***
Лили смешно морщится, когда ей указывают на ошибки. Это происходит так редко, что Джеймсу до зубовного скрежета обидно видеть её торжествующую улыбку. Он ожидал той забавной гримасы, так Лили кажется достижимой. В груди что-то трепыхается, когда Слизнорт покровительственно кладёт пухлую ладонь ей на плечо. Это просто: его бесит, что у неё всегда всё схвачено.***
— Не надоело подтирать Нюниусу сопли, Эванс? Он смеётся, видя как она раздражённо кривит губы. У Лили много подружек, они толпятся вокруг, задавая странные девчачьи вопросы и хихикая. Можно запросто заставить их разойтись, многозначительно подмигнуть одной, бросить взгляд на другую, дать понять, что хочет остаться с Эванс наедине. Это не составит большого труда, девчонки чертовски щепетильны в таких делах. Он не станет. Лили Эванс сидела слишком близко к Снейпу после завтрака. Его затошнит, подойди он ближе. — А Блэку не надоело подчищать за тобой, Поттер? Впрочем, у вас всё взаимно. Ему определённо не нравится Лили Эванс.***
— Заканчивай, Джим. Я начинаю переживать за твоё здравомыслие, клянусь. Джеймс молчит. Он наблюдает за Эванс и Снейпом. Их колени чуть соприкасаются, пока они перелистывают одну страницу за другой. — Знаешь, я не очень-то люблю переживать. Это плохо сказывается на моём лице. — Снейп что-то затевает. Он чувствует как Сириус опирается на ствол дерева. Слышит как устало тот вздыхает, скрещивает руки на груди. — Ну, может Эванс наконец уговорила его вымыть патлы. Всё к лучшему, Джимми. Снейп легко касается колена Лили, на котором лежит открытая книга. Она не кривится, не убирает грязную, вонючую ладонь этого выпердыша. У Джеймса дёргается рука.***
Лили носит клетчатые юбки и светлые рубашки. Она заправляет их внутрь, подчёркивая талию. Когда ей холодно, она накидывает сверху мантию или огромные вязаные джемперы. Джеймса бесят выступающие косточки у неё на щиколотках. Они обтянуты тонкой тканью чулков и по ним стелется мерзкий взгляд Снейпа.***
— Это превращается в слежку. Ты же в курсе, что это ненормально, да? Джеймс отмахивается от него. — Всё-таки мне кажется, тебе не стоит этого делать. Правда, Джеймс, если она дружит со Снейпом — это её дело. То, что он тебе не нравится, ну… Это недостаточный повод для психоза. — Блядь, Лунатик, не нуди, а? О чём они говорили сегодня? Римус опасно близок к тому, чтоб закатить глаза и отвернуться. Но он не сделает этого, Джеймс знает. Покусает губы, пожмётся, упираясь, но расскажет. И откроет ему портрет, когда Джеймс наденет мантию-невидимку. — Ты серьёзно решил проследить за ними? Великий Боже, с каких пор ты тратишь ночи на это? Сириус же предлагал пробраться в слизеринскую гостиную. — Ты скажешь или нет? В гостиной сверкают накрашенными губами однокурсницы, пахнет пивом и отчего-то ромашками. Джеймс близок к тому, чтоб схватить мантию и отправиться рыскать по замку вслепую. — Планировали встретиться у теплиц, вроде как им нужны ростки мандрагоры Стебль. Слушай, я знаю, что это бесполезно, но не делай глупо… Джеймс! Мантию он взял с собой заранее.***
Лили совершенно не нравится Джеймсу — это точно. К ней прикасается этот ублюдок и она улыбается, легко, одними уголками блестящих губ. Они шепчутся у дверей теплицы номер четыре и Джеймс видит как она сомневается. Это не для неё, она не нарушает правила, поздним вечером вламываясь в запертые помещения. Снейп взмахивает палочкой и открывает высокие двери, приглашая её внутрь. Что-то внутри Джеймса вспыхивает, он смотрит и не видит. Перед глазами стоит смущённо улыбающееся лицо Эванс, достающей серебряный кинжал. Им срезают молодые побеги. Им, при желании, можно вырезать имя Лили на сердце у Джеймса.***
— Эй, Эванс! Пойдёшь со мной в Хогсмид? Он намерен разозлить её. Увидеть как она краснеет, как румянец покрывает веснушчатые щёки, как она гневно сводит брови. Джеймсу нравится, когда она злится. Ему нравится, когда она смотрит на него. Лили убирает волосы назад, выпрямляет спину и хмурится. Она улыбается, когда Снейп помогает ей тащить неподъёмную сумку. Линия челюсти Джеймса вырисовывается невероятно чётко и девчонкам это нравится. Они томно вздыхают, когда он злится. Лили не видит этого, она уходит из Большого зала вместе с ним.***
— Брось, будет весело! — Джеймс, я думаю, не стоит… — Эй, Нюниус! А я-то всё ломал голову откуда вонь! Сириус смеётся, его кадык пляшет вверх-вниз. На них глазеет стайка девчонок. Снитч крепко держит Питер и Джеймс краем глаза видит, как он улыбается. Всем весело, так ведь? — Отвали, Поттер! Снейп похож на летучую мышь-переростка. У него затравленный взгляд, исподлобья, такие как он всем своим видом напрашиваются на унижение. Это было бы упущением — не доебаться до него здесь. Не после того, как он видел Эванс в слезах рядом с этим мудаком. — И этим ртом ты целуешь свою маму? Ай-ай-ай… Расстояние между ними сокращается быстро. Снейп шарахается от него как от прокажённого, он весь — средоточие мерзости, всего неправильного, что есть в этом мире. Хочется отложить палочку и разбить его длинный нос, но Джеймс смеётся, чуя жажду толпы. Хлеба и зрелищ?.. — Постой-ка, Снейп, есть разговор. Ожидаемо, что он не остановится. Грязная, сотни раз штопанная мантия вьётся за ним и Джеймс расценивает это как белый флаг. Снейп — слабак, он бежит прямо с поля боя. Джеймс не успевает взмахнуть палочкой, как Снейп зависает в воздухе. — Разве ты не слышал, Нюниус? С тобой хотят поговорить. Сириус манерно растягивает слова и щурится на ярком солнце, пряди волос ложатся на его скулы. Рядом пищат девчонки и Джеймс уверен, что каждая отдала бы конечность за то, чтоб иметь право смахнуть волосы с его лица. — Недоноски! Отпустите меня! Живо! Тело Снейпа барахтается в воздухе, он подвешен за ноги на невидимый крюк и мантия падает ему на голову. Всё, что чувствует Джеймс — ядовитое удовлетворение. Он озирается вокруг, ища Эванс глазами. Всего пару минут назад она была тут, сидела у озера рядом с МакКиннон. — Думаю, он заслуживает хорошей порки за это. Ты как считаешь, Сохатый? Где-то слева хихикает Питер и Джеймс улыбается ему. — Совершенно с вами согласен, господин Бродяга! Взмаха палочки довольно, чтоб школьные штаны Снейпа оголили белёсые бёдра и застиранные до дыр подштанники. Он силится достать палочку из кармана, но Джеймс — охотник сборной и его реакция отточена до автоматизма. В воздухе дёргается Снейп, а он видит только заплаканное лицо Лили. Ему не нравится Лили Эванс. Её слёзы не нравятся Джеймсу несоизмеримо больше.***
— Эванс! Подожди, Эванс! — Отвали, Поттер! Весело не было. Было почему-то стыдно, но он, Джеймс, скорее сам откусит себе бошку, чем признается в этом кому-нибудь. — Да постой же ты! — Тебе это нравится, так ведь? В замке прохладно, воздух влажный и густой. Он видит как тяжело Лили дышит. По её виску стекает крошечная капелька пота и Джеймс ловит себя на иррациональном желании её слизать. — Нравится что? — Издеваться над людьми! Ты же ловишь от этого кайф, Поттер, признайся. Посмотрите на меня, я великий Джеймс Поттер, герой этой школы! Как только тебя самого от себя не выворачивает? Капля ползёт всё ниже, по скуле, перечёркивая веснушки. Он не разбирается в астрономии, но мог бы поклясться, что на щеке у Эванс собралось несколько созвездий. — Он назвал тебя… Сама слышала кем. Будешь защищать его и сейчас? — Это моё дело, Поттер. Не твоё. И это точно не даёт тебе права на… На то, что ты творишь! У неё обувь на маленьких каблучках, их цокот звонко отскакивает от каменных стен. Джеймс Поттер совершенно точно не понимает Лили Эванс.***
Лили Эванс красит губы. Её подружки делали это гораздо раньше, но совершенно по-другому. У неё красная помада и её рот смотрится кровавой раной на бледном веснушчатом лице. Джеймсу это не нравится, совершенно не нравится и он не может перестать смотреть на неё, чтобы удостовериться. У неё угловатые плечи, острые скулы и прямой взгляд. Он мог бы стать экспертом в науке под названием «Лили Эванс». — Так ты пойдёшь со мной в Хогсмид, Эванс? — Ты отстанешь сам или мне попросить профессора тебя усмирить? У неё свистящий шёпот и ровные-ровные зубы. Она сжимает перо в пальцах и кожа на них ещё больше белеет. Рано или поздно он узнает почему она красит губы именно алой помадой.***
День рождения Сириуса ни разу не проходил без пьянки. Магловский алкоголь ненамного отличается от волшебного. Голова кажется лёгкой и невесомой, но Джеймс достаточно трезв, чтобы наблюдать за Лили. Она снова в окружении подружек, Марлин и Мэри танцуют ближе всех к ней, задевая её бёдрами. Лили нравится диско и ещё неторопливые баллады, теперь он это знает. Всё, что она делает — танцует, с кружкой в руке, но Джеймс видит гораздо больше. У неё стройное, гибкое тело. Лили двигается в поразительном согласии с каждой своей мышцей, она изгибается под ритмы музыки и у него перехватывает дыхание. Ему кажется, что он смотрит на солнце, ему почти больно, но отвести взгляд слишком сложно. У неё красные губы, тонкие щиколотки и всё это так очевидно, что он просто не понимает почему она всё ещё остаётся загадкой. — Лунатик! Пластинки ставил Римус и Джеймс чувствует себя превосходным стратегом, ведь это он предложил. — М? — Поставь что-то медленное из Боуи, будь другом. — Как скажешь. Удачи! Он подмигивает Джеймсу. По щекам расползается жар. Гостиная погружается в полумрак и Джеймс думает, что Римус — задница. И определённо его лучший друг. Боуи никогда не был его фаворитом, но у Лили распахиваются глаза и она тут же что-то говорит Марлин, смущённо улыбаясь. Путь до неё кажется невыносимо далёким, он чувствует как сердце подгоняет кровь бежать по венам. — Ты не потанцуешь со мной… Лили? И она улыбается. Великий Мерлин, она улыбается! Не засранцу Снейпу, не посмеивающимся за её спиной девчонкам, а ему, Джеймсу Поттеру. — Думаю, что потанцую, Джеймс. Его рука ложится на талию, и, Мерлин помоги ему, это так блядски правильно. Джеймс оторопело смотрит на собственную ладонь, силясь понять почему он не сделал этого раньше, почему она не позволила ему, ведь у неё на коже словно выточены специальные выемки для его рук. У Лили зелёные, почти дикие глаза, обрамлённые пушистыми ресницами. Она подкрашивает их и Джеймс видит тоненькие стрелки на каждом веке. Сириус присвистывает, лёжа на диване, но всё это так далеко. Гостиная сузилась до точки, в которой Джеймс держит Лили в своих руках и неторопливо двигается в такт. От неё пахнет летом, ромашками и солнечным теплом, в котором наконец-то греется и Джеймс. Ему хочется сжать её в объятиях, сохранить это солнце только для себя, не показывая больше никому, но вместо этого он лишь склоняет к ней голову, приближаясь. Лили наверняка подумает, что он хочет её поцеловать, но сейчас эта идея кажется ему святотатством. Шесть лет он думал, что ему не нравится Лили Эванс. Шесть лет он не пытался стать тем, кем на самом деле хотел бы быть для Лили Эванс. Шесть лет он терпеливо вытачивал её образ у себя в голове, отмечая каждое её движение, каждый поворот головы, каждый взмах ладонью. И сейчас, когда его собственная скульптура ожила, он мог лишь смотреть. Наконец смотреть и видеть. Вдыхать её запах, иметь право прикоснуться, заглядывать в глаза и видеть там крохотные искорки, которых раньше не замечал.***
— Ты не хотела бы пойти со мной в Хогсмид, Лили? — Может быть. Лили улыбается ему и он почти — почти — привыкает к тянущему чувству в груди.***
— Мы могли бы сходить в Три метлы, знаешь. Или, если хочешь, я могу показать тебе небольшую рощицу на окраине деревни, там живут белки, они забавные и… — Я пойду с тобой в Хогсмид, Джеймс. Джеймс никогда не привыкнет к тому, как замирает его сердце рядом с Лили.***
— С ума сойти, они же ручные! — Ну-у-у… Знаешь, думаю, они просто привыкли к соседству с волшебниками. — А я думаю, что они и сами немножко волшебные. Мех белки смахивает на цвет волос Лили. У неё смешно дёргается пушистый хвост, она что-то быстро цокочет на своём. Лили смеётся и протягивает зверьку палец в знак дружбы. — Постой! Вдруг укусит? — Сам же сказал, что они привыкли. И она такая дружелюбная, ты только посмотри! Белка хватается лапкой за протянутый палец и принюхивается. Джеймс думает, что у Лили очень изящные пальцы.***
Ему нравится как ощущается её ладонь в его. Джеймс не понимает как раньше обходился без ощущения тяжести чужой руки. Он неторопливо изучает каждую линию, очерчивает их пальцами. У Лили красивое зимнее пальто и было бы очень жаль, если бы кто-то запачкал его снегом, пока они пересекают внутренний двор-колодец замка. Повсюду свистят снежки, бой в самом разгаре и ещё год назад Джеймс был бы в самой гуще, но мороз стоит не детский, а Лили легко простужается. Он ведёт её к воротам замка, прикрывая собственной фигурой от летящих снежных снарядов, под конец всё-таки пропуская один. Гневно обернуться он не успевает. Лили выпускает его руку и собирает в ладонях комок снега, вылепливая увесистый шар. — И кто из вас это сделал, признавайтесь?! Она с воинственным криком бросается в самую гущу сражения, палочкой выстраивая за собой ряд летящих снежков. Волосы медной волной развеваются за её спиной и Джеймс просто не может поверить в то, что влюбиться можно ещё сильнее.***
— Ты же не станешь прогуливать заклинания, да? Джеймс сидит на полу, опершись головой на её колени. У Лили есть кот, он это знает. Он видел, как тот трётся о её лодыжки, обхватывая хвостом икры. Джеймсу хочется потереться о её колени, чтобы просто проверить, ведь коты знают толк в удовольствиях. — Не стану. — Тогда тебе стоит сесть за домашнее задание. — Да там всего-то гомункуловы чары, чепуха. Он не видит, но чувствует, как Лили кривится. Ей не нравится это. — Ах, как я могла забыть, ты же эксперт… — Ты просто не могла забыть об этом, я ведь напоминаю тебе каждый день. Лили не любит сердиться, но умеет, и это чертовски хорошо у неё получается. Только не сейчас. Джеймс трётся щекой о её колени и он уверен, что коты-таки правы, в этом определённо что-то есть.***
Ночной Хогвартс Лили нравится, она шепчет ему на ухо что-то, но Джеймс не слышит, он весь там, где её губы почти касаются его щеки. Он ведёт её на Астрономическую башню, ему просто хочется сравнить созвездия на небе с теми веснушчатыми, что обосновались на щеках Лили. Затея проваливается с треском, как только он понимает, что не может заставить себя отвести взгляда от её лица, освещённого слабым лунным светом. Звёзды кажутся неважными и далёкими, пока Лили стоит, заворожённо вглядываясь в бесконечную черноту. Он хочет что-то сказать, но вместо этого делает шаг навстречу и погружает пальцы в её волосы, путаясь в них. Лили смотрит на него и он видит отблески луны в изумрудной пропасти её глаз. Она не отдаляется и Джеймс молит Мерлина о том, чтобы его руки не дрожали. Одно лёгкое касание губами — она вся будто соткана из шёлка, струящаяся и мягкая, — и это всё, что требуется Джеймсу. Он проводит языком по губам Лили и неистово торжествует, когда они открываются в ответ. Пальцами он находит её подбородок, подцепляя его, поднимая выше, пока она не запрокинет голову, и настойчиво впивается в её губы. Это лучше, чем он себе представлял, ему кажется, что он создал бы самого мощного Патронуса сейчас. Джеймса лихорадит, он обхватывает лицо Лили ладонями, всё ещё боясь, что она окажется его фантазией, что он отстранится и увидит другую. Это их первый поцелуй и он просто обязан быть неловким, но Лили издаёт полустон-полувздох и что-то внутри Джеймса щёлкает, рвётся, перечёркивая всё, что было до этого. Лили не пахнет сладко-приторно, у неё нет воскового налета на губах, она не извивается, прижимаясь ближе. Лили — другая. Лили похожа на тёплый ромашковый чай и пахнет она так же. Лили — это глоток воздуха после долгого подводного заплыва. Лили — это первые лучи солнца, согревающие промёрзлую землю. Лили обнимает его, поддаваясь, склоняя голову и смыкая руки за его спиной. Они замирают одновременно, всё ещё наслаждаясь объятиями. Джеймс вбирает в себя всю картинку, снова берясь за резец, вытачивая скульптуру в своей голове. Румянец растёкся по её щекам, у неё и так красные губы, без той помады, потяжелевшие веки — она вся образец красоты, его личная Галатея, Венера и Афродита в одном лице. — Ты… Ты будешь со мной, Лили? Он хрипит, судорожно вбирая в себя морозный воздух. Джеймсу кажется, что от ответа Лили зависит вся его жизнь и он заранее не знает что ему делать, если она… — Буду. Джеймс прячет её в своих руках. Его собственное хрупкое созвездие.***
У Лили узкие плечи, усеянные веснушками. Под кожей плавно перетекают ключицы, Джеймсу хочется узнать каковы они на вкус. Он изучает её шею, снова и снова касаясь губами впадинки, где лежит маленькая жемчужинка. Подвеска, которую Лили надевает на праздники или в дни, когда у неё то самое настроение улыбаться всем и каждому. Джеймс сдвигает украшение носом, вдыхая её запах и у него кружится голова. — Мы опоздаем, Джим… В пустом классе холодно, камин давно не разжигали. Здесь раньше вёл занятия Флитвик, второй любитель комфорта после Слизнорта и широкое кресло осталось заброшенной комнате в наследство. Рука Лили лежит на его плечах, пальцы бегают по волосам, посылая мурашки по всему телу. — М-м-м? Он проводит языком по тоненькой венке слева и удовлетворённо улыбается, слыша тихий стон. — Идём, пожалуйста. Слабо, Лили. Очень слабо. — Ещё минуту… Смещая её на своих коленях, он думает что делать с собственным возбуждением. Идти на урок совсем не хочется. Губы Лили идеально ложатся на собственные, он посасывает их и прижимается к её телу, обхватывая руками, чувствуя рёбра под ладонями. Лили судорожно вздыхает и отстраняется, чуть поглаживая его по щеке. — Пойдём. Она встаёт, приводя себя в порядок и протягивает ему руку. Будто это что-то привычное, ежедневный ритуал. Джеймс хватается за неё и спрашивает себя о том, что не будь руки Лили — кто бы тогда вёл его?***
Петунья выбешивает его с первых секунд. Казалось бы, что такая поверхностная, эгоцентричная и взбалмошная дура делает в семье Эванс? Джеймс всерьёз размышляет о загадке удочерения старшей сестры Лили, пока вливает в себя одну чашку чая за другой. Что объединяет Петунью и Лили — так это общая фамилия. Это тоже скоро изменится. Завтра будет ясно что за счастливчик отхватил кусок пирога. Самый дерьмовый кусок. Он искоса поглядывает на Лили. — Мы с Верноном приедем в ресторан сразу после работы. Я говорила, что он всё-таки купил машину? — Пару раз упоминала, дорогая. «Наверняка пару сотен раз. Мерлиновы яйца, что же это за дрянь такая? Ма-ши-на» думает Джеймс и касается колена Лили своим. Он видит как мистер Эванс слегка прикрывает глаза. Джеймс бы побился о заклад, что тот их закатил. — Ты можешь хотя бы сделать вид, что тебе интересно? У Петуньи визгливый и истеричный голос. Он отдаётся эхом в ушах. — Ты чего, Туни? Мне правда очень интересно. Только мне кажется, мы могли бы поужинать дома, в семейном кругу… — В семейном? — Петунья фыркает и косится на Джеймса, — Ты, наверное, меня не услышала. Вернон пригласил вас. Джеймс не знает этого Вернона, но что-то ему подсказывает, что ему предстоит встреча с мужской версией Петуньи. Что ж, если это то, что сделает Лили ещё немного счастливее — так тому и быть. В конце концов, Вернон Дурсль — не звучит как приговор.***
— Это звучит как приговор. Лили улыбается, костяшками ладоней проводя по его щеке. — Всего один вечер. — На один вечер превратиться в студента Лиги Куща? Что это за лига вообще? Ботаническая? — Плюща, Джим. И мы это обсуждали. — Всеблагой Мерлин, Лили, я просто не понимаю, откуда ты это берёшь? Почему я вообще должен превращаться в американца? Я не знаю о них абсолютно ничего. Строго говоря, может и знает, но весь запас этих знаний насчитывает около пяти чисто американских ругательств и расплывчатых представлений о мётлах американской сборки. — Ты можешь выдумывать на ходу, главное чтоб звучало правдоподобно. — Твоя сестра не могла соврать хоть что-нибудь более… Здравое? — Ну… Думаю, она просто растерялась, когда Вернон её спросил. — Или захотела поднасрать, что более вероятнее. — Джеймс! М-да. Лили с нечитаемым выражением лица сначала просто смотрела на него, а потом отвернулась к окну и обняла себя руками. Нет, этого он определённо вынести не мог. Она вдруг стала такой несчастной, маленькой, ещё меньше, чем была. Будто кто-то украл у неё то любимое Джеймсом солнце. — Лилз? Молчит. Джеймсу кажется, что у неё вздрагивают плечи. Не может этого быть, Лили не станет плакать из-за какой-то глупости. — Твою же… Ну прости меня, Лили, я же пошутил. Он осторожно подходит, наклоняется и устраивает подбородок на её плечо. Не стоило даже оборачиваться Сохатым, чтобы почуять ужасный солоноватый запах слёз. — Нет, не пошутил. — прошептала Лили и смахнула с лица пару слезинок, — Ты просто… — Просто что? — Не понимаешь, вот что. Петунья… Она другая, я знаю. С ней бывает тяжело, но она моя сестра, Джим. У тебя нет ни братьев, ни сестёр, ты просто не знаешь каково это, когда… Когда твоя собственная сестра тебя ненавидит. Через слово — судорожный вздох. Джеймс сосредоточенно глядел на её отражение в оконном стекле. Лили не стала бы поворачиваться, он знает, что она не показывает слёз. Как-то она сказала ему, что когда плачет — у неё становится сразу в десять раз больше веснушек и страшно краснеют глаза. Забавно беспокоиться об этом сейчас, когда Джеймс уже понял, что Лили в любом виде останется той самой прекрасной скульптурой. Он переводит взгляд на закатное солнце просто потому, что чувствует потребность Лили в небольшом пространстве. Если ей нужно — он согласен уставиться в горизонт. Убрать руки и отодвинуться просто не хватит сил. — Может ты и права. То есть, ты почти всегда права, я знаю. Да, я не могу понять этих сестринских отношений, но вот что я думаю, Лили. — он замолкает. Нужно набрать воздуха в лёгкие, но скорее набраться смелости для того, что он хочет сказать: — И это, кстати, будет сказано прямо из глубины души и сердца, чтоб ты знала. У меня есть Сириус, Римус и Питер. Можешь посмеяться, чему в данный момент я буду только рад, но их я считаю тоже частью семьи. Получается, братьев у меня целых трое. И будь я проклят, если когда-нибудь они начнут меня стыдиться. Лили перестала всхлипывать, прислушиваясь к шёпоту у своего уха. — Господи, если б ты знал сколько раз за тебя краснел Римус… — Ну, это не в счёт! И он не всерьёз, Лунатик просто любит краснеть. — Джеймс прикинул в уме примерное количество случаев, когда Римус не только краснел, но и орал на них с Сириусом благим матом. — Так, не съезжай с темы. В одном ты точно не права. Она тебя не ненавидит, Лилз. Ты сама сказала, что она твоя сестра. Такого просто не бывает, чтобы всё было хорошо, а потом член твоей семьи вдруг тебя возненавидел. Сама подумай, она хочет познакомить тебя со своим, ну… женихом. Ей это важно. Твоё мнение ей важно. Не то чтобы он всерьёз так думал, но это было то, что хотела бы услышать Лили. Вообще-то он искренне считал, что Петунья Эванс — это какое-то нелепое недоразумение, с которым просто необходимо смириться, как смиряются с уроками предсказаний, флоббер-червями или… Или ещё с чем-то таким же дерьмовым, но неизбежным. Вполне возможно, что мистер и миссис Эванс заделали старшую, посмотрели на неё внимательно и решили попытать счастья ещё раз. — Знаешь что я сейчас думаю? — Что? — Что ты полон сюрпризов, Джеймс Поттер. Поцелуй вышел мокрым и смазанным. Прошло почти два года с того момента, как он впервые увидел слёзы Лили. За это время Джеймс так и не смог смириться с тем, что у неё всё-таки есть поводы плакать.***
— И-и? — А потом «и» краткое, да. Всё верно, Бродяга. Алфавит вообще-то сложная штука, но я рад, что он тебе дался малой кровью. — Видит Годрик, мне с тобой очень тяжело. Когда-нибудь я всё-таки решусь облегчить свои страдания и прикончу тебя. — Ну и кто тогда научит тебя устному счёту? Сириус перебрал в воздухе пальцы, подсчитывая их количество. — То-то же. — Вот шутки шутками, Джимми, а ведь катастрофа буквально у тебя на носу. С твоим-то количеством глаз просто стыдно её не видеть. — Рад, что ты смог посчитать хотя бы мои глаза. — Я учился у лучших. — Если ты называешь катастрофой идею с предложением Лили — то мне не о чем с тобой разговаривать. Что вообще с твоим восприятием реальности? — Нет, ты меня добиваешь… — Серьёзно? А выглядишь недобитым. Ладно, может и стоило этого ожидать. Но разве не он, Джеймс Поттер, с начала года твердит, что в итоге женится на Лили Эванс? Хорошо, предположим, не с начала года. Но раньше он не был так серьёзен. Сириус, чтоб его жмыры драли, точно втихаря легиллиментит, потому что сразу же затягивает: — Давай поговорим начистоту. С самого первого курса ты сначала ведёшь себя как помешанный, потом… Хотя постой-ка, как началось, так и не закончилось. Правда сейчас ты окончательно ебанулся, выходит, что так. То ты твердишь, что она подружка Снейпа, ты знать её не желаешь и вообще, раз они шарятся по Хогу вместе — значит и чёрную магию практикуют тоже вместе. Потом ты чуть что хватаешь мантию и следишь за ними в каждую свободную и не очень минуту. Далее, — Сириус вспомнил про пальцы и наставительно поднял один вверх, — что-то там у тебя в бошке переклинивает и появляется новая песня, мол, рано или поздно я на ней женюсь. Не то, чтобы я был против, не пойми меня неправильно, но такие перепады настроения… — Это мне говорит человек, за полсекунды разгоняющийся от «я прокляну всю твою семью и четыре поколения потомков» до «занимайтесь любовью, а не войной». — Необязательно быть поваром, чтобы разбираться в блюдах. — пожимает плечами Сириус и вертит в руках стакан. В спальне только они вдвоём. Римус уже неделю застревает в библиотеке, раздражая мадам Пинс своим маниакальным стремлением выжать из хогвартского запаса книг всё возможное. Где пропадал Питер было загадкой. Была теория о том, что он завёл себе подружку, но под аргументами Сириуса (которые в основном были оскорблениями, но, по словам того же Сириуса, «изящными» и вообще «от души») теория не выдержала и рухнула. Сам Хвост признаваться не хотел, а любопытство было не настолько велико, чтоб загонять его в угол и пытать. Рассказать о своём решении позвать Лили замуж было стихийным порывом. Чуть запылённая бутылка эльфийского вина — Джеймс почти уверен, — сыграла в этом не последнюю роль. — Скажи мне честно, вот что случилось у Эвансов? На тебя накинулась мантикора и Лили заслонила тебя собой? — Начнём с того, что Петунья больше похожа на докси. И нет, нихрена ты не угадал. — Ну, тогда выкладывай. Я что тебе, шар магический, чтоб гадать? Вздохом, который выдал Джеймс, можно было разжалобить и заодно влюбить в себя всю женскую половину пятого курса. Вот что он хочет услышать? Что на самом деле, если покопаться глубоко в себе, он давным-давно влюблён в Лили? Что скоро они выйдут из Хогвартса с дипломами и эта сраная война не будет ждать, пока он решится? Или что он просто не хочет больше расставаться с ней, а какая-то часть его вообще панически этого боится? Вряд ли Сириус такое оценит. — Ты чего от меня хочешь? — Как всегда. Правду и только правду. Во многих случаях Сириус и правда — вещи с большим трудом совместимые. Сам Сириус об этом не задумывается, это видно. Бутылка легко качается в его руке, видно как за тёмным стеклом чуть вспенивается вино. С ним никогда не было неловко. И сейчас не должно быть, так ведь? Джеймс разглядывает лицо друга, ища сам не зная что и натыкается на выжидающий взгляд. — Блядский цирк… Давай так. Я люблю Лили и хочу стать её мужем. Ну, то есть, при условии, что она согласится стать моей женой. Это не блажь, — он не дал Сириусу открыть рот, останавливая его рукой, — не заёб и не похоть! Вот тебе правда. Теперь угомонишься? Бутылка всё качалась, поблёскивая в отблесках тусклого пламени печки. Сириус запрокидывает голову и смеётся. Как-то легко, совершенно бессмысленно и просто. — И что такого смешного я сказал? — Чёрт возьми, Джимми… Просто позволь Бродяге принести кольца к алтарю, больше ни о чём не прошу. Джеймс обязательно позволит, но Сириусу пока незачем об этом знать.***
Всё начинается с того, что грёбанная Выручай-комната понимает желания слишком буквально и работает чертовски быстро. Не то чтобы Джеймс вправду хотел затемнить лампы, нет… Наверняка очередная подстава. Специально для того, чтобы на Лили было ещё тяжелее смотреть. Она опирается на его грудь спиной, вглядываясь в какой-то старый альбом, ему видно как она рассеяно водит пальцами по изображениям. Ещё немного и он научится мурчать. Лет семь назад, сидя дома в гостиной, он впервые ясно почувствовал что такое «дом». Мама переставляла резные горшочки с трепетливыми кустиками, златоцветниками, и теми страшноватыми на вид ползучими орхидеями — Джеймс хорошо их помнит. Кажется, папа тогда палочкой выстраивал в воздухе остальные комнатные цветы, даже не отрывая взгляда от книги. Он читал вслух, обычно какую-нибудь историю времён короля Артура, Мерлина и Морганы. Джеймсу они очень нравились. Конечно, он всегда был Артуром, кем же ещё? В тот вечер он слушал не очень внимательно. Папины слова звучали издали, пока их просторный, светлый дом превращался в большущий замок. По высоким стенам вышагивали коты, — во главе с соседским рыжим Квоффлом, — туда-сюда сновали мамины любимые ласточки и всё купалось в тёплом солнечном свете. Джеймс завороженно наблюдал за собственной фантазией, пальцы чуть подрагивали от необъяснимого прилива эмоций. В десять лет ты мало что понимаешь о чувствах, ведь так? Тогда ему было тепло, а может и очень жарко. Он рисовал в своём замке лица родителей, друзей, дальних родственников и дружелюбных соседей. Все приветливо махали ему, ещё бы, ведь это его крепость! Он построил всё сам, даром, что только в воображении. Папа закончил читать и поправил на диване подушку, подготавливая для мамы место. Он делал так каждый раз, когда видел, что мама берёт в руки книгу и шерстяной плед. Просто знал, что она идёт сюда. Наверное именно тогда Джеймса захлестнула огромная волна непонятно чего. Да, в десять лет ты этого точно не поймёшь. Сейчас, прислушиваясь к мерному дыханию Лили под боком, он уже знал. Дети ощущают всё острее, хоть и не подозревают об этом. Ему уже не десять, тех огромных волн нет, они превратились в тихий рокот прибоя, накатывающего в такт с вдохами-выдохами. Волна уюта, обволакивающая его каждый раз, как Лили вытягивает шею, разминая затекшие мышцы; сразу вслед за ней накатывает любовь, ленивыми всплесками колыхаясь у сердца. Лили приподнимает подбородок и смотрит на него, убирая в сторону альбом. Бывают моменты, когда у Лили делается такой взгляд, то есть, ну… Такой. Джеймс понятия не имеет как описать то, что у Лили изгибаются брови, а глаза становятся жутко похожими на лисьи. Цветная радужка искрится, только глянь, — и сразу понятно, что она что-то задумала. Она чуть улыбается, становясь ещё больше похожей на рыжую лисицу. За этим всегда следует что-то эдакое, вроде сумасбродного решения прогулять Зелья или поддержать идею Сириуса о танцах посреди недели. Ладони бродят по её талии уже машинально, не дожидаясь разрешения самого Джеймса. Острые скулы Лили смягчал приглушённый свет, она медленно подняла руку и провела костяшками по его щеке. Джеймс вовсе не бабник, что бы ни говорили сплетни (которые он сам и поощрял), но некий опыт у него есть. Будь на месте Лили другая девушка, кто угодно, он давно бы уже принялся за дело. Только… Понравится ли это Лили? Что если она, ну… Не готова? — Нам лучше немного поспать, — пробормотал Джеймс, чувствуя ужасную неловкость. — Наверняка с утра Слизнорт заставит на время варить очередную гадость… — Джим, — тихо перебила его Лили. Она извернулась в его руках, оказываясь лицом к лицу. Словно задумавшись, она склоняет голову набок и рот у Джеймса сам собой наполняется слюной. За это почему-то становится стыдно. Лили придвигается ближе и он сдаётся, думая, что он точно не должен облажаться. Он трётся носом о мягкую щеку, обнимая её, подтягивая ближе. Сколько он ни наблюдал за Лили, всегда казалось, что вся её фигура — кости и углы, лишь в некоторых местах округло изгибающаяся. Её скулы всегда виделись ему наточенными. Сейчас он видит россыпь веснушек, смягчающих взгляд, придающих Лили сходство с игривым ребёнком. Он глядел как она сводит лопатки, выпрямляясь, и видел очертания костей. Оказалось, что плечи у Лили покатые, с невидимым пушком волос. Оказалось, очертания костей он выдумал сам. Лили выдыхает ему в плечо, когда чувствует на коже его руки. Она оказывается на его коленях и Джеймс сам не понимает как это произошло. И если… Великий Мерлин, она знает, что у него стоит. Да, дело только в Лили. Джеймсу не нравится Лили. Он чертовски сильно в неё влюблён. — Лилз… Он даже не напрягает голос. От волны его дыхания, по веснушчатой коже пробегают мурашки. Джеймс склоняет голову, наблюдает и вдруг пробует на вкус. Язык спускается от яремной впадинки до солнечного сплетения, Лили выгибается в его руках. Стоит до боли, но Джеймс должен кое-что сказать, пусть даже он сам ненавидит себя за болтливость в такой момент. Джеймс чувствует вкус кожи Лили, он смешивается с присущими ей запахами, закрепляясь в памяти. Кажется, он почти пьян, в нём горит желание сказать Лили что-то, хотя бы слово. — Это прозвучит… Ну, по-девчачьи, наверное. — Джеймс шепчет в перерывах между поцелуями, снова думая о собственном кретинизме. — Люблю тебя, Лилз. Ещё не видя её лица, Джеймс понимает, что Лили смеётся. Она отстраняется и ему видно как горят у неё глаза. Лили смеётся от счастья, она кладёт руки ему на щёки и говорит ему в губы: — Никто не узнает какая ты девчонка, Джим, обещаю.***
У Джеймса странный фетиш, но теперь он хотя бы о нём знает. Всё дело в веснушках. Их созвездия на щеках Лили давно волновали его, но этот вопрос снялся сам собой, когда с Лили упала рубашка. Пришлось собрать в кучу всю свою волю, чтобы сдержать торжествующий вопль. Член встал как по команде. Взгляд Джеймса ползал по обнажённой коже Лили, цепляясь за каждую деталь. Он подмечал, добавляя мелочи в свою собственную скульптуру, снова вытачивая в памяти свою собственную Лили Эванс. Вот созвездие Кассиопеи тянется от прозрачной лямки белья до ключичной кости. Левее скопление, очертаниями напомнившее кленовый лист. Он так сильно хочет попробовать его на вкус, что приходится прикусывать язык. — Ты… Потрясающая. — блядь, серьёзно? Слава Мерлину, она ничего не отвечает, лишь улыбается. Расстояние между ними он покрывает за доли секунды, подталкивая Лили к кровати. Думать не получается ни о чём. Мозг слишком занят осознанием той картинки, что перед глазами. Джеймс не соврал: Лили потрясающая. И много какая ещё. Хочется сделать с ней столько всего и сразу, что он теряется и не знает как подступиться. Много раз он ошибался, в том числе ошибался в Лили. Если он снова ошибётся? — Джим… Она притягивает его к себе, обхватывая ногами. За спиной Джеймса смыкаются её лодыжки. Должно быть, это тот самый вид ловушки, в которую он рад попасть. В джинсах нестерпимо давит, он едва ощутимо трётся о её кожу пахом, хоть это никак не помогает. Лили почти не слышно, когда она выдыхает: — Это прозвучит жутко по-девчачьи… Он подхватывает игру ещё до того момента, как понимает всё. В привычный кошачий жест — потереться головой о Лили, — получается вложить всё, что он бы ей ответил. — Люблю тебя. Этого вполне достаточно, чтоб всё сложилось. Где-то глубоко внутри будто собрался вместе огромный пазл, последней детали которого Джеймс ждал, наверное, вечность. Он впивается в губы Лили, смутно надеясь, что это послужит ответом. В эту секунду Джеймс верит и в родство душ и в вечную любовь, во всё что пишут в романтической литературе, которую он не любил, но втайне всё-таки читал. Сейчас он — король Артур, а она — леди Гвиневра и Джеймс наконец понимает что значит любить. Всё не совсем так, как он представлял. Лили не хочется запереть, оставив лишь для себя. Не хочется подчинить. Он не видит картин с Лили, стоящей за его спиной, пока он сражается с чем-то невидимым. Нет, всё совершенно не так. Она прижимается к нему бёдрами, прогибаясь в пояснице. Становится жарче, хоть Джеймс мог поклясться, что уже сгорел минут пять назад, когда коснулся её обнажённой кожи. Лили красивая. Такая, что если зажмуриться — всё равно будешь видеть её, отпечатанную на внутренней стороне век. Джеймс спускается рукой всё ниже и просит все высшие силы оставить её образ у него под веками. У Лили подрагивают ноги, она чуть разводит их, открываясь, и у Джеймса исчезают все мысли. — Уверена? — спрашивает Джеймс, ощущая нервозность. Она кивает головой, кусая губы. Он где-то слышал, что этот жест — либо знак сомнений, либо возбуждения. Теперь Джеймс знает, что этого «либо» может и не быть. Юбка соскальзывает с её ног, исчезая на полу. Джеймс хочет раздеться, ему необходимо провести эксперимент. Что будет, когда с него тоже спадёт одежда? На секунду ему кажется, что он может всерьёз обжечься о Лили. От неё волнами исходит жар. В сказках есть существа наподобие жар-птиц, он это знает. Если бы он поймал одну их них — это точно была бы Лили. Он поглаживает её спину мягкой, успокаивающей лаской, пока другой рукой спускается всё ниже, поддевая ткань белья. Пальцы Лили подбираются к его ширинке, на мгновение отключая всего Джеймса напрочь. Она расстёгивает пуговицу на его джинсах и вот оно — Джеймс больше не может соображать. Ни одной мысли, абсолютная тишина, только рука Лили, постепенно стаскивающая с него штаны. — Отвлекись ненадолго и помоги мне. — она снова игриво улыбается, а у Джеймса тем временем вырисовывается ещё один намёк на фетиш. Сколько в арсенале у Лили улыбок? И откуда взялась конкретно эта — развратная и до исступления горячая? Джеймс даже не думает задавать эти вопросы, только тупо любуется на её изгиб рта и прищуренный взгляд. — Ч-что?.. Не до конца понимая что от него хотят, он придвигается ещё ближе, позволяя ей обхватить себя руками. Колени путаются в полуспущенных штанах, Джеймс быстро избавляется от них и нависает над уже не улыбающейся Лили. Он может быть полнейшим дилетантом, когда дело касается понимания людей, но сейчас он наконец-то видит всё. Лили — смелая, дерзкая и всегда во всём права. Теперь он знает, что Лили теряется, когда не знает что делать, что она всегда храбрится, скрывая нежную и хрупкую сущность. Она посмеивалась, позволяя раздевать себя, а теперь… — Ты всё ещё.? Ночь ещё не кончилась, а Джеймс уже побил все рекорды по терпению и здравомыслию. Он нервно посмеивается про себя и вглядывается в лицо Лили, пытаясь определить чужие мысли. Она замирает, разглядывая его в ответ и, будто найдя что-то в его выражении лица, приподнимается и целует его. Сколько он ни целовал Лили — это всегда самая правильная вещь в целом мире. Ему не хочется сжать Лили в объятиях до хруста костей, и он удивлённо ловит себя на этой мысли, блуждая ладонями по линии её позвоночника. Лили хочется узнать. Джеймс опускает её на подушки и думает, что с Лили он хочет встретить рассвет дома, на скатах черепичной крыши. Кленовый лист из веснушек на вкус оказывается солёный и миндальный, Джеймсу хочется показать Лили маленькую забегаловку в Лощине, где делают чудесное миндальное мороженое. Он думает обо всём, что хочет делать вместе с Лили, стягивая с неё бельё и зацеловывая выступающие тазовые косточки. Лили еле слышно стонет и приподнимается навстречу. — Лили… Ты уверена? — он поглаживает пальцем клитор, отстранённо задаваясь кучей вопросов, призванных отвлечь от собственного болезненного стояка. — Если ты заставишь меня сказать это ещё раз, Богом клянусь, я не буду общаться с тобой целый месяц. И, прежде чем недоумевающий Джеймс успевает что-то сказать, она притягивает его руку ближе, сползает вниз и насаживается на его палец. Хватка Лили на его запястье тотчас слабеет, она выдыхает и тотчас же сосредоточенно зажмуривается. Её грудь часто вздымается, пот поблескивает на метках, что он оставил на созвездиях и листе клёна из веснушек. У Джеймса сводит низ живота от желания, он только и может, что рассматривать её. Внутри нестерпимо жарко, скользко и так узко, что член сам подёргивается. Он не двигает пальцем и пытается не обращать внимания на неистовые сигналы своего члена продолжить уже наконец. Они остаются в этом скованном молчании целую вечность, по прикидкам Джеймса. Вечность, что он проводит в созерцании Лили. Мерлин, она будет его женой, это точно. Лили сжимается на его пальце и рвано выдыхает, двигая тазом. — Ты хочешь, чтоб я остановился? — Нет, — шепчет Лили. — Нет, просто… Не торопись, ладно? Джеймс кивает, думая о том, как хорошо, что он дрочил сегодня в душе. В противном случае, он кончил бы ещё когда Лили оказалась обнажённой. Он осторожно двигает пальцем, подхватывая Лили под спину и прижимая к себе ещё крепче. Член трётся о её бедро, но, Мерлин, ему этого слишком мало. Выстанывая ей в рот нечленораздельную чушь, он наконец отстраняется и сползает к её бёдрам. Он дразнит её кончиком языка, чувствуя как сокращаются мышцы вокруг пальца. Лили стонет уже громче и ему кажется, что это хороший знак. У неё атласная, нежная кожа, она готовилась к этому вечеру, так что Джеймсу кажется, что спланировал это свидание вовсе не он. Он обводит клитор языком, присасываясь к нему губами, пока Лили выгибается в его руках, подкидывая бёдра. Джеймс слишком занят изучением особенных точек Лили, он снова чуть двигает пальцем внутри, ловя её реакцию. Будь у него блокнот — он бы записывал. Вторая ладонь добирается до обнажённой груди, проходясь пальцами по острым соскам в невесомой ласке. Лили гортанно стонет, выгибая поясницу и так сильно сжимается, что Джеймс на долю секунды пугается. По её ногам бегут мурашки, всё тело слегка подрагивает. Она смотрит на него мутным, расфокусированным взглядом и притягивает к себе, вновь обхватывая ногами. Лили опускает руку, пристраивая член ко входу. Она находит взглядом его глаза и Джеймс теряется во всём происходящем. — Я люблю тебя, — выдыхает он. Лили ничего не говорит, но то, как она подаётся ему навстречу — уже достаточный ответ. Паника вспыхивает в её глазах, когда Джеймс вламывается в неё и всё нервно сжимается. Джеймс не может выдавить из себя ни слова, горло словно зажали тиски, но спустя несколько секунд Лили заставляет себя расслабиться и пропускает чуть дальше. Бёдра Лили дрожат и её внутренние стенки дико подёргиваются вокруг члена Джеймса. У неё сведены брови, будто она решает задачу по нумерологии, ну лбу выступили бисеринки пота и ему страшно, что она может передумать, что ей слишком больно. — Мы можем остановиться, — хрипит Джеймс. Он думает о номинации себя в святые всего лишь за то, что ему удалось это предложить. Лили внезапно открывает глаза, смотря на него чуть насмешливо, а затем одним движением подаётся навстречу, заставляя его задохнуться. Джеймс впивается в неё подушечками пальцев, сжимая до скрипа суставов и каким-то чудом умудряется не кончить. Прямо под ним Лили пылает румянцем, стискивает в захвате его предплечья и всё ещё улыбается. Он чувствует себя полнейшим идиотом, но почему-то улыбается в ответ и в неясном порыве проводит языком по её щеке. Мокрый след блестит в полумраке комнаты, он любуется им и Лили. Другие его следы змеятся по бледной коже вниз на грудь, одна капелька украшает бугорок её соска. Джеймс наполовину ошеломлён тем фактом, что там, внизу, он внутри Лили. — Ты в порядке? Лили поворачивает голову и облизывает губы. У неё уходит около секунды на то, чтобы встретиться с глазами Джеймса. — Надо было тебе пить кофе вместо молока. — слабо произносит она. — Это задержало бы твой рост. — Если я слишком большой… — мямлит Джеймс, охваченный смущением. Улыбка Лили внезапна и невыносимо нежна. — Я люблю тебя. Всего. — говорит она, касаясь рукой щеки Джеймса и поглаживая её. — Просто мне нужно немного привыкнуть. И Джеймс осознаёт, что у неё в глазах нет боли, в них плещется вожделение и что-то неопознанное, но очень-очень тёплое. Сопротивление вокруг его члена так блядски совершенно. Она такая же, как он тысячи раз рисовал в своём воображении, и ещё жарче. И сейчас Джеймс может ощущать запах Лили — ромашки на волосах и миндаль на коже оплетают его пока он медленно покачивается над ней, давай привыкнуть. По мере того, как она раскрывается, подаваясь навстречу и впиваясь ногтями в его кожу, он ускоряет темп. Пот капает с него повсюду, ему кажется, что кожа горит в тех местах, где Лили его касается. Лили поднимает бёдра, пропуская его глубже и обхватывает его плечи, прижимаясь так крепко, что становится сложно двигаться. Он подхватывает её, поднимаясь и вновь опуская на себя сверху. Руками поддерживая её спину, он чувствует как она ёрзает, подстраиваясь и прерывисто стонет. Джеймс не может собраться с мыслями даже на то, чтоб произнести «Лили» или «да». Слишком много его сосредоточенности направлено на то, чтоб не толкаться вверх, как он того хочет, чтобы делать ещё что-то кроме как загнанно дышать и стонать. Внезапно Лили изгибается, касаясь лобком кожи Джеймса и он приходит в себя, благодарный тому, что у него появилось хоть какое-то занятие: хоть что-то, на чём можно сосредоточиться кроме мягкого скольжения вокруг его члена. Он уже знает как нравится Лили. Одной рукой он ведёт по её спине, вынуждая прогибаться. Лили чуть двигается на его члене, как в танце поворачивая бёдра. Она стонет, посылая волны наслаждения по его телу, пока он запускает другую руку между их тел. Требуется всего несколько минут, чтобы Лили полностью расслабилась и ускорила темп, получая явное наслаждение от процесса. Он не убирает руку, доводя её до исступлённого хриплого шёпота. — Ещ-щё… Ну же, Джим, я сейчас… Джеймс подхватывает её, роняя обратно на подушки, выходя и тут же входя в неё снова. Он припадает к её груди, вымученно простонав и Лили со всхлипом кончает, впиваясь в его задницу ногтями. Джеймс хочет последовать за ней, но он боролся со своим оргазмом так долго, что теперь не знает как его отпустить. Он по-прежнему возбуждён и голоден, когда Лили наконец открывает глаза и вглядывается в него, втягивая затем в жадный поцелуй. Он целует её в ответ, потому что не может не целовать и спустя какой-то миг сигналы его члена слабеют. Мышцы Лили по-прежнему трепещут вокруг него, но это уже приятно, а не болезненно-неудовлетворённо, как было несколько секунд назад. Лили поднимает голову и шепчет ему на ухо: — И чего ты ждёшь? У Джеймса уходит пара попыток на то, чтобы осознать что она имеет в виду. А когда он наконец приходит в себя и понимает — его не надо спрашивать вновь. Лили раскидывает ноги в стороны и он скользящим движением вжимается в неё. Она слабо хватается за его плечо, всё ещё расслабленная и открытая после оргазма, и в следующий миг стонет, когда Джеймс полностью входит в неё. Спустя несколько минут одна нога Лили обхватывает его за талию и она выстанывает его имя прямо в поцелуй. Он наполовину выходит, коротко и неглубоко толкаясь бёдрами — и Лили лепечет «о Боже» ему в грудь. Когда он чувствует, что подбирается к финишу, — наконец-то — Джеймс слепо утыкается ей в плечи и ему кажется, что весь смысл его жизни — это кончать с именем Лили на губах. Джеймс продолжает целовать её, сначала яростно, но по мере того, как он приходит в себя, поцелуи смягчаются, превращаясь во что-то почти благоговейное. — Я же говорила, что готова. — её слова выходят сонным бормотанием, но Джеймс и сам изрядно вымотан. Ему всё равно удаётся наскрести достаточно сил, чтобы укрыть их пледом и прижаться к Лили крепче. — Я люблю тебя. — он шепчет и трётся носом о её щеку. — Ты делаешь успехи на девчоночьем поприще, определённо. Лили посмеивается и поворачивается лицом к нему, улыбаясь и разглядывая. Она мягко касается его губ своими и шепчет в ответ: — Тоже тебя люблю. Джеймс, улыбаясь, засыпает.