Он всегда здесь

      Я ощущала, что он наблюдает.       Этот человек не проявил себя резко или как-то неожиданно в моей жизни; он входил в неё плавно, как по маслу. Поначалу некоторые эти особенности я списывала на обычные совпадения, глупые суеверия, какие-то псевдо-чувства дежавю и всего такого прочего, не требующего размышления. Но время шло, деньги капали, сёстры вырастали, парни приходили и уходили, а котики оставались неизменной частью моей жизни. Как и небезызвестный мне коллега по работе, настойчиво предлагающий свой ланч и часто сопровождающий на нужную мне остановку: «Чтобы не так страшно было», а бояться нужно было не пьяных горланистых мужиков, в потёртых пуховиках, а адекватного человека из той же компании, в которую устроилась я сама. Не знаю, в какой момент я поняла, что он знает расписание моих выходных: просто в один по-весенному солнечный погожий денёк я вышла в магазин за холодной водой и хотела ещё прикупить корма, как глаза зацепились за знакомый мужской силуэт, слишком широкоплечий и высокий, чтобы не узнать. Он был выше меня на голову, его глаза были при этом сосредоточены лишь на мне — как голодный зверь смотрит на дичь, брошенную ему под ноги. При этом мы практически сразу столкнулись взглядами, как бы пафосно это не звучало в подобном контексте; будучи моим коллегой и мужчиной, он всегда старался держаться на далёком расстоянии, никогда не пытался навязываться или как-то пристально приглашать на свидания, даже во время корпоративов не позволял себе распустить руки или интересоваться моей личной жизнью. Я полагала, что он слишком воспитанный или у него есть девушка, пускай и находила его достаточно симпатичным, чтобы попытать удачу. Однако, он казался незаинтересованным ни в ком и ни в чём, поэтому я быстро переключилась на работу. И сейчас я, шайтан побери, с круглыми глазами смотрела на то, как мой коллега (двадцать три года, не в отношениях, ничем и никем не увлекается) держит книгу, «Гранатовый Браслет». Ту самую, которую только вчера взяла и я — в библиотеке возле своего дома. Потом в голове сложился маленький пазл, взгляд автоматически зацепился за знакомую толстовку ядовитого оттенка зелёного, а в памяти услужливо стали вырисовываться точно такие же обычные дни, когда человек в такой же толстовке неотступно присутствовал почти на всех моих фотографиях или воспоминаниях, связанных с выходными. Стала с ужасом думать, как серьёзно и давно — давно ли? — он следит за мной, выискивает маленькую и блеклую среди многоцветной толпы уставших и загруженных трудяг и школьников, спешащих по своим делам. Захотелось отвернуться и протереть глаза, чтобы это оказалось лишь больной фантазией расшалившегося воображения; так и сделала, но образ коллеги не исчез. Он стоял с книгой, зажатой в руках.       Я остановилась. Точнее я сделала это ещё в тот момент, когда только посмотрела на него, но сейчас я стояла гораздо увереннее, более твёрдо, не позволяя другим толкать себя. Меня обходили, как и моего коллегу. Коллега выглядел нервным, напуганным, будто пойманным на серии многочисленных убийств. Я чувствовала себя рассерженной и почему-то смущённой, как девица, застукавшая своего жениха за забавами с другой. От злости захотелось резко развернуться и гордо, будто не обращая своего внимания, уйти в, начинающий темнеть, вечер. Было противно. Уваренными, размеренными шагами обхожу преграду в виде трёх метров и становлюсь прямо напротив него, отчего приходится задирать голову; с рождения была низкой, а он почти два метра, поэтому ситуация стала выглядеть ещё более комичной, если и до этого она тоже вызывала у случайных зрителей смешки. Упрямо вставляю руки в бока, принимая боевую позицию, готовая защищаться от подглядывания за своей жизнью. За это время коллега успел сориентироваться, глаза уже не бегали, выражение лица было самым пустым, какое только могло быть у человека, недавно пойманного на слежке. Только пальцы сжимают переплёт книги, впиваясь ногтями. Пока я стою перед ним, толпа услужливо игнорирует нас, изредка кидая говорящие невербально взгляды, не толкают, не называют тупицами, но и сцену пропустить не хотят. Попыталась стать более угрожающей, однако, каблуки босоножек весьма сильно завязли в луже от дождя (чёртово желание прогуляться с атмосферой истинного лета); ноги отказывались наступать дальше, обиженное нутро и душа кричали мне, что наше достоинство унизили, а голые ноги и плечи были не под защитой, поэтому я тряслась. Я выглядела жалко, болезненно, но никак не устрашающе. Но я смотрела ему в глаза, откинув почти весь череп головы назад, ведь мысленно понимала, что стоит мне отвернуться, то в этом маленьком промежутке времени он сможет, если не ретироваться, то продуманно придумать, по какой причине он возле моего дома и с книгой, которую недавно собиралась прочитать я сама. Если уж не я начала эту игру в кошек и мышек, то хотя бы я должна положить ей конец: это было логично и достойно. Я рассеяно почесала щёку, пока коллега продолжал молчать. Меня это уже стало раздражать, поэтому я сказала: — Ты следишь за мной?       Казалось, что его лицо было мраморной маской, холодной и слишком идеальной, чтобы разрушить её так просто. Захотелось разбить его в осколки и высыпать их в море. Или в мусорку, на крайний случай. Тоже неплохой вариант. — С чего бы мне за тобой следить? Ты не самая интересная личность.       Его голос мог бы спокойно подойти ледяной статуе, настолько он холодил моё нутро и разлил лёд по жилам и венам вместо крови. Почему-то сложилось ощущение, что именно этого он и добивается, ещё и улыбку еле скрывает. Нахал, сталкер, больной психопат — единственные сейчас ассоциации без мата. Материться хочется скорее от отчаяния и какого-то страха, нежели от злости. Какие ещё секретики он может раскрыть, если уже знает, где я живу и покупаю книги? Если он знает, что я читаю, где гуляю... — А тебе не рассказывали, что «Гранатовый Браслет» — это не маленькое пособие для начинающих маньяков-сталкеров? — А почему я не имею права быть маньяком-сталкером и изучать психологию своих жертв?       Холодок вновь заставляет покрыться тысячами мурашек. Настолько открыто и совершенно честно, что мне стало ещё страшнее, чем было до этого. — Слушай, ты недалёкий кусок неудачного аборта, я сейчас позову полицаев и они тебе голову открутят за преследование, мразь ты этакая...       Я блефовала. Надеялась, что он не знает всех законов и не рискнет, не попытается продолжить этот стыд и срам, однако, его наглые глаза говорили об обратном. Лицо вспыхнуло, словно огнём обожгло. Захотелось окунуться в холодную речку с головой, чтобы согнать это мерзкое ощущение, забравшееся под кожу. Чувство собственной беспомощности я ненавидела ещё с далёкого детства. В свои двадцать три года я уверенно шагала на «короткой ноге» с умением отстаивать своё словами и действиями. Но в этой ситуации, даже будучи жертвой, я была совершенно беззащитной. Наша судьба порой зависит от мнения мусоров, но никак не от нас самих. Справедливого наказания для таких больных ублюдков, как коллега, к сожалению, в Казахстане, бесконечно гостеприимном и безобидном, попросту нет. Такую проблему даже не посчитают достаточно серьёзной, а девушку ещё и «динамо» назовут на всех социальных площадках интернета, если об этом случае станет известно. Поэтому я ничуть не удивлюсь, когда мой коллега лишь опускает голову и прижимает книгу к себе. Оглядываю его пытливым взглядом, будто надеюсь выявить какие-то очевидные признаки сумасшествия, но ничего подобного: обычный тип, обычные данные, даже лицо практически не запоминающееся. На такого глянешь — через полчаса забудешь. Вот только теперь мне от этого лишь хуже, ведь потенциальную угрозу теперь буду видеть в каждом прохожем. Руки тянутся прикрыть яростно покрасневшее лицо, однако, я не могу сейчас это сделать. Это ведь будет мой проигрыш. К моему счастью, он первый прикрывает глаза, и я осознаю, что всё это время не дышала, не моргала, стояла, точно статуя. От облегчения долго не поднимала тяжёлые веки, слёзы выступили так неожиданно и при этом ожидаемо, что мне даже стало ещё легче. Открыла глаза — и его следа не осталось.             

***

      На работе всё было ужасно и параноидально. Фирма была приличной, я занималась в бухгалтерии, а мой коллега был заместителем нашего начальника отдела, из-за чего я ожидала его прихода на наш этаж с нервной дрожью в животе. По всем законам жанра он должен был меня уволить, потом уговорить на секс и бросить, когда наиграется. Поэтому, сосредоточенно разбираясь с недельным отчётом, я краем глаза следила за всем, что происходило вокруг, в маленьком мирке наших уставших сотрудников. Скоро обед, а он так и не проявил себя: это подозрительно, это бесит, раздражает, выводит из себя, как выбившийся локон из причёски или стрелка на новых колготках. Прикрыла глаза, ровно вздыхаю и выдыхаю, чтобы усмирить быстро стучащее в груди сердце; кажется, что рёбра стучат друг об друга, мелко и ритмично пережимает диафрагму груди, пока лёгкие то наполняются, то спешно опустошаются. Немножко успокоилась, а тем временем на почту и на стол опустились две записки — одна виртуальная, другая настоящая, написанная аккуратным размашистым почерком, каждая из них обращается лично ко мне. С mail.ru, где мой аккаунт знают только родственники, миленькая подпись мгновенно высвечивается на странице — «Не жди. Глупая.». Отличная весть, а удивляться его знаниями уже незачем. Значит, решил уволиться и больше в моей жизни не появится. С радостью в голове, я довольно прочитала и реальную бумажку, где говорилось, чтобы я спустилась и взяла старые документы, сделанные в прошлом месяце, в папке и сверила их с новыми для точности; для этого нужно было пойти на нижний этаж, в чужой отдел, где были сейчас лишь уборщица и одиноко воющий через окно ветер: оставили помещение, чтобы проветрилось, как обычно. У нижних обед был гораздо раньше, чем у нас, поэтому их можно было не ждать ещё час. Подхватив телефон и свою кружку, — заодно налью себе кофе, — рационально распределила первый в карман юбки, а вторую в правую руку, пока пересчитывала деньги, чтобы хватило для автомата, около которого околачивались все офисные кофеманы.       Но сначала — документы.       Спускаться пришлось по лестнице, — лифт отказывался приезжать вовремя, а мне не хотелось ждать, — ступеньки быстро сменяли друг друга, пока я чуть ли не перепрыгивала с них, аки горная козочка. Тина посмеялась бы с подобного сравнения, а Даниэла лишь закатила глаза; двоюродная сестра порой была мне ближе родной, особенно в моём желании всё время играть и не спать до утра. Потом мы выросли, притерлись, все трое разъехались, поэтому и отношения стали чуть прохладнее. Тиналия стала больше тусить с Коннором, который собирался улететь в Германию после окончания университета, Дани уделяла внимание своему парню и книгам про Шерлока, пока я пыталась быть и там, и там, но нигде не оставалась надолго. Я как бабочка. Перелетаю от одного места с другого, будто не готова к чему-то постоянному. Да оно так и есть, по-сути. Моя работа выбиралась даже не из-за собственных предпочтений, а чтобы иметь стабильность, которую я терпеть не могла с самого детства; учёба и дом — это стабильно, чужеродное тело на диване, лежавшее там ещё с прошлой среды, — это безответственность, коей нельзя хвастаться. Таких девочек, как я, никто замуж не возьмёт, да мне и не нужно, всё же большинство мужчин из моей жизни были теми ещё сволочами, пускай поняла Я это не сразу: отец и дедушка не в счёт, их до сих пор могу любить, как преданная собачка. Но вот мужчины матери или родной дядя, отец Тины, — это другой вопрос. Открыто бы я никогда не осмелилась высказаться на тему того, что меня в них что-то не устраивает, однако откровенно говоря — они весьма спорные личности, готовые бросить женщин, когда те теряют свой изначальный вид и энтузиазм. Моя мама часто плакала из-за этих мудаков, но всё равно продолжала искать их, вновь и вновь, как законченная нимфоманка... Даниэла понимала её, Тиналия — пыталась понять, я же была ни первым и ни третьим. Неудивительно, что они обе уже успели в длительные, серьёзные отношения, а я только брала редкие свидания для «здоровья» по совету старших сестер.       За мыслями о родственниках и подлых мужчинах, я успела добраться до нужного отдела, вошла в него, напевая под нос незатейливый мотивчик и улюлюкая. Никого, как и ожидалось, не было, даже уборщицы, поэтому я не стала уделять время на приличные «здравствуйте» и лицемерную заинтересованность в чужих делах, спокойно подошла к ящикам, где хранились документы, рассортированные по алфавиту и датам, на глаза сразу попалась пухлая папка с знакомыми инициалами. В нижнем отделе иногда хранились резюме работников из-за неимения других мест; пальцы взволнованно зацепились за обложку, ногти застучали по кружке, а я невольно прикусила губу, оглядевшись по сторонам. Если он ушёл, то почему его резюме ещё здесь? Забыл? Или из-за двух неделей ещё не имеет права его забрать? А может он вовсе просто в отпуск ушёл, а я, дура этакая, уже понадеялась зря? Захотелось убежать, сверкая пятками и бросив кружку. Но — эй, эй, эй! — я не изнеженная девица из романов Джейн Остин, так что запугать себя не позволю; хватаю нужные документы и резюме коллеги, убираю под подмышку, зажимая рукой, и боком иду в сторону автомата, который по несчастью был на этом же этаже. Сейчас кипятка, кофе, потом быстро на свой этаж, поскорее в безопасность, к людям... Кажется, из-за этого маньячилы я становлюсь параноиком, медленно, но верно и очень болезненно. Это было не иррационально, а в моей ситуации я не могла позволить себе такой роскоши — не быть озабоченной тревожными мыслями. Может, коллега — социопат? И поэтому он такой нелюдимый, а ко мне привязался из-за... Из-за... А непонятно. Возможно, ожидал, что девчонка из неполноценной семьи будет мягкой и податливой, точно жертвенный барашек, а, не получив ожидаемого, удивился и стал следить за мной. Весьма логичный сюжет. Хмыкнув от подобного мышления типичного мужлана, я сильнее прижала к себе папки, откуда листы грозились выпасть при ближайшей возможности, а ручку кружки сжала так, что ощутила, как натянулась кожа на костяшках. Я волновалась, сама не понимая причину своих волнений. Это как в детстве: нужно добежать до своей кровати, чтобы монстры не схватили за щиколотки и не утащили в темноту.       Подойдя к автомату, я разочарованно вздохнула: он не работал. Захотелось заплакать, как над могилой друга. Почему мне всегда не везёт в особенно поганые моменты? Не придумав ничего лучшего, я попросту направилась в сторону лестницы, поскольку лифт продолжал мигать приговором «7», пока я была на злопалучном «3», куда ещё никто не спешил подниматься или спускаться. Выхожу на лестничную площадку, прислушиваясь к тишине и всматриваясь в полутьму. На каждом пролёте была лишь одна лампа, зажигающаяся лишь при шагах. Я не успела сделать и трёх, — липкие, шарящие руки схватили меня за талию, прижимая к чужому телу. Моё собственное отозвалось дрожью. — Я же говорил: не жди. Глупая.       Он притягивает меня сзади, мои локти утыкаются в его руки, а он сам прижимается своим подбородком к моей макушке; тошнота подступила не моментально. Я закрываю глаза, как ребёнок, бегущий по коридору, и плотнее хватаюсь за документы и кружку — лишь бы их не выронить, божечки, как страшно, матерь божья, мамочка моя... Я даже всхлипываю, когда коллега дёргает за кружева блузки, оттягивая воротник в сторону. Моя одежда — моя защита, только бы осталась, пожалуйста... Нужно разбить ему лицо кружкой! Но это повлечёт проблемы. Мама будет волноваться, а сёстры... Тина поддержит, но Дани расстроиться, а ей ещё с работой сейчас совсем не везёт. Нужно как-то отступить, но аккуратно, чтобы его не покалечить. Не успеваю обдумать другой вариант, как он разворачивает меня, вжимая в стену. Спина коснулась холодной равномерности, шпильки каблуков отчаянно цеплялись за дешёвый паркет, пока руки продолжали держаться за папки и чашку — как за спасательный круг. Тем временем коллега целовал меня: в лоб, щёки, пылающие жаром, нос, закрытые глаза, в шею, а потом и в губы. От шока распахиваю рот, чем он пользуется — протолкнув свой скользкий язык, исследующий моё нёбо и внутреннюю сторону щёк, покрывает им мой собственный... Тошнота сконцентрировалась в центре горла, боль — в области затылка, пока рот наполнялся чужеродной слюной. Ни нежности, ни грубости, даже нет напора типичного для насильников. Коллега просто продолжает целовать мой рот, пока я не отвечаю, ни мыслями, ни действиями, рапуганнав и ошарашенная. Когда он останавливается, я чувствую, как лёгкие готовы разорваться. Ощущаю его улыбку, даже не видя её. Хнычу, растеряв всю свою хвалебную храбрость, пока он отходит на расстояние и говорит: — Успокойся. Айко. Я тебе больно бы никогда не сделал. Ещё увидимся, — И поспешные шаги по лестнице, после чего хлопок двери.       Только после этой какофонии звуков я оседаю на пол и свободно плачу, выронив и кружку, и папки, которые слегка помялись. Никогда больше не буду пользоваться лестницей!       В свой отдел я вернулась только через полчаса после этого инцидента, так как к этому моменту подтянулись остальные сотрудники да и уборщица. Меня пытались успокоить, но я билась в истерике, проговаривая на повторе одно и то же — «Ал-Ал-Ал», при этом никого к себе не подпуская. Лишь моя офисная подруга-коллега смогла одолеть мой страх и отвела в женский туалет, где я всласть накричалась, наревелась и нажаловалась, как будто конец света наступил. Адель кивала, понимающе соглашалась, но я видела, что её это только озадачило, а не дало объяснения ситуации. Глядя в её глаза, тепло-карие, мне хотелось рыдать ещё сильнее, но я не могла позволить себе это на рабочем месте. Окончательно выровняла дыхание (я сильная, я сильная, я сильная!) и подошла к раковине, чтобы умыться. Посмотрев на своё отражение, лишний раз убедилась, что мой знакомец-незнакомец — тот ещё извращенец, раз увлёкся мной. Моя шевелюра точно мочалка, глаза злые, усталые и выцветшие, точно дешёвые камни в бижутерии, лицо совершенно обычное: нос большой для формы сердечка-задницы, губы чересчур пухлые, подбородок острый, как у хорька, а брови такие тонкие, что я каждое утро их подкрашиваю. Ничтожество... Может, вообще стоит радоваться, что какой-то мужчина обратил на меня внимание просто так? Нет! Точно нет. Он — больной психопат, а я просто уродливая идиотка, готовая прыгнуть к любому, кто проявит ко мне интерес.       Главное сейчас — вернуться в свой отдел и продолжить работу. — Мисс Айко, всё хорошо?       Его лицемерная улыбка и лицемерное сочувствие — точно нож. Я опасливо прижимаюсь к Адель, едва услышав его голос. Тихий, он невольно вынуждал прислушиваться и замолкать. Ненавижу это ощущение. — Да-да... Да, Мистер Королёв, всё будет готово к концу рабочего дня, — Я продолжаю сжиматься, надеясь, что он оставит меня в покое.       Почему я не кричу на весь отдел, что это он довёл меня до этого? Я не знаю. — Вот и отлично. Возвращайтесь к работе.       Он уходит, а Адель недовольно заключает: — Урод. Видит же, в каком ты состоянии. Мог бы и домой отпустить. Тварь. — Да, ты права, — Легко соглашаюсь я. Она ведь действительно сказала истину. — Он тварь. Редкостная тварь.       И теперь я начинаю понимать, что эта тварь преследует меня везде.             

***

      Меня лихорадило, когда он соизволил прийти. Между губ втиснули какую-то трубку, вливающую мне что-то в рот, всё тело было словно проколато тысячами иголок, пока он копошился в моём влагалище. Я попыталась зажаться: сокровенное, ценное, собственное... Я не могла позволить ему сделать это со мной. Даже в момент слабости, даже не полностью отдавая отчёт тому, что происходит сейчас. Настырные пальцы грубо вторглись внутрь, стенки вагинальных мышц в последней отчаянной попытке попытались не пустить их, но было напрасно. Я тихонько кусала уголок подушки, пока лицо горело, по нему стекал пот, а коллега лишь продолжал насиловать моё тело и душу. Стыд топил меня, беспомощность ощущалась ярмом, а тело сковали страх и откровенный ужас.       Умру. Умру сейчас и не воскресну, иначе будет слишком. Уят. Постыдно. Не должна. — Прекрати, чёрт возьми... Шайтан тебя раздери! — Прорыдала я, пока он просунул третий палец и стал двигать ими всеми во мне. Сухость резанула по горлу и влагалищу так остро, словно ножом провели. — Мой отец... Мои сёстры...       Тина, Дани! Если бы они были здесь... — Ты же сама хочешь. Глупая. Просто не замыкайся в себе, не бойся меня, глупышка. Я сделаю тебе приятно, ты такого никогда не забудешь.       Мне только страшно, пока он продолжает насиловать моё тело, наваливаясь уже всем своим весом на меня, беззащитную, практически парализованную. Он — в моей квартире. Он — во мне. Он — занимает всю мою голову своим голосом. Он был в абсолютно каждом месте, он был везде, и это нельзя было остановить, как бы мне не хотелось. Пальцы коллеги были совершенно сухими, но смогли растянуть меня, пока вспышки боли пронзали всё тело. Как будто меня переворачивали, подобно куску мяса, на сковороде и протыкали ножами. Мне оставалось лишь надеяться на то, что ему быстро наскучит и он закончит это как можно скорее. Вытащив свои пальцы, он с непроницаемым лицом облизал их, оставаясь чужеродным в моей некогда безопасной спальне, будучи всё таким же холодным и бесчувственным, а после стянул свои штаны и засунул свою мерзость в меня. Ненавижу гетеросекс и его ощущения, однако сейчас это было ещё хуже, чем в мой первый и последний раз, с неуверенным пареньком на заднем сиденье. Сейчас мой партнёр точно знал, что ему нужно делать, и вбивался в самое защищённое и беззащитное одновременно. Он долго не мог протиснуться хотя бы наполовину, поэтому его движения были грубее, быстрее и жёстче, чем изначально, а руки схватили мои бёдра и стали, придерживая их, насаживать меня на эту мерзость. Боль была нестерпимой, я плакала, мои мышцы ныли, каждая частица меня горела стыдом и отвращением, пока он брал меня, как солдат — завоёванный город.       Я — никто.       Если думать так, то не настолько больно.       Коллега был высок и тяжёл, давил своим весом и тем, что делал, пока я задыхалась под ним. Ощущение стыда затопило, когда он натянул мою майку до горла и открыл грудь, слишком маленькую и хрупкую, которая под его пальцами стала пульсирующей и тянущей, а соски ныли, когда он оттягивал их в стороны и прикусывал, заставляя меня вскрикивать охрипшим горлом. — Видишь? Чувствуешь? Разве может такое происходить с теми, кто не должен быть вместе? Я в тебе, с тобой, всегда возле тебя.       Мне хотелось напомнить ему о тысячах случаев изнасилований, о боли умерших от этих насильников женщин, но я не могла. Страх и оскомина страданий душили меня, как верёвки, пока тело оставалось во власти живого кошмара. — Только я могу быть с тобой. Я всегда буду с тобой, Айко. Лишь я люблю тебя. Может, после этого ты забеременеешь, и нас будет уже трое. Нам и вдвоём хорошо, но втроём будет ещё лучше, да? Любовь моя.       Внезапное осознание того, что он во мне без защиты, завопило в моей голове громче шторма. Ослабевшими руками я попыталась оттолкнуть его, но, как мне показалось, лишь сильнее возбудила его, так как та мерзость во мне прошла ещё дальше, становлясь горячее. — Через какое-то время, я верну тебе этот день.       Судороги мышц сжали его мерзость плотнее, пока она заливала меня и мою беззащитную матку. Помыться, мне точно нужно помыться и прямо сейчас... — Зачем ты сделал это? — Моё горло слегка ожило, когда он поднялся с меня и моего изувеченного тела.       Поправляя одежду и приводя себя в порядок, коллега равнодушно пожал плечами. — Я больше не мог ждать, Любовь Моя. Разве можно устоять перед тобой и тем, что ты способна дать мне? Себя, свою любовь, своё тело и наших детей... — Это изнасилование, — Дрожащими губами произнесла я. — Я напишу на тебя заявление. — Разве изнасилование то, что твой мужчина пришёл к тебе в квартиру и побыл с тобой? — Ты не мой мужчина. — Но кто об этом знает? — Он поднял свою правую бледную руку, с длинными пальцами, на одном из которых было серебряное кольцо с тёмным камнем. — Я приходил в эту квартиру последние несколько месяцев, смотрел на тебя и только на тебя, а потом уходил под утро, чтобы ты не знала. Если ты обратишься в полицию и предъявишь им видеокамеры подъезда — всё накроется. — Наши коллеги. На работе... — Тоже всё схвачено. Думаешь, почему тебе давали так много отгулов и делали поблажки? Всё с моей руки. Все давно решили, что мы просто спим и уже гадают, когда ты признаешься в этом. — Но моя семья!... — Я прибегнула к последней надежде, но уже без уверенности. — Почти не обращает на тебя внимания в последнее время. Не ври мне, Айко. Ты — обычная, серая масса, которая мало кого интересует. Заяви ты о том, что тебя беспокоит молодой обеспеченный парень, и все посчитают, что ты пытаешься обратить на себя внимание или набиваешь цену. Мы в Казахстане, глупенькая. Здесь не твой счастливый равноправный мир. Может, и я — лишь плод твоих выдумок? Ты так часто убегаешь от реальности, что всё возможно... — Убирайся отсюда, — Я прикрыла глаза тяжёлыми веками. Мне захотелось уснуть и никогда не проснуться. — Просто убирайся.       Не было никаких звуков. Когда я открыла глаза, от коллеги не осталось и следа.             

***

      Сегодня я встала с кровати лишь в три часа дня, вяло переоделась из пижамы в нормальную одежду и пошлепала в тапках в ванную, немного поражаясь своему воображению. Как я могла придумать, что коллега пришёл и изнасиловал меня прямо в моей комнате? Озабоченная! Истерично усмехнувшись, я посмотрела в зеркало и оценила, что прошлая бледность ушла после долгого кошмара.       Она вернулась также быстро, когда я заметила на своей кристально-чистой раковине кольцо. Серебряное, с тёмным камнем. И между ног ощутимо захлюпало. С отчаянием, бушующим в голове, я поняла, что из меня что-то вытекало. Чужая сперма и смазка во мне, а его украшение, которое было на нём ещё в том кошмаре...       Я обречённо зарылась руками в свои растрёпанные волосы и заплакала. Теперь я твёрдо была уверена, что Александр Королёв навсегда зарезервировал себе место в моей жизни.