***
— Дорогие друзья. Дорогие футболисты и зрители, — он останавливается на секунду, сдерживая боль, рвущуюся наружу криком отчаяния. — Этот Священный Путь был долгим, полным препятствий и эмоций. Мы радовались за победивших. Сочувствовали проигравшим. Всё шло к одному — к финалу. Но дело в том, что порой, как бы сильно мы ни старались, как ни боролись за свои мечты, мы не можем их достичь. Есть то, что сильнее нас. Это судьба. Вы можете мне не верить. Я сам не верил. Но должен признать, что судьба Восстания была предрешена. Они были против Пятого закона. Всякий, нарушивший закон, должен быть подвергнут наказанию, — он говорит на автомате, он не слышит себя. Он просто делает то, что должен. — Моим первым приказом будет закрытие клуба Раймон, — по стадиону пронеслись волной поражённые возгласы. Гоэнджи не смотрит вниз. — Моим вторым приказом будет назначение на должность Святого Императора Сенгууджи Дайго, без которого Пятый Сектор не смог бы существовать. Спасибо. Позади раздаются аплодисменты, позади остаётся обезглавленная Революция, позади остаются семья и друзья, которые не могут поверить. Но это всё остаётся позади. Впереди — приговор. Приговор предателю, который поставил свои надежды и мечты выше законов этого мира, который задумал нарушить порядок и божественную гармонию, ведь Хаос был ему дороже. Боится ли он? Он не знает. Но его глаза темны, как бездна. Как коридоры, по которым он идёт навстречу своей судьбе, которой он столько раз пытался избежать, противясь воле Бога. Предатель. Дезертир. Он виновен. Дайго, встречавший его уже у машины, смотрел насмешливо и презрительно. Он громко произнес: — Ibis ad crucem. Гоэнджи слабо улыбнулся. — Crux mea est. Дальше он не помнил ничего. Ни того, как они ехали в аэропорт, ни того, как летели на проклятый остров, ни того, как его отвели в темницу.***
Он смог прийти в себя только за решёткой. Здесь не было ни света, ни звука. Лишь оглушительная тишина и слепящая тьма. Время покинуло это место. Секунды обращались в часы, часы — в дни, а день казался годом. Мысленно он прощался со всеми, кого любил и кто знал его. Слёзы текли по лицу, он сглатывал их — пить хотелось ужасно. Он не был скован физически. Но был скован морально, почти со смирением ожидая своей участи. Он чувствовал, как это место поглощает его, забирает жизнь. Сейчас он один. Никого нет рядом. Никто не может помочь. Лишь его совесть, вечная спутница, сидит рядом, напоминая ему, как сильно он виноват перед ними. Теми, кто боролись за него, кто ждали его, кто верили, несмотря ни на что, кто были рядом, чтобы подставить плечо. Прикрыть его спину. Он виноват. Он не заслуживал их. Они заслужили лучшую участь, чем ту, которую он преподнёс им. Он слишком долго пытался игнорировать это. Гоэнджи прикрыл глаза, пытаясь заснуть. Внезапно дверь камеры открылась и его грубо выволокли в коридор. — Время пришло. — Пусть будет так. Двигаться было тяжело. Путь казался долгим, изнурительным. Хотелось идти ещё медленнее, но двое мужчин, усмехаясь, толкали его вперёд. Была ночь. Дивная, прекрасная ночь. Звезды рассыпались стразами на черном атласе неба, ветер дул с юга, тёплый и влажный, воздух был чист и свеж. Лучшая ночь для прогулки. Худшая ночь для смерти. На небольшом холме был вколочен столб, к которому Гоэнджи так крепко привязали, что истерли кожу в кровь. Его раздели. — Сорок ударов. Я не хочу, чтобы он умер раньше времени, — отдаёт приказ Дайго, вставая напротив Гоэнджи чуть дальше, чем его мучители. Двое мужчин взяли в руки хлысты. Тело Гоэнджи напряглось, инстинкт самосохранения бил набатом в голове. Бежать. Только не смерть. Только не так. Бежать. Бежать. Бежать! Он дернулся как раз в тот момент, когда ему нанесли первый удар. Он попытался захватить воздуха и прикусил губу, лишь бы не кричать. Второй удар. Из губы потекла кровь, тело всё ещё отчаянно пыталось выбраться. Затем удары посыпались градом. Он потерял им счёт на двадцать пятом, уже не пытаясь сдерживать вопли. Плети разрывали кожу и мягкие ткани, всё тело Гоэнджи было красным сплошь, кроме области груди. Ему казалось, что он вот-вот потеряет сознание от невыносимой боли. Когда первая пытка была окончена, его взгляд обратился к Дайго. Гоэнджи приказывал себе не умолять, не унижаться, не плакать перед Сенгууджи, но глядя на его удовлетворённое лицо понимал, что его глаза умоляют о пощаде. Мужчина сел перед ним на корточки, взял мягко за подбородок. — Всё только начинается. На холме появился пятый человек, несший в руках тяжёлую длинную балку. Гоэнджи тяжело вздохнул. Его отвязали от столба и расставили руки в стороны, привязывая к балке. Его снова толкнули вперёд. Слез уже не осталось, идти было невыносимо. Но он шёл. «Мне жаль,» — прозвучал в голове знакомый детский голос. — «Я буду помнить Вас» Почему-то слова Шуу придали сил Гоэнджи и он поднял голову. Дайго обернулся и улыбнулся с извращенной нежностью. — Почти пришли, Маленький Принц. Ещё один холм. Ещё один столб. Гоэнджи улыбнулся. Гвозди вбивали быстро. Было омерзительно и мучительно. Ноги и руки не держали Гоэнджи и он повис. Грудь сдавило. Выдыхать становилось всё труднее. Он не чувствовал, как кровь вытекает из ран. Чувствовал лишь острую боль, от которой хотелось орать во всю глотку. Но он не мог. — Скажи мне, стоило оно того? Гоэнджи подтягивается из последних сил на руках и ногах, выпрямляясь, отвечает: — Стоило. — Ты мог остаться верным мне. Мы могли бы править вместе, Ишидо. — Нет. Моё имя… Гоэнджи… Шууя. Он снова повис на гвоздях, окончательно выбившись из сил. — Как скажешь, Маленький Принц. Дайго отошёл подальше и приказал слугам уйти. Ему хотелось любоваться своим шедевром в одиночестве. Этот шедевр создан для него одного. — Жаль, что тебе не 33. Но тем ужаснее твоя смерть, ведь ты почти и не видел жизнь, — с горечью произнес Дайго. Гоэнджи был безмолвен, но пока не мёртв. Пока. — Ни одно творение художника не сравнится с тобой. Я и не мечтал увидеть распятие вживую, — Сенгууджи рассмеялся. — Но ты всегда умеешь удивлять людей. Он вдруг замолк, задумавшись. Лицо его стало печальным. — Они тебя недостойны. Ты стольким пожертвовал. Ты умеешь любить. Умеешь чувствовать и понимать чувства других. Умеешь защищать то, что тебе дорого, бороться до конца. Таких, как ты, Гоэнджи, — он выделил последнее слово, уважая последнее желание уже почти мёртвого Шууи, — таких, как ты, не было, нет и не будет уже никогда. Слышишь меня? Ты вроде бы ещё дышишь. Дайго приблизился, проверяя, жив ли его «Иисус». Он был жив. Какая жалость. — Тебе лучше умереть, милый. Ты знаешь. Ты меня понимаешь ведь, верно? Я выбрал лучшую смерть для тебя. Шли минуты, часы. Наступал рассвет, но Гоэнджи не мог посмотреть на восходящее солнце. Он попытался выдохнуть, но больше не мог этого сделать. Глаза его закрылись. Сердце остановилось. — Покойся с миром. Пламя нового дня слилось с пламенем костра, сжигавшего тело. Шуу стоял поодаль, склонив голову и долго думая. Как только костёр потух, он пронёсся утренним ветром, развевая прах.***
Дайго обратился в полицию с просьбой отыскать Гоэнджи. Эндо был готов броситься на поиски, но Торамару сказал ему: — Он мёртв. Эндо всё равно ушёл.***
Проходили дни, месяцы. Годы. Каждое лето Эндо уезжал на поиски, мечтая найти хотя бы труп, чтобы захоронить своего друга. Чтобы убедиться, что он действительно мёртв. Лишь через десять лет, когда Мамору снова будет бродить по острову, перед ним появится призрак. — Хватит. И он исчезает с теплой улыбкой. Эндо оседает на землю, долго кричит и плачет, взывая снова к духу ушедшего на покой. А потом уходит, опустошенный. «Я люблю тебя» Он оборачивается в последний раз. Шуу и Гоэнджи машут ему руками, прощаясь. Эндо давит из себя улыбку и машет им в ответ.