Эндорфин

- Ты сломала меня. Я сломан. Я – никто. Я чувствовала эту любовь, всем своим еще не замутненным травой разумом. Я чувствовала его любовь, когда я возвращалась поздно ночью с клуба, а он так сильно обнимал меня, что у меня оставались синяки. Он обнимал и шептал мне в волосы, как же он ненавидит меня, какая же я сука. Он до боли сжимал мои руки и выкручивал их. - Ты будешь еще гулять, сука?! – он кричал. - Буду. – я смотрела на него мутными глазами и смеялась. Кто он? Игрушка. Мы поменялись местами. Я стала хищницей, он жертвой. Я ломала его волю. Его самого. Каждый любит хорошее обхождение, каждый любит чувствовать заботу и внимание. Я знала эту слабость каждого мужчины и пользовалась. Немного ласки и заботы, немного истерик и обид. Немного агрессии, мазохизма, стонать, когда тебя кусают, млеть, когда нежно целуют в шею. Перебирать волосы, целовать макушку. Обнимать за плечи, слушать его и верить во все, что он говорит. Все они одинаковые. Все велись. Он нуждался во мне как в воздухе. Очень нуждался. Иногда мне даже казалось, что кроме меня ему не нужен никто. А я использовала. Не привязывалась, не держала его, не любила. Я мстила за те месяца, когда ему было наплевать на меня и на мое здоровье. Теперь он вырывал из моих рук косячки и больно бил по щекам, словно думая, что я очнусь. Когда мы занимались любовью, то не предохранялись, он хотел детей. Когда я поздно ночью уходила из дома, он не находил себе места, не зная как со мной связаться. Сладкая и порой такая горькая месть. Месть глупой девочки своему первому мужчине. *** - Эй, еще водки! – даже сквозь грохот музыки я услышал и узнал этот голос. Повернулся. Медленно, так нехотя, потому что у меня ничего к ней не осталось. О Боги, как же она похудела. Некогда с отличной фигурой, с потрясающей попой и грудью 2-го размера, она стала анорексичкой. Ключицы грубо выступали над телом, шея, казалось, сейчас сломается. В коротком платье, которое едва прикрывало ягодицы, воинственный начес из роскошных черных волос. Она взяла свой стакан и вернулась на танцпол. Болезненная худоба сделала ее непривлекательной, некрасивой, нежеланной. В ней чувствовалась неприкрытая похоть, рвущаяся наружу сексапильность, откровенный разврат, который просачивался сквозь каждое движение, через каждый взгляд. При одном взгляде на ее тело и на лицо, чьи скулы так четко выделялись, хотелось прижать ее к стенке и до умопомрачения трахать. Насиловать. Закидывать тощие ноги себе на плечи и вгрызаться зубами в нежную шею. Чувствовать себя хозяином ситуации и владельцем ее существа. Она снова затеяла игру в жертву?