Легенда об экипаже

-       …Итак, на сегодня всё. Вы хорошо поработали, и у нас есть еще пятнадцать минут, - улыбается курсантам моложавая ухоженная женщина. – По сложившейся традиции я могу рассказать вам что – то интересное про пилотов прошлого. Выбирайте.       - Екатерина Викторовна, - говорит староста группы Михаил. – Я недавно услышал в разговоре… Расскажите нам легенду об экипаже.       - Легенду об экипаже, - задумчиво повторяет Екатерина Викторовна. – Этой легенде много лет, но она займет не пятнадцать минут.       - У нас после Вашего занятия большой перерыв, - отвечает ей с первой парты Андрей. – Если у Вас есть время, расскажите, пожалуйста. Я тоже слышал, что есть легенда об экипаже.       - Ну хорошо, - говорит преподаватель, и на интерактивной доске позади неё появляется фотография, на которой, обнявшись, стоят шесть человек. – Вот этот экипаж.       - Я где-то их видел, - потирает в задумчивости подбородок Михаил. – Да, точно видел. В новостях, - вдруг восклицает он. – Полгода назад, в репортаже об эвакуации людей с вулканического острова. Канву, кажется. Но там был экипаж из семи человек.       Екатерина Викторовна щелкает клавишами на ноутбуке, и общая фотография на доске уходит наверх, а под ней располагаются в два ряда – три сверху и четыре под ними – портреты.       - Вы правы, Миша, - говорит она курсанту. – В спасении людей с Канву принимал участие экипаж из семи человек. Это пилоты, - женщина указывает на три портрета. – Командир воздушного судна и пилот международного класса – Леонид Саввич Зинченко. Второй пилот, а на тот момент – стажёр, Алексей Игоревич Гущин. И сменный второй пилот – Александра Дмитриевна Кузьмина. Ниже вы можете увидеть команду бортпроводников: Виктория Островская, Андрей Новиков, Вера Подольская и Светлана Рузникова.       - Я читал о той истории, - говорит Андрей. – Они совершили подвиг. Тот рейс…там столько всего было: и пересадка с самолёта в самолёт в воздухе, и полёт на одном движке, и приземление в грозу на два шасси. Они – герои.       - Мы не герои, - вдруг говорит преподаватель. – У нас просто не было выбора. Мы делали свою работу – так они всегда отвечали на подобные слова. Но история про эвакуацию людей с Канву – это не легенда об экипаже. Это только её начало. И Саша Кузьмина не имеет к легенде об экипаже никакого отношения. ***       Лёша стоит у входа в аэропорт и смотрит, как Зинченко что-то говорит Очень Важной Персоне. Что-то такое, от чего Персона приходит в бешенство.       - Нас услышали, - усмехнувшись, сообщает Лёше Леонид Саввич.       - Я…Леонид Саввич, пожалуйста, не надо, - беспомощно отвечает ему Гущин.       - Не понял, стажёр, - настороженно смотрит на него Зинченко.       - Давайте отойдем, - просит Лёша. Они заходят обратно в аэропорт, устраиваются в уголке зала ожидания, и старший вопросительно глядит на младшего.       - Мне очень трудно сейчас говорить, Леонид Саввич, - Лёша подбирает слова. – Я сначала скажу, хорошо? Только не перебивайте меня.       Я безмерно Вам благодарен, Вы просто не представляете – насколько. Вы – единственный человек, который за меня заступился. Я и раньше попадал в такие ситуации, но никто никогда не шел ради меня – вот так, до конца, вместе. И я прошу Вас – не надо.       Вы…Вы как-то назвали меня – камикадзе. Ни жены, ни детей. Но Вы… у Вас есть Валера, Вас уважают в «Пегасе», у Вас тут друзья, коллеги. Выговор – это ерунда, снимут. Не ломайте свою жизнь ради меня, не надо.       - Ты рехнулся, Лёша? – всё-таки прерывает его Леонид. – Ты понимаешь, о чём ты меня сейчас просишь?       - Да. Нет. Не знаю. Но я себе этого не прощу. Если из-за меня Вы потеряете всё, что для Вас важно. Если Вы тоже потеряете небо. – Лёшка умоляюще смотрит на Зинченко.       - А как я должен потом в глаза людям смотреть, ты не знаешь? – Леонид Саввич устало склоняет голову, уходя от его взгляда. – Вике, Вере, Свете, Андрею. Сыну своему. Себе в зеркале. Это предательство, Лёша. Если ты уйдешь, а я останусь – это предательство.       - Нет, что Вы, - пугается Алексей. – Какое же это предательство, если я сам прошу Вас остаться. Есть ведь ещё причина – позаботьтесь о нашем экипаже. Когда я… - он тяжело сглатывает. – Когда меня выгонят, и если Вы уйдете следом, кто останется с ребятами? С кем они будут летать?       - Есть другие пилоты.       - Но они – это не Вы. Вам я доверяю. И точно знаю, что пока Вы за штурвалом, с ними ничего не случится.       - Я – не гарантия безопасности.       - Вы – самый лучший пилот из тех, кого я знаю. Вы – самый надёжный человек из всех, кого я знаю. Пожалуйста, Леонид Саввич. Мне… Я не в первый раз начинаю всё сначала. – Лёша горько усмехается. - Правда я надеялся, что этот раз будет крайним, что я смогу остаться пилотом. А теперь…       - Ты о чём говоришь, Лёша? – непонимающе спрашивает его Зинченко.       - Кто же меня выпустит в небо, Леонид Саввич? Вы же видели мои документы, характеристики. Ещё и добавят чего-нибудь интересное напоследок.       - Ну нет, - вдруг вскипает старший пилот. – Мы ещё повоюем. Я не могу оставить тебя в компании, но…       Зинченко достает телефон и набирает номер.       - Здравствуй, Клавдия Александровна. Как жизнь? Как внучка?       - Клава, вам в Аэрофлоте пилоты не нужны? Стажёр мой. Да, хороший. Да, ты знаешь – это он посадил самолёт в Петропавловске. У него вместо рук растут крылья. Обстоятельства. Документы перешлем. Я буду должен. Спасибо, Клава.       - В понедельник тебя ждут в Аэрофлоте, - говорит Леонид Саввич Гущину. – Там будут набирать пилотов. Клавдия Александровна внесет тебя в списки претендентов.       - Леонид Саввич, - у Лёшки ком стоит в горле. – Спасибо. Спасибо за шанс. ***       - Нет, - Вера в отрицании мотает головой и пятится от Лёши. – Нет, нет, нет, нет.       Она прижимается к мрачному Андрею и плачет в его плечо навзрыд.       - Надо что-то сделать, - Вика наступает на командира. – Леонид Саввич, ну нельзя же так. За что? Тот урод сам виноват. Что мы можем сделать, скажите?       - Приказ подписан, Викуш, - говорит Лёша. – Что тут поделаешь.       - Мы пойдем к Шестакову! – кричит Вика. – На телевидение пойдем, к журналистам…       Лёшка ловит её за руку и прячет в объятьях.       - Маленький боевой наш воробушек, - ласково говорит он. – Не надо. Не поможет. Они уже всё решили.       - Как же мы будем без тебя? – у Светы дрожат губы, но она ещё держится. – Как ты будешь без нас?       - Не знаю, - отрывисто отвечает ей Лёша.       Больше они не оставляют Лёшу одного ни на минуту: подписывать обходной лист с ним идет Виктория, сдают форму они вместе с Андреем, папку с документами из кадров забирает у Лёши Вера, а мелочи, скопившиеся в шкафчике Гущина, складывает в коробку Света.       Зинченко, пропавший из виду на два часа, появляется рядом со своим экипажем незаметно.       - Так, народ, - командует старший пилот. – До понедельника два дня выходных. Вот вам мой приказ: собираемся и едем ко мне на дачу. Берите с собой, кого хотите.       У Леонида Саввича есть право отдать такой приказ: шесть человек, связанные небом, стали семьёй. Сближение началось ещё до рейса на Канву, они прорастали друг в друга незаметно и необратимо. Зинченко предпочитал постоянно работать с бригадой Виктории задолго до прихода Алексея в «Пегас», а Лёша внезапно оказался недостающим кусочком мозаики. Как ни гонял Леонид Саввич непутёвого стажёра, как ни осторожничал, не желая близко подпускать к своему экипажу незнакомца, Гущин в буднях перелётов стал своим. Лёша помогал стюардессам с чемоданами, свято уверенный, что если рядом с женщиной находится мужчина, то она не должна таскать тяжести. Пилот поддразнивал Андрея в рейсах, но при этом не хотел обидеть, и со временем их подколки стали взаимными. В первом же длительном перелёте Алексей принёс в гостиницу набор из шести кружек в резном сундучке.       - Вот захотим мы чаю попить, - говорил он, освобождая покупку от обёртки. – А тары нету.       - Лёш, да в любой гостинице свои стаканы есть, - смеялась над ним Света. – Только попроси.       - Да ну их, неизвестные стаканы, - шутливо отмахивался Алексей. – А тут, смотри, какая прелесть. И сразу на всех.       Кружки действительно оказались очень удачными. Толстостенные, зауженные к верху, они приятно ложились в руку и различались только цветом. Женская половина команды определилась сразу: белая кружка досталась Виктории, кремовую облюбовала Вера, а бежевую – Света.       - Вы – наша светлая половина человечества, - пафосно заявили бортпроводницам парни под одобрительный хмык Зинченко.       А среди мужчин установилось негласное состязание под девизом «Кто первый встал, того и тапки». Им, всем троим, приглянулась самая тёмная кружка, и с тех пор первый, зашедший на совместное чаепитие, брал её себе. Кружка цвета какао оказалась на втором месте, а на третьем – кружка цвета кофе с молоком.       Резной сундучок с помощью Лёшки и Андрея обзавёлся ремнями и пристёгивался в рейсе на столе в крохотной кухне самолёта. В другое время его забирала Вика - обладательница самого большого чемодана.       Притирка характеров продолжалась бы долго, но с ними случился Канву. Тот рейс сплавил экипаж в единое целое накрепко.       Они появлялись в больнице каждый день вчетвером, а затем, когда Андрея выписали, то впятером, не пропуская ни дня. Света, Вера и Вика по очереди навещали маму Андрея, пока он лечился. Экипаж поддерживал своего командира после развода – девочки отмыли съемную квартиру, наготовили еды, а парни помогли Леониду перевезти вещи и книги. Гущин и Зинченко вместе мотались по аптекам в поисках лекарства для Володьки, сына Светы, когда пацан умудрился подхватить воспаление лёгких. Справляя новоселье в новой квартире Виктории они всем экипажем пили шампанское, закусывая конфетами, а потом дружно красили стены. Вика и Андрей, признанные специалисты в английском, подтягивали в языке Валеру, а заодно с ним и Пашу, брата Веры.       Единым экипажем они отвечали на вопросы, писали рапорты, проходили переаттестацию и комиссии, поджидая друг друга в коридорах авиакомпании. Именно тогда Леонид Саввич доучивал Лёшу – лётчики проводили в тренажёре часы, снова привыкая к самолёту и отрабатывая штатные и нештатные ситуации. Именно тогда два пилота синхронизировались полностью, понимая друг друга без слов, с полувзгляда и с полужеста.       В «Форд» командира они поместились впятером: сам Леонид, Лёшка, Света с Володькой и Валера. Остальных забрал Андрей, одолживший фургон у двоюродного брата. С ним поехали Вика, Вера с Пашей и племянницы Новикова – близняшки Люба и Оля.       Дачей Зинченко называет небольшой домик с мансардой, который утопает в цветах, и участок при нём.       - Здесь мои родители живут от снега до снега, - поясняет он. – Там за домом огород, теплица, банька слева. Захотим – растопим, дрова есть. А вон там справа – мангал. И ещё, ребята, - обращается Леонид к своему экипажу. – Давайте-ка вы вне работы будете называть меня по имени и, желательно, на «ты». Пора бы уже.       - Неожиданно, - говорит Вера.       - Непривычно, - поправляет её Вика.       - У меня сразу не получится, - признаётся Андрей.       - А я попробую. Лёня, - с трудом выговаривает Лёша. – Откройте…Открой багажник, пожалуйста.       - Герой, - насмешливо смотрит на него Леонид. – Первый шашлык тебе. ***       Вечереет, и утомленное длинным весёлым днем младшее поколение располагается в доме, включив телевизор. Шестеро старших, в свою очередь, оккупируют мангальную площадку и разводят костёр.       Лёшка обнимает привезённую с собой гитару. Его экипаж с удивлением узнаёт, что их второй пилот неплохо поёт и знает множество песен, от эстрадных до малоизвестных бардовских. Гущину с удовольствием подпевают те, кто знает слова, а иногда он поёт сам. Допев Асадовскую «Верность», Лёша бережно откладывает гитару, и обняв колени, смотрит на огонь.       - Возьми, - Света протягивает ему тёмную кружку с чаем: свой чайный сундучок они привезли с собой. – Я мёд положила, ты же завтра говорить не сможешь.       Лёша отпивает чай и неожиданно начинает смеяться.       - Ты чего? – косится на него Андрей.       - Двенадцатое правило экипажа Зинченко, - хихикает Гущин, и Андрей фыркает ему в унисон.       - А теперь поподробнее, - подозрительно смотрит на них Леонид. – Что это за правила, о которых я не знаю.       - Двенадцатое правило гласит, - вещает Лёшка. – Пилоту нельзя пить кофе перед сном, если завтра в рейс.       Он не выдерживает и снова хохочет. Андрей, вытирая слёзы, выступившие от смеха, поясняет:       - Это мы с Лёшкой Ваши фразы собираем, Леонид Саввич. Вы же, как припечатаете, бывает, так хоть в книжку записывай.       - Настольная книга правильного пилота, - выдавливает сквозь смех Лёшка. – Ой, не могу. Самое интересное, что эти правила в жизнь переползают автоматически. Я же кофе хотел, а пью чай. Привык.       - Ну-ну, - отвечает им командир. – Диверсанты.       - А первое правило какое? – с любопытством спрашивает Вика и, озорно глядя на Зинченко, добавляет. – Командир всегда прав, я угадала?       - Нет, Викуша, - обнимает её Андрей. – Первое правило: пилот должен выглядеть уверенно и опрятно в любой ситуации. Чтобы паники не было.       - Подтверждено и актуально, не так ли? – Вера грустными глазами глядит в костёр. На несколько секунд воцаряется тишина. Это предстоящее расставание, о котором они старательно не помнят весь день, подкрадывается к ним всё ближе и ближе.       - Пообещайте мне, - вдруг отрывисто говорит Лёша. – Что мы не потеряемся. Что мы будем встречаться вот так. Что вы будете звонить мне, когда захотите. Что вы просто будете мне звонить. Пообещайте.       Зинченко дотягивается до него рукой и обнимает, прижав Лёшкину голову к своему плечу:       - Конечно, стажёр. Обещаем. ***       Где-то через полгода. Москва. Внуково.       Леонид Саввич чувствует усталость, заводя самолёт на стоянку аэропорта. Рейс был коротким, но выматывающим: борт изрядно потрясло в турбулентности, а при заходе на посадку поднялся туман.       «А ещё в кресле справа – не Лёшка», - ловит себя на всё чаще приходящей в голову мысли Зинченко.       Лёшка. Лёша Гущин. Непутевый, любящий небо и риск, стажёр. Периодическая головная боль старшего пилота. Лётчик, у которого вместо рук растут крылья.       «Когда, каким образом, он успел так врасти в наш экипаж?» - думает Леонид. – «Мы же летали вместе неполных полтора месяца. Ребята ведь тоже, так же, как и я…».       Скучают. Им всем не хватает их второго пилота. Вика до сих пор старается оставить на обед пилотам курицу, поскольку Гущин – страстный её любитель. Андрей периодически приносит в кабину чёрный крепкий кофе без сахара. Вера, включив телефон после остановки самолёта, первым делом отсылает короткое сообщение: «Долетели» и город прибытия. Света всё чаще улыбается искусственной пластиковой улыбкой. Чайный сундучок, прошедший вместе с экипажем Канву, они по-прежнему возят с собой, но не используют – тёмная одинокая кружка, чёрной дырой стоящая на столе, это больше, чем они могут вынести.       Жизнь неумолимо разводит экипаж и второго пилота – полноценно они виделись два месяца назад, отмечая день рождения Вики. Разные графики разных авиакомпаний, разные аэропорты базирования, личные дела за пределами работы крадут совместное время у них шестерых. Остаются только телефоны и неожиданные встречи в чужих городах, часы и минуты, подаренные судьбой. В последний раз они пересеклись с Лёшей три недели назад в Милане: борт 117 прилетел туда вечером, а у Гущина был вылет в Москву через три часа.       Леонид Саввич не торопится, и второй пилот, кажется, Игорь, выходит из кабины. Игорь в рейсе с ними второй раз, а до него были Пётр, Максим, Сергей, снова Максим... и ещё кто-то. Не приживаются в экипаже вторые пилоты, не выдерживают требовательности Зинченко, чувствуют ледок в отношениях со стюардами.       Леонид, тяжело вздохнув, выходит из кабины и, закрывая за собой дверь, вдруг слышит яростное трехголосое:       - Не трогай!!!       Перед глазами Зинченко картина маслом – три стюардессы окружили второго пилота и, кажется, готовы приложить его чем-нибудь увесистым. Игорь чуть оборачивается, и Леонид Саввич видит в его руках причину конфликта. Кружка. Тёмная кружка из резного сундучка, что в рейсах пристёгнут на столе.       - Вы чего? – непонимающе спрашивает Игорь.       - Просто поставьте кружку на стол, - медленно выговаривает Зинченко. – Аккуратно.       Игорь выполняет приказание, обводит экипаж взглядом и, бросив в воздух:       - Ненормальные, - выходит из самолёта, отталкивая с дороги Андрея.       - Кажется, мы снова остались без второго пилота, - констатирует Андрей.       Леониду Саввичу нужно в диспетчерскую, отчитаться после рейса, но сегодня он сидит на ступеньках трапа, поджидая бортпроводников, убирающих салон самолёта.       - Что с Вами, Леонид Саввич? – встревоженно спрашивает Вика, увидев его. – Вам плохо?       - Всё в порядке, Вика, - отвечает ей командир. – Вы закончили?       - Да, только самолёт закроем. ***       На подходе к диспетчерской Зинченко окликает Михаил Павлович:       - Здравствуй, Леонид Саввич. Как долетели?       - Нормально, - коротко отвечает Леонид.       - Лёня, тут такое дело, - говорит Михаил Павлович. – У тебя опять второго пилота нет, ты в курсе?       - Догадываюсь.       - Твоя очередь брать стажёра...       - Нет, - отказывается Зинченко, даже не дослушав. Может, в другое время он бы согласился, но не сегодня, когда так опасно балансирует переполненная чаша терпения.       - Леонид Саввич, это не обсуждается. Тебя итак полгода не трогали, - жёстко утверждает пилот – инструктор. – Знакомьтесь.       Невысокий рыжий парнишка, стоящий неподалёку, шагает к Зинченко и протягивает руку:       - Здравствуйте. Я – Гаврилов Алексей Иванович. Можно просто Лёша. Будем летать вместе?       Всё.       Контрольный выстрел.       Пять человек одновременно шарахаются от протянутой в приветствии руки.       Леонид подхватывает поскользнувшуюся Веру, поэтому Вика успевает первой:       - Нет, Алексей, – ровно и безэмоционально говорит Виктория. – С Вами мы летать не будем.       Леонид Саввич смотрит на свой экипаж, ясно читает в их глазах принятое решение и понимает, что оно, это решение, у них одинаковое.       - Тогда – в кадры, - утверждает он. – Мы же всё с борта забрали?       Пять взглядов скрещиваются на чемодане Вики, и она утвердительно кивает: их общее имущество уложено на свое место.       - Ребята, вы с ума сошли? – удивленно говорит Михаил Павлович в спины экипажу, уходящему по коридору. ***       Аэропорт – это большая деревня, слухи в нем расходятся моментально, и поэтому Зинченко совсем не удивлен, когда в отдел кадров врывается разъяренный Шестаков.       - Лёня, вы рехнулись, что ли, всем экипажем? – начинает он.       - Здравствуйте, Дмитрий Юрьевич, - холодный тон Леонида сбивает ярость Шестакова, и тот вдруг понимает, что с ним уже полгода здороваются подобным тоном, а ещё обращается к нему друг Лёня только и исключительно по имени-отчеству и на Вы.       - Вы что творите, ненормальные? – устало спрашивает Дмитрий Юрьевич, присаживаясь за стол. – Вот чего вам спокойно не живётся, чего не хватает?       - Знаете Вы прекрасно, кого нам не хватает, - дикой кошкой шипит на директора Света, и Леонид Саввич сжимает её руку, успокаивая:       - Тише, девочка, тише.       - Лично я собираюсь исправить свою вторую ошибку, - ровным тоном продолжает разговор пилот.       - Вторую? – недоуменно смотрит на него директор, и на его голос накладывается вопрос Андрея:       - Почему вторую, Леонид Саввич?       - Потому, что первую я совершил, когда не ушёл в Аэрофлот сразу вместе с Гущиным. – Зинченко ставит росчерк подписи на заявлении. – Мы бы уже прошли стажировку, подтвердили квалификацию и спокойно летали, а к сегодняшнему дню – перетащили бы вас к себе наверняка. А вторую – вторую я совершил, послушав Лёшу и оставшись. Это он меня уговорил. Чтобы вас не бросать.       - А насчет того, кого нам не хватает, - Леонид Саввич собирает протянутые заявления и ровняет их перед собой на столе. – Нашему экипажу необходим второй пилот. Совершенно конкретный второй пилот. И тут у нас есть три варианта.       Первый вариант, как говорит один мой знакомый, завиральный, - Зинченко смотрит в глаза Шестакову взглядом, который директор видел уже дважды. И всё по тому же поводу, как выясняется.       - Вы возвращаете в наш экипаж второго пилота Гущина.       - Каким образом? – оторопев от ультиматума, восклицает Дмитрий Юрьевич.       - А мне без разницы, - отвечает ему командир. – Возвращаете, и мы летаем дальше спокойно. Второй вариант – оптимальный. Организуйте нам перевод в Аэрофлот. Это поможет сократить время стажировки, а экзамены мы сдадим, верно, ребята? И третий вариант – реальный. Не мешайте нам. Сами справимся.       Зинченко выкладывает стопку заявлений перед директором и прихлопывает её рукой:       - Решать Вам.       - Мы чемоданы здесь в уголке оставим ненадолго, - говорит Вера, обращаясь к кадровикам. – Обходной подпишем и вернёмся. ***       Где-то через полгода. Москва. Шереметьево.       Высокий статный красивый и, самое главное, холостой лётчик сразу обратил на себя внимание всех незамужних барышень Аэрофлота. Интерес некоторых замужних дам присутствовал тоже. Только пилот не спешил никого осчастливить.       - Нет, ну какой он упрямый, - восклицает признанная красавица и неофициальная «Мисс Аэрофлот» бухгалтер Анжелика. – Я к нему и так, и эдак, на кофе пригласила, а он мне – я предпочту не обременять Вас своей персоной. Снеговик.       В бухгалтерии его называют Снеговик. В диспетчерской – Ледышка. В штурманской говорят за глаза – Айсберг. И ещё…       - Отморозок, - выплевывает командир воздушного судна Павел Александрович, влетевший в комнату. – Как с ним вообще летать можно? Кто из нас старший, в конце концов? Он ведь за мной всё проверяет! Как вы с ним летали, парни? – спрашивает он у пилотов, находящихся в штурманской. – Он же следил за всеми моими действиями весь рейс, не отвлекаясь. Робот, блин.       - Следил, - подтверждает от двери вошедший следом за Павлом Александровичем человек. – Следил, слежу и следить буду, - припечатывает он. – Особенно если рядом со мной в кабине сидит лётчик, забывший или не знающий двенадцатое правило пилота.       - Какое ещё правило? – кипит Павел Александрович.       - Двенадцатое правило пилота. Пилоту. Нельзя. Пить. Кофе. Перед. Сном. Если. Завтра. В рейс, - чеканит оппонент.       - Да какая тебе разница, что я пью перед сном?       - Мне – никакой. Вот только Вы забыли, Павел Александрович, что это у военных за спиной парашют, а в гражданской авиации парашютов нету, не придумали ещё. Пьете кофе на ночь перед рейсом – вовремя заснуть не сможете. Не выспитесь ночью – утром в рейсе будете сонным. Не выспавшийся пилот может и будет ошибаться, и потому он опасен для пассажиров. Им всё равно, что у Вас произошло, они домой хотят. И слежу я за Вами для того, чтобы увидеть, если что, Вашу ошибку и успеть на неё среагировать.       - Да у меня опыта на тринадцать лет больше, - краснеет от гнева лётчик. – Ты ещё штурвал в руках не держал, а я уже работал.       - Не аргумент, - холодно отвечают ему. Гущин окидывает взглядом слушающих дискуссию пилотов. – Повторяю для всех: я следил, слежу и буду следить за всеми действиями соседа по кабине. Всегда. В любом рейсе. В ответ ожидаю того же. Честь имею, господа.       Алексей коротко кивает и выходит из штурманской.       - Нет, вы слышали этого…? – Павел Александрович захлебывается воздухом.       - Да прав он, ребятки, - неожиданно говорит Дед, он же Глеб Денисович Давыдов – непререкаемый авторитет штурманской. Дед уже не летает, врачи запретили, но пилот – инструктор он замечательный, все находящиеся в штурманской лётчики прошли через его руки.       - Прав он, - повторяет Глеб Денисович. – Вы забыли, что в каждой работе наступает момент, когда она, работа эта, становится рутиной. В рутинной работе всегда есть мелкие ошибки и великое русское слово «авось». Только в нашей лётной работе права на ошибку у нас нет. Опасно нам ошибаться. И он знает это лучше, чем вы. У него это знание в кости вплавлено. Или вы не помните, кто он такой?       Пилоты переглядываются – они действительно забыли, кто такой Алексей Игоревич Гущин.       - Я не буду с ним летать, - говорит Павел Александрович.       - Не летай, - пожимает плечами Дед. – Желающих заполучить его в свой экипаж полно. Выучка у него отменная, знакомая такая выучка, кстати. Когда у него стажировка заканчивалась, вы все его к себе в экипаж зазвать собирались. Что, передумали?       - Да кому он нужен, этот отморозок.       - Нормальный он парень, - вздыхает Глеб Денисович. – Жизнь его так … приморозила. Потому и не приживётся он ни в одном экипаже, пока сам не захочет. ***       Второго пилота Гущина в Шереметьево называют Алексей Игоревич. В крайнем случае – Алексей. Потому, что на имя «Лёша» он не отзывается ни при каких обстоятельствах. Лёша Гущин прячется под маской, которую он вынужден был надеть на себя. Как бронёй он закрывается от окружающих невозмутимостью Зинченко, дотошностью Вики, аккуратностью Андрея, вниманием к мелочам Светы, обязательностью Веры. За маской он скрывает своё одиночество и свою тоску по родному экипажу. С некоторых пор эта тоска отравляет даже радость от неба и полётов.       Алексей не может прижиться ни в одном экипаже. Нет, не так. Он не хочет стать своим ни в одном Аэрофлотском экипаже. Потому, что в левом кресле сидит не-командир, а за спиной выполняют свою работу не-Андрей, не-Вера, не-Света и не-Вика.       Лёша идет к тренажёрному залу. У него назначено там свидание с одной замечательной особой. Единственной, которая пока ещё способна вызвать у него улыбку. Настоящую улыбку, такую, с какой он встретил свой экипаж в Милане две недели назад.       - Привет, дядя Лёша, - кричит на весь аэропорт пятилетняя егоза и бежит ему навстречу.       Лёша привычно подхватывает девочку на руки и кружит по коридору:       - Привет, птенчик. Flashback.       Лёша идет по коридору в сторону диспетчерской, когда в него прилетает живой снаряд. Он роняет папку с бумагами, но успевает поймать девочку, врезавшуюся в него. Белокурое создание с бантом на макушке смотрит на него голубыми глазами и спрашивает:       - Дядя лётчик, а ты настояссий пилот?       - А зачем тебе настоящий пилот? – удивляется Лёша. Такого вопроса он точно не ожидал.       - Бабуска сказала, сто настояссий самолёт мозет показать только настояссий пилот, - заявляет дитё.       Лёшка собирает мысли в кучку.       - А бабушка тебе не говорила, что с незнакомыми дядями разговаривать нельзя? – осторожно интересуется он, присев на корточки, чтобы не напугать девочку.       - Говорила, - уверенно кивает ребёнок. – Тогда надо познакомиться.       Она протягивает Лёше руку и говорит:       - Здравствуй, дядя лётчик. Я – Катюса, а ты кто?       - А я – дядя Лёша, - аккуратно жмёт маленькую ручку Гущин. – И ты здравствуй, Катюша.       - И ты тосьно настояссий пилот? – подозрительно уточняет девочка.       - Точно, точно, - заверяет её Лёша и вдруг понимает, что ему очень хочется улыбнуться. Так, как он улыбается, встретив ребят из своего экипажа. – Смотри, видишь у меня золотые полоски на рукаве? У всех настоящих пилотов есть такие полоски.       - Где же твоя бабушка, Катюша? – спрашивает он девочку. – Бабушку нельзя волновать, а то она расстроится. Как её зовут?       - Бабуску зовут баба Клава, - сообщает Катюша. – Она тут самая главная для пилотов.       - Правда? – давит смех Лёшка.       - Ну да, - кивает белокурое чудо, внезапно свалившееся на лётчика. – Бабуска говорит, куда всем пилотам надо лететь.       Лёша знает только одну женщину, подходящую под выданное девочкой описание. И даже видит её на горизонте. Монументальная дама Аэрофлота, главный диспетчер Клавдия Александровна Тихомирова идет в их сторону, и люди сами расступаются перед ней.       Лёша успевает собрать рассыпавшиеся бумаги, когда Клавдия Александровна подходит к ним.       - Катерина, - произносит она, и Лёшка машинально принимает стойку смирно. Таким тоном и таким голосом разговаривают генералы. Даже если они маскируются под бабушек маленьких девочек.       - Бабуска, я насла настояссего пилота, - в пять лет генералов не слушают, да. И, похоже, даже не слушаются. – Это – дядя Лёса. Он показет мне настояссий самолёт.       - Действительно? – поднимает бровь Клавдия Александровна.       Лёшка смотрит краем глаза на насупившуюся Катюшу и лихо подтверждает:       - Обязательно покажу.       - И где же Вы найдёте настоящий самолёт, Алексей? – великосветским голосом вопрошает бабушка – генерал.       - В тренажёрном зале, - рапортует Гущин. – Вот только бумаги в диспетчерскую отнесу.       Клавдия Александровна оценивающе смотрит на внезапно сговорившуюся парочку и смягчается:       - Давайте Ваши бумаги, Алексей. Жду вас через час вместе с Катериной в своём кабинете.       Лёша передаёт ей папку, снимает фуражку и протягивает Катюше:       - Держи, птенчик.       Он подхватывает девочку на руки и сажает на шею.       - Эй, там, на втором этаже, - слышит Клавдия Александровна. – Чур, китель мне ногами не пачкать. End the flashback. ***       Через неделю после инцидента в штурманской Дед ловит Гущина перед плановым занятием по аварийно – спасательному делу. Пилоты здороваются, и Дед неожиданно спрашивает:       - Пойдешь со мной на новичков посмотреть?       - У меня занятие, - отвечает ему Алексей. – И зачёт сегодня. Если успею, то подойду попозже.       - Это решаемо, - отмахивается Давыдов, заходит в кабинет вместе с Алексеем и говорит преподавателю:       - Привет, Миша. Слушай, мне тут Гущин срочно нужен для одного дела. Спроси его по-быстрому, да мы пойдем.       Зачёт Лёша сдает легко – это его третий подобный зачет за полгода.       Обычно комиссия, тестирующая новичков, включает в себя трёх человек в тренажёре и оператора снаружи, однако сегодня в тренажёрном зале аншлаг. Претендентов немного, а комиссий и тренажёров целых три, поэтому с новичками разбираются быстро.       - У нас сегодня очень интересный случай, - говорит Дед, и Лёшка слышит самый нереальный, невероятный, невозможный здесь голос – голос своего командира:       - Здравствуйте.       - Леонид Саввич Зинченко, - произносит Глеб Денисович.       Лёшка резко встаёт, опрокидывая стул, не обращая внимания на грохот и на людей, обернувшихся к нему.       Мир вокруг не имеет значения, важен только человек, стоящий напротив. Лицом к лицу, глаза в глаза. Леонид читает лицо Лёши, как открытую книгу: удивление, неверие, радость, а за ними бесконечная усталость, одиночество и тоска, которую Гущин так хорошо прячет при нечастых встречах. А Лёшка просто смотрит на своего командира, оглушённый неожиданным визитом.       - Ну что, стажёр, - говорит Зинченко, складывая ветровку на стул и закатывая рукава рубашки. – Полетаем?       - Полетаем, командир, - отвечает Лёшка Гущин. Настоящий Лёшка Гущин, избавившийся наконец от своей ледяной маски.       - Что тут происходит, - начинает говорить кто-то из членов комиссии, но Дед прерывает его:       - Тихо.       Лёша дотягивается до внешнего терминала, с которого можно запрограммировать тренажёр. Их общий с Леонидом Саввичем налёт тренажёрных часов составляет порядочную сумму, и потому последующий диалог напоминает настольный теннис, только вместо мячика между ними летают короткие слова:       - Облачность на взлёте?       - Средняя.       - Турбулентность?       - На максимум.       - Гроза? – начинает улыбаться Лёшка знакомым параметрам, которые из кошмара они превратили в сложный, но всё же обычный, полёт.       - Присутствует, - точно с такой же улыбкой отвечает ему Зинченко.       - Двигатель?       - Правый.       - За бортом?       - Плюс десять, ветер в хвост.       - Полоса? – контрольным вопросом, на который Лёша сам знает ответ.       - Петропавловск, - подтверждает Леонид.       И вот тогда их узнают обоих.       - Твою мать, - ахает чей-то голос. – Это же…       Лёшке всё равно, здесь и сейчас есть только командир и совместный полёт, пусть даже и в тренажёре. Он сдирает с себя китель, бросает на стул рядом с ветровкой, отправляет туда же галстук и уточняет:       - Мое кресло?       - Справа.       В тренажёре для комиссии выделено немного места, но Дед быстро тыкает пальцем в пилотов и, в результате, за спинами пары лётчиков помещается шесть человек.       - А вот теперь смотрите, - негромко, но очень чётко говорит Глеб Денисович. – Смотрите, что это такое – настоящая слётанная пилотная пара. И без комментариев.       Лётчики, сидящие за штурвалом, не слышат его. Они полностью сосредоточены на предстоящем полёте. Вынужденный перерыв никак не сказался на их синхронности, они всё также понимают друг друга без слов.       - Управление справа, - командует Зинченко.       - Управление принял, - отвечает Лёша и разгоняет самолёт.       В процессе полёта Зинченко вспоминает, что вообще-то самолётом управлять должен он.       - Автопилот, - командует старший пилот, выбрав недолгое окно в начинающейся болтанке.       - Автопилот включён, - эхом отзывается Лёша, и командир коротко и почти незаметно ему улыбается потому, что справа наконец-то – не пусто.       - Заходим на посадку. Управление слева.       - Управление слева, - подтверждает Гущин и тут же его прерывает вой датчика.       – Пожар левого двигателя, - громко говорит он.       - Снижаю обороты, - отвечает ему Леонид Саввич.       - Система пожаротушения включена, - докладывает Лёша и продолжает, когда датчик гаснет:       - Пожарная система сработала, огонь сбит, двигатель полностью вышел из строя.       - Иду на одном, - командир удерживает в руках прыгающий штурвал, и Лёшка намертво вцепляется в свой, разделяя возрастающую нагрузку.       - Вижу полосу, иду визуально, - отрывисто говорит командир.       Шасси касаются земли, Зинченко сбрасывает обороты…       - Тормозите, ну тормозите же, - не выдерживает напряжение кто-то сзади. – Полоса короткая.       - Молчать, - рыкает Дед.       Пара пилотов за штурвалом самолёта не обращает внимание на происходящее сзади – у них своя задача, и она ещё не решена. Нарисованные дома приближаются и приближаются к самолёту, но за секунду до красной вспышки борт останавливается.       - Долетели, - в унисон выдыхают пилоты.       Лётчики медленно расстёгивают ремни, но вставать не спешат – каждый подобный полёт выматывает их максимально. Но есть ещё кое-что, и Леонид Саввич ставит на подлокотник руку с раскрытой ладонью, а Лёшка, развернувшись в своём кресле, впечатывает в его ладонь свою пятерню:       - Зачёт, стажёр.       - Зачёт, командир. ***       Лётчики выбираются из тренажёра, и растрёпанный Лёшка нетерпеливо спрашивает:       - Как Вы здесь очутились, Леонид Саввич?       - Пришёл, - насмешливо смотрит на него старший пилот.       - Насовсем? – как-то по-детски беззащитно говорит Лёша, и у командира начисто отбивается желание шутить.       - Насовсем, стажёр, насовсем.       - А как же ребята?       - А ребята и девчата сдают экзамен через две двери налево, - Леонид Саввич смотрит на часы. – Уж пять минут, как должны закончить.       - Да ладно, - неверяще выдыхает Лёшка и пулей вылетает в дверь.       - Какой у тебя парень шустрый, - говорит Дед, подходя к Зинченко. – Твой стажёр? Выучку-то сразу видно.       - Здравствуйте, Глеб Денисович, - пожимает ему руку Леонид. Деда хорошо знают в лётном кругу не только Аэрофлота, но и других авиакомпаний. – Да, мой шалопут. Как он тут у вас? Прижился?       - Да какое там, - машет рукой Давыдов. – Девятый экипаж сменил на днях.       Зинченко хочет спросить что-то ещё, но сквозь открытую настежь дверь доносится счастливый Лёшкин вопль:       - Девчонки! Андрюха!       Леонид Саввич выходит за дверь вместе с Давыдовым и видит ожидаемую картину: его экипаж сомкнулся в объятьях, не обращая внимания на происходящее вокруг.       - Ну, чего встал-то, - подталкивает его в спину Дед. – Иди к ним, командир.       И, в кои-то веки плюнув на субординацию, Зинченко шагает к своему экипажу, позволяя втянуть себя в общие и такие нужные объятья. ***       Нету таких слов, не бывает их. Как описать нежданное, невозможное, внезапно свалившееся на голову счастье?       - Откуда вы здесь взялись? – выдыхает Лёша.       - Видишь ли, в чем дело, - начинает Вика.       - У нас проблема, - подхватывает Вера.       - Нам в экипаж нужен второй пилот, - заявляет Андрей.       - Совершенно конкретный второй пилот, - утверждает Света.       - Нам нужен ты, Лёша, - подытоживает командир.       - И вы… - голос Лёшки садится напрочь, и он замолкает. Слишком много эмоций. Слишком близко слёзы.       - И мы решили, что если ты сменил авиакомпанию, то ничто не мешает нам поступить также, - отвечает Леонид на невысказанный вопрос Гущина.       Лёша хочет спросить что-то ещё, но его перебивает знакомый детский крик:       - Привет, дядя Лёша.       Катюша, по сложившейся у них с первого раза традиции, с разбега запрыгивает ему на руки, и Лёшка кружит её по коридору, давая выход своим эмоциям.       - Привет, птенчик, - говорит он, остановившись. – Ты откуда тут взялась?       - Мы с бабушкой тебя ищем, - сообщает девочка и машет рукой. – Она там идет.       - А ты вперед прибежала, - продолжает её мысль Гущин.       - Ага, - кивает Катюша и вдруг заявляет:       - Дядя Лёша, а ты теперь правильно улыбаешься.       - А разве можно улыбаться неправильно? – смеется пилот.       - Да, - серьёзно смотрит на него маленькая подружка. – Ты раньше улыбался, как будто тебе было очень больно. А теперь ты улыбаешься правильно, как… - она пытается подобрать нужное слово. – Как солнышко, вот.       Ах, дети, ну какие же вы дети. Как чутко вы воспринимаете окружающий вас мир. Как много теряют взрослые, прячущиеся порой от самих себя. Но Лёша привык быть честным, и потому он отвечает:       - Да, малыш. Теперь я буду улыбаться правильно.       - Как эти дяди и тёти? – интересуется Катюша. – Они тоже улыбаются правильно. Так же, как ты.       - Это мои друзья, птенчик. Будем знакомиться?       - Да, - говорит девочка. Она поправляет бант на макушке и протягивает руку Андрею, не слезая с рук Лёши:       - Здравствуй. Я – Катюша. А ты кто?       - Я – Андрей, - пожимает девочке руку бортпроводник. – Можешь называть меня – дядя Андрей.       - Ты красивый, дядя Андрей, - склонив голову набок, заявляет девочка.       - Ты тоже красивая, - отвечает с улыбкой Новиков.       - Андрюша, мне начинать ревновать? – интересуется Вика. – Я – тётя Вика, привет, малышка.       - Я не малышка, - возмущенно сопит Катюша.       - Но ведь Лёша назвал тебя – малыш?       - Ему – можно, - утверждает ребёнок. – Он меня уже давно знает. У меня тогда ещё буквы не говорились. А тебе – нет.       Пользуясь тем, что Катюша их не видит, за спиной Лёши тихо фыркают в кулаки Дед и Леонид Саввич. Бортпроводникам подавить смех сложнее. Они не хотят обижать девочку.       - Я – тётя Света, а это – тётя Вера, - говорит Светлана. – Мы очень рады, что у Лёши есть такой замечательный друг.       - А это – дядя Лёня, - произносит Лёша, разворачиваясь к Зинченко и Давыдову. – Он лётчик. А Глеба Денисовича ты знаешь.       - Дядя Лёша, - вдруг громко шепчет Катюша. – А если дядя Лёня – лётчик, то где его форма?       - Ты чего меня-то спрашиваешь, птенчик? – удивляется Лёша. – Ты лучше его спроси. Он не страшный.       - Правда – правда? – уточняет Катюша.       - Честно – честно, - подтверждает Лёшка.       - Тогда надо познакомиться правильно, - решает девочка, снова поправляет бант и протягивает руку Зинченко. – Здравствуй, дядя Лёня. Я – Катюша. А ты точно лётчик?       Леонид бережно берет детскую руку ладонью.       - Здравствуй, Катюша. Совершенно точно, я – лётчик.       - А где твоя форма? - спрашивает Катюша, но Леонид Саввич не успевает ей ответить.       - Катерина, ты опять висишь на Алексее? – строгим генеральским голосом говорит Клавдия Александровна. – Добрый день, дамы и господа. О, какие люди, сам Леонид Саввич Зинченко.       - Собственной персоной, - подтверждает пилот. – Здравствуй, Клавдия Александровна.       - Какими судьбами к нам, Лёня? - спрашивает Тихомирова.       - Да стажёр мой тут, Клава, - объясняет Леонид. – И ему явно не хватает экипажа. Своего экипажа. Нас.       - Но ведь так не бывает, - растерянно говорит женщина. – Чтобы пять человек пришли за одним.       - Как видишь, бывает, - пожимает плечами Зинченко. – Моему экипажу нужен наш второй пилот. Только так.       Клавдия Александровна давно и долго работает диспетчером и за это время видела разные экипажи, но шесть человек перед ней – не просто экипаж.       «Это монолит», - вдруг ясно понимает она. – «Единое целое в шести лицах».       - Кажется, Алексей, - озвучивает вслух диспетчер. – Сменным пилотом Вы больше не будете.       - Не буду, - улыбается ей Лёшка. ***       … Они ещё долго летали вместе, - продолжает Екатерина Викторовна. – Почти двадцать лет. Случались, конечно, замены, люди есть люди, они болеют, уходят в декрет и тому подобное. Но каждый, кто шёл на замену в этот экипаж, чётко знал, что именно он находится на борту временно. Гущин налетал норму часов, аттестовался на КВС, но набирать для себя другой экипаж отказался. Своё место в жизни он нашёл. Они все нашли.       Когда их Старшему запретили летать по состоянию здоровья врачи, то из неба они тоже ушли вместе. Пилоты – в диспетчерскую, бортпроводники – во вспомогательные службы аэропорта. С ними не пытались спорить. За двадцать лет все прекрасно выучили, что спорить с ними бесполезно.       Вот это и есть легенда об экипаже, - завершает рассказ преподаватель.       Притихшие курсанты выходят из аудитории без обычного шума, им есть над чем поразмыслить.       А Екатерина Викторовна, оставшись одна, набирает знакомый номер.       - Здравствуй, дядя Лёша, - говорит она.       - Привет, птенчик.