голосом, заставляет кокоми прижать колени ещё ближе к груди, и тихо заныть. казуха опускается на колени перед ней, складывая руки в молитвенном жесте, и читает ужас в её глазах цвета затянувшегося ночного неба. - я молю тебя, прошу, оставь меня в покое и не приближайся ко мне. для меня нет большего счастья, чем забытие. оставь меня. кокоми стаскивает с себя одеяло, наброшенное поверх неё и скрывающее это ужасное платье. казуха прикрывает глаза, крепко зажмуриваясь, чтобы не смотреть на её тело, сопоставимое с ангельским в его голове. она неприкосновенна, и у него нет никакого права дотрагиваться до неё своими запятнанными кровью пальцами. - тогда для меня, - она обхватывает его руки своими ладонями, и он вздрагивает испуганно. - нет большего счастья, чем находиться сейчас с тобой вот так. кокоми дышит расслабленно и дурманяще естественно, так неприлично по-живому. первый шаг делает тоже она, скользя своими маленькими ладонями вдоль его худых рук, нащупывая каждый порез под бинтами, и совсем-совсем не боится. эта взрослость, где её не пугает его прошлое, нравится ей куда больше. - я не могу позволить себе смотреть на тебя. она смеётся заливисто, а её смех отскакивает в голову казухи сладкой колыбельной цветущей вишни. - в каких учебниках говорится, что обязательно нужно смотреть? он слышит её дыхание и чувствует жар её кожи на своей, ледяной и колючей. слышит, как мнётся ткань подола её платья, когда она невесомо опускается с кровати на пол рядом с ним и деликатно обнимает его. если забвение выглядит так, то казуха думает, что его душа полностью исцелилась от одного её существования. он находит решимость посмотреть на неё, когда она заправляет светлую прядь своих волос за ухо, и выжидающе молчит, надеясь на действия с его стороны. она - хрустальный журавль. он не заслуживает её. никто не заслуживает тоже. - можешь ли ты обещать мне, что простишь, если я согрешу? - ха-ха! - казуха разбивается каждый раз, когда она приоткрывает рот. - ты любишь говорить глупости. я же не святая! её голова склоняется чуть вбок, когда он протягивает руку и задерживает возле её щеки, всё ещё сомневаясь, есть ли у него хоть какое-либо право дотрагиваться до неё. ответ настигает его, когда она обхватывает его ладонь и прикладывает к своей щеке. умиротворённо, как кошка прильнув к его касанию, она прикрывает глаза с тонной блаженства на её аккуратном лице. последние предохранители срываются с казухи, когда он стискивает её в объятиях. он, не питавшийся нормально с самого своего рождения, всё равно кажется крепче и суровее над ей хрупкой тенью. она - лёгкие кости, нежность касаний - ему страшно сломать её, но она подаётся вперёд, зарываясь ладонями в его волосы. она всё ещё пахнет так же сладко, как и всегда, и казуха пьянеет под её чарами. он перебирает её локоны в тишине, изредка бесшумно всхлипывая, когда она улыбается ему в плечо. кокоми думает, что у казухи красивая шея, по которой она вычерчивает пальцем разнообразные изгибы. кокоми пытается отпрянуть первая. в её глазах - наглая и безумная любовь, когда он неохотно расстаётся с её теплой, и, одурманенный достаточно, чтобы пойти на отчаянный шаг, казуха схватывает её руки в своих, забинтованных. сомнения перегорели в нём, когда его губы нашли её в неловком столкновении. она - определение честности и отсутствие взрослости, и он - разбитая фигурка кленового листа. и они оба, пожалуй, не умеющие целоваться до коликов в животе от смеха. казуха не знает ни одной истории, в которой герои встретили бы счастливый конец, в то время как кокоми не знает, как правильно реагировать на чужой язык, бесстыдно исследующий её нёбо, не знает, что нужно делать, если внутри разгорается яростный пожар от чужих прикосновений, ровно как и не знает, как надо себя чувствовать в чужих отчаянных объятиях. но об этом они подумают позже. сначала кокоми нужно искоренить навязчивое чудовище, что сидит в казухе и питает его внутренних демонов, когда он нещадно целует её так, словно она исчезнет через секунду. для этого, возможно, они даже пойдут в библиотеку читать занудные книжки- -вместе.