о ласточках

у нико проснувшийся интерес к родине, наконец-то здоровый теплый цвет кожи, благодаря ласковому итальянскому солнцу, бумаги о зачислении в университет на руках и новая квартира — у нико психотерапевт. нико изменился, но он все еще немного скрытный, все еще худой, хоть — к счастью — уже и не болезненно, он все еще любит черный цвет, фильмы про супергероев и собак. а джейсон все еще хороший друг, поэтому он не может не приехать к нему на новоселье, даже если ради этого придется вытерпеть двенадцать часов полета до венеции. конечно, нико не мог позволить себе дорогое жилье, но с помощью отца ему удалось купить небольшую квартирку и съехать наконец от дяди. когда они частично по воде и частично пешком добираются до трехэтажного дома, в котором поселился нико, он комментирует: — здание старое, но и мы с тобой не первой свежести, верно? джейсон рад, что нико свободно чувствует себя, когда шутит. джейсон смеется. они поднимаются на третий этаж из трех, и лестница стонет у них под ногами как будто довольно, со счастливым хрустом. лифта нет, но джейсон уверен, что он испортил бы атмосферу этого здания. нико говорит, что это здание установку лифта и не переживет — развалится. джейсону кажется, что даже воздух здесь скрипит, что это затрудненное дыхание ни о чем не жалеющего курильщика-дома. он делится этим с нико, нико усмехается и толкает узкую дверь из темного — от времени или изначально? — дерева в квартиру. в прихожей слегка отходят старые, многолетние обои, в пахнущем влажно воздухе летают пылинки, ветхую обшарпанную мебель можно было бы с легкостью толкнуть какому-нибудь торговцу антиквариатом, а на маленьком чуть перекошенном балкончике — нико поделился — гнездятся ласточки. джейсон очарован. нико греет ему пасту — настоящую итальянскую пасту — на крошечной кухне — джейсон очарован вдвойне. в квартире нико нет телевизора, зато есть радио и виниловый проигрыватель, оставшийся от прошлых хозяев. он просто стоит, пыльный, потому что пластинок у нико тоже нет, но джейсон твердо убежден, что никакая музыка не будет приятнее слуху, чем голос нико. они открывают какое-то дешевое вино, джейсон уверен, что оно должно быть отвратительным на вкус, но рядом с нико все отвратительное становится в тысячу раз приятнее. он с удовольствием пьет. — подо мной живет тако-ой парень, — делится с ним нико, развалившись в скрипучем выцветшем от времени кресле с бокалом в липких пальцах, с красиво растрепанными вьющимися на кончиках волосами. он закидывает голову, блаженно прикрывая глаза, и джейсон думает, зачем людям алкоголь, когда одного нико ди анджело достаточно, чтобы опьянеть. — художник! он выглядит как молодой том хиддлстон, и он такой секси, ты представить себе не можешь. джейсон не может представить себе кого-то сексуальнее нико. он молчит об этом, но спрашивает другое: — под тобой? нико смеется и делает неопределенный жест рукой. — подо мной, — подмигивает нико. — хотя я под ним тоже поселился бы с удовольствием. джейсон поднимает брови, слегка смущенный. спасибо алкоголю, этого «слегка» недостаточно, чтобы он отвел взгляд от нико. — под тобой кстати тоже, — добавляет нико. — поселился бы с удовольствием. если ты понимаешь, о чем я. джейсон хотел бы не понять, но последние несколько месяцев его жизни были крайне разнообразны на всякие однополые события — лео, пайпер, спасибо — поэтому он лишь заинтригован. и, может быть, немного напуган. когда нико — один из самых ловких знакомых джейсона, между прочим — проливает на себя остатки вина и тащит джейсона в спальню, оказавшуюся — как же так! — еще им не посмотренной, а затем, оправив на себе чистую футболку с логотипом незнакомой джейсону рок группы, падает на колени, прибив джейсона к массивному комоду, забивающему ноздри запахом старого дерева, это, по мнению грейса, вполне закономерно. он не имеет ничего против, нико — тем более, к тому же джейсон сегодня в парадных трусах, так почему нет? глаза нико головукружительно темные и блестящие, и джейсона ведет. яркий солнечный свет не проникает сквозь темные шторы, а шум воды, слабо слышимый из окна, вперемешку со звонком птичьим пением словно убеждает отпустить себя и наслаждаться. звук расстегиваемой нико молнии джинсов джейсона вторит им, птицам и воде. он с расслабленной улыбкой трогает через парадные трусы осторожно, намеренно недостаточно давя. джейсон хватается за крышку комода, а в задницу упирается его вычурная ручка. нико гладит-гладит-гладит, вытаскивает из трусов и гладит еще, но приятнее. джейсону кажется, что пальцы нико дотягиваются и трогают везде, он шумно выдыхает, почти скуля. от нико довольство исходит волнами, он еще немного идеально правильно ласкает член руками, а затем наконец берет в рот, и джейсон видит звезды. рот нико горячий, как чертово итальянское солнце, и джейсон не знает, как жил без этого крышесносного ощущения раньше. нико берет умело и глубоко, а главное так естественно, словно занимается этим ежедневно на протяжении месяцев. джейсон не ревнует, у него такой привычки нет, да и невозможно забивать голову такими мыслями, когда глотка нико ди анджело забита твоим членом — это попросту невежливо. он вытворяет языком что-то абсолютно невозможное, словно он и плоть джейсона — давние друзья. джейсон стонет и стонет, и хватается за несчастный комод так сильно, что ему слышен хруст — хотя возможно это он бьется о границу оргазма, сейчас джейсон не способен соображать. джейсон кончает, пачкая часть лица нико и его одежду. нико это не смущает, он неспеша заправляет член джейсона в трусы, застегивает на нем джинсы, затем снимает футболку, вытирается ею и бросает ее на комод, за который так цеплялся джейсон — тот, на удивление, цел. терпеливо выжидает, пока джейсон придет в себя и отойдет, вытаскивает из ящика еще одну футболку. — хорошо, когда все под рукой, а? — подмигивает нико. потом берет джейсона за руку, выводит назад в гостиную. — надеюсь, мне еще удастся поселиться под тобой? — спрашивает, улыбаясь шкодно, когда они рассаживаются на привычные места. — где угодно, — фыркает джейсон. — можешь, вообще-то, и над. нико выглядит довольным. поют ласточки.