Синяки

Начинается все с того, что Гермиона ищет дочь, а натыкается на Шерил, рассматривающую свое отражение в зеркале ванной. Первое желание: немедленно возмутиться, потребовать объяснений, что в её доме забыла Блоссом. Ладно тот вечер, когда та, неизвестно почему, выглядела как мокрый кутенок и даже забыла о необходимости держать лицо. Гермиона не стала допытываться, что там тогда произошло, было не до того, да и не то чтобы хотелось знать. Слова застревают в горле, когда Гермиона понимает: Шерил не любуется на себя, внимательно рассматривая отражение. На её скуле заживающий и отливающий жёлтым синяк, а по краю раковины разложены корректоры и консилеры из необъятной косметички Вероники, из которой незванная старшей хозяйкой гостья, очевидно, пытается что-то подобрать. На её лице усталое равнодушие, и она даже не замечает, что дверь открыта. После придирчивого осмотра результат, похоже, показался недостаточным, Шерил брызгает на лицо водой, тщательно вытирается, и выбирает очередной сиреневый корректор. И роняет его в раковину, когда, наконец, замечает, что не одна. — Доброе утро, миссис Лодж, — легко улыбается Шерил, ни одним мускулом не выдавая замешательство, но голос чуть сипит. — Доброе утро, мисс Блоссом, — в тон ей отвечает Гермиона. — Не буду спрашивать, что ты тут делаешь, но кто тебя бьёт? Юная Блоссом внешне очень похожа на мать в этом же возрасте, и это Лодж раздражает в ней по умолчанию. В остальном же, как ни странно, избалованная девчонка не вызывает в ней неприязни. Её собственная дочь вела себя и похуже ещё не так уж давно, и Гермиона успела достаточно набить руку на таких характерах, чтобы точно знать, что у них должны быть истоки. — О, знаете, в постели бывает сложно не переборщить… — нарочито пошло тянет Шерил, надеясь, видимо, смутить и отвратить. Гермиона не смущается, не отвращается и, разумеется, не верит ни на пенни. — Это ведь Пенелопа? — прямо спрашивает она. — Нет, с чего вы взяли? — абсолютно спокойно открещивается Шерил, но выдаёт себя с головой тем, что при этом отворачивается, опускает глаза, и слишком поспешно возвращается к прерванному занятию. И ещё более выдаёт её то, с какой уверенностью и точностью она скрывает синяки. — Не знаю, с каких пор в этом доме приют для девушек с проблемными родителями, — усмехается Гермиона, отходя от прохода, — но ладно. Полли от Лоджей быстро перебрались к Блоссомам, но Куперы явно не станут отвечать на услугу и забирать Шерил к себе. Пенелопа не бьёт тревогу, не делает никаких попыток не то что вернуть дочь, а даже увидеться с ней, Шерил продолжает ходить в школу, жить в соседней от Вероники комнате, строить из себя невесть что и чахнуть день ото дня. Гермиона занята скорым возвращением мужа, и времени ей не хватает даже на собственную дочь, до тех пор, пока она не приходит к ней с серьёзным выражением лица, которое в последнее время у неё практически не сходит. Последнее время они только и делают, что спорят и ругаются из-за Хайрама, Гермиона морально готовится к очередной стычке по этому поводу, но Вероника внезапно говорит совсем о другом. — Шерил… Ей нужна помощь. Помощь нормального психолога, но меня она и слышать не хочет. Мама, пожалуйста, можешь с ней поговорить? Это удивляет. Не то, что Блоссом нужна помощь, в такой-то семейке, а то, с какой напористостью, граничащей со страхом говорит об этом Вероника. Что-то колет в сердце Гермионы, но она предпочитает игнорировать это, быстро перематывает в голове кадры с Шерил последних двух недель и не находит ничего такого. За завтраком она всегда слегка раздраженная и язвит Веронике, из школы возвращаются они примерно одновременно, за ужином обе уставшие и чаще молчат. А когда разговор заходит об отце Вероники, Шерил вовсе становится тише воды ниже травы. — Разумеется, после произошедшего ей нужна реабилитация. И если ты так хочешь, я договорюсь и с онлайн-консультацией с твоим нью-йоркским психологом, и с Шерил, но откуда столь внезапная необходимость? Что-то случилось? — Мам, хотя бы ты не делай вид, что ничего не видишь. И Гермиона начинает приглядываться. За три дня становится очевидно куда больше. Шерил выходит из своей комнаты уже накрашенной, и ей хочется посмотреть, прошёл ли синяк. Остроты в ответ на слова Вероники выходят плоскими и какими-то вымученными, не по тону или мимике, а по сути своей. Обе Лодж переглядываются, а Шерил не опускает подбородка, но не замечает ни переглядываний, ни направленных на себя тревожных взглядов. Теперь Гермиона не может сосредоточиться на более важных вещах, словно тревога дочери передалась ей. Да уж, если она приняла девочку у себя, стоит заняться ею и дальше. Такая же одинокая, как когда-то мать. Та была сиротой со странными и строгими опекунами, эта — сирота при живой матери, Вероника говорила, что Шерил пару раз заходила домой за эти недели, но какую мать бы могло это удовлетворить? Когда-то Гермиона сочувствовала Пенелопе. Нет, сочувствовала, это мягко сказано. Тревога Вероники больше не кажется преувеличенной, сама она от переживаний с ума сходила, и, единственный раз в своей жизни, действовала не аккуратно, исподтишка, а лезла грудью на амбразуру. Пыталась чуть ли не грозить Блоссомам. Смешно, ведь тогда она была ни разу не Лодж. Пенелопа в свое время въелась Гермионе под кожу, но так и не подпустила к себе. Тем проще было спустя годы откровенно её ненавидеть, за весь пережитый в юности шквал непонятых эмоций, за холодность, за её дочь, с равнодушным видом закрашивающую синяки на таком же прекрасном, как у неё когда-то, лице. Гермиона была предана Лоджам: за статус, за деньги, за дочь, что до определённого момента не знала горя. А вопросами любви и чувств она не занималась. — А где ты была, Шерил? — спрашивает Гермиона мимоходом. Она пришла за пятнадцать минут до Вероники, а теперь и за столом появилась раньше, чтобы, наверное, раньше и уйти. Шерил заметно мешкает, прежде чем ответить. Она не ожидала такого простого вопроса. — На тренеровке лисичек. — Это же ложь, — с какой-то обреченностью встревает, входя, Вероника. Она не ожидала такого простого вопроса и не приготовила на него ответ. Ужин продолжается в тяжёлом молчании, Шерил не может выискать оправданий и просто быстро уходит, едва притронувшись к еде. Лоджи, впрочем, тоже лишь вяло ковыряются в тарелках. — Да, Вероника. Дальше этого сложно не замечать. Гермиона стучит в дверь два раза и сразу же нажимает ручку. Комната могла быть заперта изнутри — но таковой не оказалась, а Шерил, без косметики, но не раздевшись и даже в туфлях, лежит на кровати, направив расфокусированный взгляд в стену. Увидев Гермиону, она делает попытку встать, но та останавливает её жестом и осторожно садится рядом. — Где ты все-таки пропадаешь? — как можно мягче спрашивает она, опуская ладонь на чужую острую коленку. — Нет, я не продаю наркотики, — отвечает Шерил, все ещё ускользая от любого разговора. — Я не сомневаюсь. Ты проведываешь мать? — Я была у неё в прошлую субботу. — А сегодня? — А сегодня не была. Гермиона невольно улыбается. Простейший способ бегать от вопросов выбирает Шерил, и, видимо, нужно искать другой подход, чтобы поговорить. Внезапно вспомнив, Гермиона кладёт руку на щеку девушки, слегка поворачивая её голову, чтобы рассмотреть, прошёл ли синяк. Прошёл, кожа ровного оттенка и приятно гладкая на ощупь, она невольно гладит её большим пальцем, и неизвестно, что происходит в тот момент в голове у Блоссом, но она приподнимается и целует в губы мать своей подруги. Гермиона ошарашена и даже прервав поцелуй спустя долгие две секунды не сразу находится со словами. Сердце колотится и губы горят даже от столько короткого прикосновения, она даже краснеет, хотя была уверена, что напрочь забыла, как это бывает. — Зачем ты это сделала? — наконец спрашивает она, и девушки больше не касается. — Разве это не то, чего вы хотели? — Откуда такие мысли? — изумляется Гермиона, чтобы тут же понять. — Пенелопа что-то такое наговорила тебе? Шерил молчит, видимо, в последнее время растеряв способность складно врать, которая, как казалось, плещется в её крови. Она даже не смущена тем, что сделала, и Лодж действительно страшно представить, что творится в её голове. — Шерил. Что бы у меня не были за проблемы с твоей матерью, это все лишь между нами. Ты еще ребёнок. И ты подруга моей дочери, которая очень за тебя переживает. А я переживаю за неё, тем более у нас сейчас и без того непростые отношения и немало проблем. — Я по сто раз на день говорю ей, что в порядке. — Очевидно, даже двести не смогут её убедить, пока она не увидит все своими глазами. — И что вы предлагаете мне сделать? — В первую очередь, я попросила консультацию для тебя одного нью-йоркского специалиста. — Психиатра. — Психолога, — поправляет Гермиона, — а психиатр, может, тебе и не понадобится. — У меня же была попытка суицида. После такого обычно кладут в психиатрию и кормят байками про то, что ещё несколько месяцев антидепрессантов и тебя точно выпустят в нормальную жизнь, — пренебрежительно говорит Шерил, и это самая большая откровенность, что всплывала в их разговорах. Гермиона сглатывает комок в горле. Мокрая как кутенок Блоссом в белом платье с похорон. Конечно. — Пока только психолог, — подводит итог Гермиона, — и будем решать проблемы по мере поступления. После она заходит в соседнюю комнату — к Веронике, сидящей на кровати и тоже задумчиво разглядывающей стену. — Как она? — Черт ногу сломит в голове у Блоссомов, — Гермиона садится рядом и приобнимает дочь, — но по крайней мере шаг сделан и с психологом она встретиться готова. Но ей наверняка понадобятся антидепрессанты, а следовательно, хороший психотерапевт где-то здесь. Вероника доверчиво кладёт голову матери на плечо, и обе чувствуют какое-то единение между ними, которого не было уже давно. Гермиона рада. Хотя бы что-то между ними решаемо. — Тебе нравится она, — вздыхает старшая Лодж, пытаясь ощутить на языке эту информацию, прочувствовать и понять, как реагировать. — Я встречаюсь с Арчи, — отвечает Вероника, не пытаясь сделать вид, что не понимает сути вопроса. — За него ты так не переживаешь. — С ним ничего такого не происходит. А Шерил я просто сочувствую. Кто бы мог подумать, что если взять Лоджей и Блоссомов, то самым страшным чувством между ними будет пресловутое сочувствие. Гермионе вдруг кажется, что дочь может каким-то образом увидеть случившийся поцелуй, и становится жарко, душно и неприятно. Однако Вероника все ещё льнет к ней и шепчет: — Как ты думаешь, когда папочка вернётся, он не будет иметь что-то против Шерил? «Опять же, разве тебе не пристало думать скорее о том, как твой отец примет нового бойфренда?» — думает Гермиона, а вслух говорит: — Ну, попытаемся убедить его, что полезно взрастить тебе союзника на будущее. Завтра все наверняка закрутится по новой, и мать с дочерью снова не смогут придти к единому мнению насчёт чего-либо, проблемы Шерил останутся ранами на её рассудке, а Хайрам Лодж не поймёт привязанности дочери. Но миг, когда время хочется поставить на паузу, ради таких они и продолжали жить.