Соловьиный сад

«Открой глаза! Слышишь? Открой! На дворе новый день, и пора просыпаться! Открывай свои обсидиановые глазки, малыш. Смотри, тебя уже приветствует солнышко, заливая твою комнату ослепительным светом. Сейчас он чуть розоватый, утро же. Открывай глазки, чтобы снова увидеть, как свет будет меняться в комнате с течением времени. Давай, мир ждет твоего пробуждения, не ленись. Ну, вот, молодец! Посмотри, какой ты послушный мальчик! За это я подарю тебе кое-что очень красивое, такое же красивое, как ты сам!» - так начинается каждое утро. Каждое утро моей жизни. Кто я? Я не знаю, правда. Или не помню, наверное, все же не помню. Все, что я могу вспомнить изо дня в день, это голос. Да, этот самый голос, чуть хрипловатый, глубокий и нежный. О, еще камни. Каждый день этот голос обещает мне подарок, обещает и приносит. Камни. Каждый новый день я получаю маленький камень. Наверное, это хрусталь. Я почему-то думаю, что это именно он. Я не знаю, как он появляется, но я просыпаюсь уже с этим камушком в руке. Он красивый, голос не лжет. Только не знаю, похож ли я на него, ведь я не знаю, как выгляжу. Я никогда не видел себя. В этой комнате нет зеркал. В ней вообще почти ничего нет. Только я и эти камни. Их здесь много, наверное, это значит, что я провел здесь много времени, если один камушек означает один день. О, еще у меня есть качели. Они висят прямо посреди комнаты, и я почти все время провожу на них. И окно. Большое-пребольшое. Обычно я сижу на качелях и смотрю в это окно. Там красиво. Там всегда светит солнце и никогда не бывает пасмурно. Иногда я играю своими камушками. Скоро я смогу обложить ими всю свою комнату в несколько рядов. Я уверен, будет очень красиво. Они будут переливаться в свете солнца целый день и всегда по-разному. Свет будет отражаться в них, и моя комната будет полна бликов. И тогда я буду жить внутри радуги. Будет странно. Я сажусь на качели и раскачиваюсь. Это так весело. Мне нравится качаться, глядя в окно и петь. Иногда мне кажется, что я пою не один, как будто кто-то поет вместе со мной. Это тоже весело. Петь вместе с кем-то. Я слышу много красивых голосов и пытаюсь повторять за ними. А когда закрываю глаза, мне кажется, что я птица. Я лечу к солнцу, которое светит прямо мне в глаза, я чувствую ветер в своих волосах, чувствую, как воздушные потоки держат меня высоко над землей, и пою. Пою о том, какое красивое небо, солнце, мои камушки и мои качели. В следующий момент кто-то выключает солнце. *** Первое, что я вижу, когда просыпаюсь, это белый потолок. Его цвет резко бьет по глазам, и я зажмуриваюсь, рассматривая какое-то время ослепительные вспышки. Не люблю эти моменты. Теперь открываю глаза медленно, стараясь смотреть куда-нибудь в сторону. Это не особо помогает: здесь все белое. Так же медленно выбираюсь из-под одеяла и сажусь. Палата. Передо мной больничная палата, в ней еще три кровати, в каждой из них кто-то спит. Или, возможно, притворяется. Я пытаюсь встать, но натыкаюсь рукой на что-то. Мгновенно открываются двери, и в проем заглядывает чье-то удивленное лицо. Это девушка, наверное, медсестра. Несколько секунд мы таращимся друг на друга, пока она не исчезает в коридоре. Снова пытаюсь встать, но вдруг понимаю, что меня не держат ноги. Вскрикивая от неожиданности, оседаю на пол, цепляясь за матрас. Как назло в этот же момент в палату входит врач. Меня подхватывают сильные руки, укладывая обратно на кровать. С другой стороны медсестра поправляет подушки и меня кое-как усаживают. Я недоуменно и вопросительно смотрю на мужчину. - Добрый день, - здоровается он. Я только слабо киваю в ответ. – Меня зовут Ямашита Томохиса. Я Ваш лечащий врач, - я снова слабо киваю. – Вы меня понимаете? – еще один кивок. Ямашита-сенсэй открывает папку и берет в руки ручку. - Вы знаете, где находитесь? - Очевидно, в больнице, - ядовито цежу я, с удивлением отмечая, что голос немного хрипит. Ямашита тут же нажимает кнопку вызова и просит заглянувшую девушку принести воды. Когда стакан оказывается в моих руках, я замечаю, что они трясутся. Что за черт? - Вам лучше? Продолжим, - он снова приготовился писать. – Вы знаете, почему оказались здесь? - Понятия не имею, - я ответил первое, что пришло в голову, но в следующую секунду осознал, что действительно не знаю, что случилось. – А что, собственно, произошло? - Давайте об этом чуть позже? – улыбнулся врач. «Красивый». – Как Вы себя чувствуете? - Стоять не могу, - меня вдруг охватила злость. Он издевается, что ли? Сам же видел. За три минуты ничего не изменилось. - О, не волнуйтесь, это временно. Общая слабость. Еще что-нибудь беспокоит? - Пока не знаю. - Что Вы помните последним? - Я… И вдруг паника закручивается в тугой узел в груди. Я не помню. Ничего! Я с ужасом в глазах смотрю на мужчину перед собой, силясь сказать что-нибудь. Он обреченно смотрит на меня и делает пометки в папке. Затем успокаивающе кладет руку мне на плечо. - Все хорошо, - и смотрит прямо мне в глаза. «Черные-черные. Красивые.» В голове вдруг всплывает: обсидиановые. Я киваю. - Давайте, я Вас осмотрю? *** Сумасшедший. Мне сказали, что это был сумасшедший. Нам сказали, нам всем. Те парни, которые лежали со мной в одной палате, оказались здесь по той же причине. Из-за этого человека. Это из-за него я ничего не помню. Кому-то из нас повезло больше, кому-то меньше. Один из соседей, как и я, ничего не помнит. Двум другим повезло больше. Они помнят себя и свою жизнь до определенного момента – дальше пустота. Ямашита-сенсэй сказал, что вместе с нами доставили еще одного парня, но он в отдельной палате. В другом отделении. После всех обследований, выяснилось, что у нас всех испорчено зрение. Не так, чтобы сильно, но все же. И еще голосовые связки. Как будто мы все пели изо дня в день. Но никто из нас ничего об этом не помнит, поэтому сказать что-то определенно сложно. Все это, конечно, может поведать тот человек, но следователь, Мураками-сан, говорит, что пока они ничего добиться не могут. Он не говорит, кто мы, откуда, зачем мы ему. *** Две недели уже, как я в больнице. Сейчас, правда, я не в своей палате. Я в участке. Нам устраивают очную ставку с тем человеком. Я, как всегда, первый. Черт. Мураками-сан жестом приглашает меня пройти. Вхожу и усаживаюсь за стол напротив психа. Я твердо уверен, что он псих. Следом входит Мураками-сан. Ямашита-сенсэй, приехавший с нами, я уверен, сидит сейчас за стеклом и внимательно наблюдает. Я его отсюда не вижу – как всегда стекло одностороннее. Чтобы собраться с духом, мне требуется несколько секунд. Наконец, нахожу в себе силы посмотреть перед собой. Я вижу его впервые – я в этом уверен. Я не могу описать его другими словами – он странный. Немного грустный и отрешенный. Глядя на него я не чувствую ничего - я не знаю этого человека. Зато он меня знает – я вижу это в его глазах. - Китагава-сан, вам знаком этот молодой человек? – мужчина напротив кивает. – Вы можете сказать, как его зовут? – в голосе следователя слышалась надежда. Я почему-то был уверен, что он ничего не скажет, но тот улыбается: - Угуйсу Кешшёо, - Мураками-сан чертыхается, и я его понимаю. Он говорил мне, что эти имена придумал сам мужчина. Наших настоящих имен он не говорит. - Назовите, пожалуйста, настоящее имя этого человека. - Угуйсу Кешшёо, - снова улыбается мужчина. Лицо детектива кривится. - Где и как вы познакомились? - Я его поймал. Я собираю соловьев, - я смотрел на этого человека и недоумевал. Только что я видел совершенно нормального мужчину, в следующую секунду передо мной сумасшедший. Он маньяк. – Знаете, так приятно слушать их пение, я выбирал только самых красивых, - мечтательно произнес он. Вот так. Он нас «собирал». Собирал, чтобы слушать. Как птиц. Мы для него были птицами. Семья Угуйсу. Мураками-сан еще пытался что-то спрашивать у него, но он упорно заводил речь о птицах, о том, что у него прекрасная коллекция, о том, что его соловьи прекрасны как драгоценные камни. Камни. Камешек. Что-то щелкает в голове, сознание начинает медленно уплывать, я вцепляюсь в собственную руку, чтобы не дай бог не упасть в обморок. Мураками-сан что-то говорит и покидает помещение. Целое мгновение ничего не происходит, но вот мой взгляд встречается с глазами напротив. Они зажигаются каким-то маниакальным блеском. Мне становится страшно, хочется бежать, но я остаюсь неподвижен. И тогда он кладет передо мной кулак. К страху примешивается любопытство и ожидание. Мужчина напротив нежно улыбается, глядя прямо мне в глаза, и разжимает кулак, положив на стол ладонь. Он смотрит на меня и улыбается, затем медленно убирает руку со стола и опускает взгляд. На металлической поверхности лежит маленький прозрачный камушек. Я зажмурился, нестерпимо разболелась голова. Захотелось оказаться где-нибудь не здесь, где-нибудь далеко-далеко. В голове настойчиво бьется голос: «Открой глаза! Открой!» В комнату чуть ли не с матом влетают офицеры, начиная обыскивать мужчину. Я теряю сознание. *** Через несколько дней снова приходит Мураками-сан. Им так и не удалось ничего выяснить. Они до сих пор не знают, как нас зовут и откуда мы. Нас в больнице осталось трое. Тот парень, которого я так и не видел, переведен в другую палату к нам в отделение. Ямашита-сенсэй говорит, что ему лучше, но он странно себя ведет – ни с кем не разговаривает, почти не ест, не встает с постели, пугается громких звуков. Он слепой. Точнее он ослеп, пока был там, у этого мужчины. Ямашита говорит, что они не могут понять почему, им не рассказывают всех обстоятельств дела. А полиции тем временем пришла в голову прекрасная идея – свозить нас туда, где нас держали. Всех троих. За неимением настоящих имен нас так и зовут теми, о которых рассказал тот псих. Мы все втроем пока что Угуйсу: Кешшёо, Гёко и Конгосеки. На следующий же день нас троих повезли за город. Где-то там и располагалось место, в котором мы провели непонятное количество времени, место, где мы потерялись. Вместе с нами отправился и Ямашита-сенсэй, прихватив походную аптечку. Подъезжая к пункту назначения, я не выдержал и посмотрел в окно. Загородный дом. Обычный, неприметный. Никаких намеков на то, что здесь когда-то незаконно удерживались пять человек. Обычный, скучный дом. Наверное, мое недоумение отразилось на лице, потому что я услышал голос врача: - Да, с виду и не скажешь, - я согласно кивнул. Внешность обманчива. Мы вышли из машины и двинулись вслед детективу. Вошли в дом и направились на задний двор. Выйдя на огороженную территорию, я замер. От восторга. Передо мной за стеклом теплицы раскинулась просто огромная оранжерея. Было видно, что за растениями не ухаживали довольно давно, но они не стали менее красивы. Множество цветов яркими красками врывались друг в друга, создавая неповторимый узор. Детектив направился внутрь, поманив нас за собой. В самой теплице одуряюще сладко пахло, немного закружилась голова, но мы продолжали двигаться вперед. Цветочные просторы оказались просто огромны. И вот там, в глубине этого великолепия, я увидел несколько небольших строений. В них не было дверей – были только окна. Большие. Большие-пребольшие. По одному в каждом. Мураками-сан рассказывает, что здесь мы и находились. Здесь нас нашли. Я заглядываю внутрь одного из окон, и у меня перехватывает дыхание. Я вижу качели. Я вдруг вспоминаю чувство полета, вспоминаю, что качался на них. Мне становится дурно, будто кто-то заполнил все вокруг приторностью, сладостью. Кружится голова, я оседаю на землю. Тут же рядом оказывается Ямашита-сенсэй. Он сует мне под нос нашатырь, я отворачиваюсь. Отвратительный запах. Рядом, чуть ли не прыгая от любопытства, крутится Мураками-сан. - Вы что-нибудь вспомнили? - Дайте ему придти в себя, имейте совесть, - недовольно бурчит врач. - Все нормально, - я пытаюсь встать, медик подхватывает меня под локоть, удерживая. Я благодарно киваю. – Я просто знаю, что был здесь, я помню это место, но не могу вспомнить ничего конкретного. Извините. - Ну, что Вы. Вам не за что извиняться, - недовольство проглядывает на лице детектива. Мне становится как-то грустно. Жаль, что я не могу вспомнить ничего. Наверное, было бы здорово помнить, лелеять где-то глубоко внутри воспоминания о такой красоте. Наверное, если бы тот человек, Китагава, делал с нами что-то ужасное, это место не вызывало бы таких теплых чувств. Здесь тихо, красиво и спокойно. Как дома, как в сказке. Пока мы едем обратно, я внезапно для себя задаюсь вопросом о том, как Китагава заставил нас там остаться. Ямашита-сенсэй презрительно морщится и рассказывает о каком-то препарате, которым нас пичкал мужчина. Легкий наркотик, почти успокоительное, вызывающее чувство умиротворения, не мешающий соображать, но и не поощряющий подобного. Из организма выводится сложно – какая-то экспериментальная версия, непонятно как оказавшаяся у человека, не имеющего к этому никакого отношения. Оказывается, нам до сих пор его колют небольшими дозами. Я отворачиваюсь к окну. Хочется плакать. *** Сегодня я снова встречался с Мураками-сан. Он сказал, суд состоится через несколько дней. Скорее всего, Китагаву признают невменяемым и отправят на принудительное лечение, или частично вменяемым, тогда назначат выездное лечение, стационар. По сути без разницы. Мне все равно его жаль. Прошло уже три месяца с тех пор, как меня выписали из больницы. Теперь я пытаюсь жить самостоятельно. Работаю курьером, снимаю комнату. Все просто. Так и остался Угуйсу Кешшёо. Мне сделали документы на это имя. Жить-то как-то надо. Иногда я захожу в клинику, за время пребывания там, я как-то незаметно для себя сдружился с Ямашита-сенсэем, с медсестрами. После встречи с детективом, я как раз туда и направляюсь. Меня встречают как родного, девушки рассказывают обо всем: о пациентах, о необычных случаях, некоторые жалуются на сегодняшнее дежурство. Я сочувствующе смотрю на несчастных – сегодня Новый Год, а они встречают его на работе. Несправедливо. Скоро приходит Ямашита, мы отправляемся бродить по городу. Он жаловался мне, что этот Новый Год ему встречать не с кем, я предложил встретить его вместе – я, по сути, тоже один. Мы прогулялись пешком до его дома, закупив по дороге некоторой снеди, ну, и пива, как без этого, праздник же. «Праздник» в итоге прошел очень тихо. Мы просто пили и разговаривали. Под утро уснули прямо на полу. *** Этот Новый Год уже третий в моей жизни. Третий год вместе с Томохисой. Я, как и каждый год, захожу за ним в клинику, попадая первым делом в сестринскую, где девочки наперебой рассказывают мне о том, что происходит в больнице. Томо не любитель говорить о работе, поэтому все новости женский коллектив вываливает на меня где-то раз в месяц. Водопад абсолютно ненужной мне информации каждый раз немного сбивает с толку, но в целом это приятно. Как и каждый год сочувствующе смотрю на бедняжек, остающихся на ночь. Слава богу, что Томохиса не остается работать в ночную смену. Презентую девочкам пирожные в качестве утешения. Они радуются как дети, это приятно. В помещение заглядывает уже полностью одетый Ямашита. Мы прощаемся с медсестрами и выходим на улицу. Дорога до дома не занимает много времени, хотя мы и не торопимся. На улице приятно: не холодно, нет снега. Мы идем домой и разговариваем обо всем подряд. Так спокойно. Квартира встречает нас тишиной и теплотой. Уютом. Как и три года назад всю ночь мы разговариваем. И целуемся. Такой незатейливый праздник. Праздник сердца. Это ведь не обязательно должна быть ночь безудержного веселья и пьяных гуляний. Может быть и так, как у нас. Тихо и тепло. До утра. А утро будет таким же теплым и тихим. Новогоднее утро всегда тихое. Иногда я даже боюсь произвести лишний шум, чтобы не дай бог, не спугнуть эту тишину. Томохиса спит, чуть ли не с головой завернувшись в одеяло. Я лежу на боку и смотрю на него. Как так получилось, что мы вместе, я не знаю. Даже не представляю. Я, парень без имени и прошлого, и он, успешный молодой врач. На него красивые девушки толпами вешаются, а мне на себя в зеркало иногда смотреть противно. Он честен со мной до последнего слова, а я его обманываю. Впрочем, я не только его обманываю. Себя тоже. Мне плохо здесь. Не с ним, нет, с ним мне хорошо. Томо замечательный: внимательный, чуткий, нежный. Мне плохо в этом городе, в этой зиме. Последнее время я все чаще стал видеть во сне свою «клетку». Эти качели, это небо, этот сладкий запах. Томо говорит, что я постепенно вспоминаю, и может со временем это отразится и на моей памяти до. Я все чаще стал ощущать потребность вернуться туда, в это вечное лето. Словно услышав мои мысли, Томохиса, заворочавшись, натыкается рукой на меня, тут же притягивая к себе. Я сворачиваюсь у него под боком, утыкаясь лбом в его грудь. Приятно. Тепло и тихо. Эти два слова, нет, эти два ощущения, стали для меня хлеще наркотика. Хотя нет, это Ямашита стал для меня наркотиком, таким же, которым пичкал нас Китагава. Дарящим спокойствие и счастье. *** Этим летом я снова виделся с Мураками-саном. Спросил, можно ли побывать в доме Китагавы. Он недоуменно посмотрел на меня, но адрес дал, сказал, что дом стоит пустой. Дожидается хозяина. Томо поехал со мной. Я уже полгода твержу ему о том, как мне хочется там побывать. Как врач он меня понимает, как человек, с которым я делю жизнь – нет. Но все же мы здесь и я очень благодарен ему за это. Входная дверь легко поддается – тут просто не заперто. Быстро минуя первый этаж, я снова оказываюсь в той самой оранжерее. Господи, вот что значит техника. Почти четыре года автоматические разбрызгиватели не прекращали своей работы, и, несмотря на отсутствие человека, оранжерея пышно цветет. Сладко. Здесь ужасно, приторно сладко. До головной боли. Томо тут же хватается за виски, начиная их массировать. А на меня вдруг накатывает волна какой-то безрассудной эйфории. Я чуть не лечу вглубь, туда, к тем качелям, что снятся мне ночами. Я на них просто прыгаю, закрывая глаза и раскачиваясь. Лечу. Я лечу. Мне не хватало этого, этого ощущения полета, этого одуряющего запаха, этого неба в окне. Я же вспомнил их, вспомнил, как мне было хорошо здесь, пусть это было не по настоящему, но ведь было. Я открываю глаза и замечаю какой-то отсвет в углу. Слезаю с качелей и иду туда. Камушек. В углу лежит камушек. Хрусталик. Совсем маленький, но хрусталик. Он хрусталик и я тоже. Но… - Что там? – теплые руки обнимают меня за талию. Я показываю камешек на своей ладони. Секунду Томо смотрит на него, потом тихо выдыхает: «Кешшёо». Я согласно киваю. Выпутываюсь из объятий и, сжав трофей в ладони, веду Томохису за руку к качелям. Мы усаживаемся на них, легонько раскачиваясь. Все это так романтично и слащаво, приторно, а ведь я так не любил этого. Я вдруг неверяще распахиваю глаза: - Томо? – он вопросительно смотрит на меня, ожидая следующего вопроса. Наверное проходит какое-то время, и он зовет меня: «Кешшёо?» - Татсуя. - Что? - Меня зовут Татсуя, Томо.