Ультрафиолет

— Эй, дорогуша, ты сегодня какой-то тихий, неужели не пришлась по вкусу трапеза, которую я пожелал разделить с тобой? Хуан игриво закинул руку на плечо своего нового сокровища, Винни. Он все хотел расслабить этого парнишу, хотя тот и привлек его своей напускной холодностью и приятно удивил, согласившись на ужин. Но еда все уходила, а малец не проронил ни слова и все сидел, жался и жеманился, не поддаваясь сладким речам Хуана и то и дело оглядываясь по сторонам, словно ждал кого-то или делал вид, что совсем не заинтересован в собеседнике. Это начинало напрягать и совсем не привлекало человека, который любил добиваться своего, но совсем не любил, когда его обхождения чересчур явно игнорируют. — Ну же, расслабься, может мне позвать официанта и подлить тебе бокальчик чего-нибудь покрепче? — промурлыкал он. Ни слова в ответ. Хуан приуныл, но он и не думал разочаровываться в себе, а только списал это на то, что по ошибке загулял с девственным мальцом, который добивался чего угодно, но только не ночи с ним. «Черт, только деньги и время на него выбросил. Весь день коту под хвост.» Стоило ему окончательно разочароваться в вечере, как его мигом выдернули из закравшейся тоски. — Хуан Райнер? Приятный голос. Взгляд быстро и со знанием дела пробежался по говорившему: молодой, поджарый, не сильно высокий, с уверенной поступью и видом победителя — в целом, полностью в его вкусе. — Заблудился? Мы не звали официанта. Пара его пассий однажды говорили ему подубавить в дерзости, на что он только смеялся: «Ты бы не была со мной, крошка, будь я хоть на йоту менее груб.» Всегда срабатывало. — Мейер и командующий приказали мне найти тебя, — не изменившись в лице, ответил Эйден. О да, герой выживших и почитаемое лицо в штабе миротворцев — Эйден — он был у всех на слуху, и давно уже Хуана интересовало, когда же он повстречает его. Он был спокоен, потому что с его-то положением их пути просто обязаны были пересечься. — Меня зовут… — Я знаю, кто ты такой, Эйден, — пропел Хуан, развеселившись. — После этих разборок с Ренегатами половина закусочной хочет назвать своих драгоценных отпрысков в твою честь. Включая Винни… Негоже было вот так вот явно бросать своего спутника и переключаться на новый, хоть и более яркий, интерес. Райнер в душе таил претензии на джентльменство. Впрочем, как и многие. — Но ты прервал нашу трапезу. Сформулируй свою просьбу в одном предложении, прошу, а затем уходи. Всегда срабатывало. — Ты знаешь зачем я здесь. Он не просто знал, он ждал. — УФэшки. Ты должен доставить их миротворцам, — спокойно и четко пояснил Эйден. — И ты думаешь, твой лай произведет на меня впечатление? Ядовито, как он умеет. Слишком, слишком спокойно, Эйден, «большому дяде» нужно больше эмоций от тебя. Хуан изливал свою тираду на Джека методично, толком не вдумываясь в слова, занятый изучением каждой микровпадинки на лице героя и пораженный абсолютной симметрей и соответствием его стандартнам. «Однако… Вечер обещает быть интересным» — Эээ… не знаю, — малец как всегда не нашелся с ответом на его провокационные слова. — А, Винни… когда ты отрастишь яйца? Хотя чего взять с них, с этой трясущейся молодежи, которая толком не сделала себе имени и только пытается чего-то достичь через разного рода связи, с ним, например. То ли дело… Хуан принял решение. К чему тянуть кота за хвост? — Ты хочешь привлечь мое внимание, Эйден? Докажи, что заслуживаешь этого. Что ты можешь предложить мне? Он с удовольствием отметил, как Эйден напрягся и его взгляд метнулся в сторону Винни. Сообразительный. Уголки губ слегка приподнялись, как бы подбадривая Эйдена. Парень долго собирался с мыслями, а Райнер никуда не спешил. — Послушай, я пытаюсь помочь. Мне нужны лампы. Так значит, наш герой не такой уж суровый. Это и хорошо, Хуан любил людей, способных пойти на компромисс и умеющих договариваться. О, он возлагал большие надежды на их переговоры с Эйденом! — Значит, начинается унижение и попрошайничество. Моя любимая часть! Они правда нужны тебе? Или Джеку? Что он обещал? — его честолюбие и алчность не могли позволить ему упустить и толику выгоды. Он получит всё. — Ты должен их доставить, а я — убедиться, что ты не соскочишь. Хлопотно. На самом деле, он бы не отказался от совместной операции с господином кумир-всея-народа-мечта-женщин-враг-мужчин, но не сегодня. Не в этот чудный вечер, когда он был расстроен неоправданными ожиданиями в сторону тряпичного Винни и взбудоражен также неоправданными, щекотливыми ожиданиями в сторону крепкого Эйдена. — И как ты собираешься это сделать? Может, кидая на меня кокетливые взгляды? — Хуан почесал за ухом, наигранно изображая смущенную дамочку. Получалось убедительно, опыт творит чудеса. Эйден только нахмурил брови, но Райнер определил маленькую ямочку в уголке его губ. Может, он повелся на его представление, может, он откровенно смеялся над ним, но одно Хуан знал точно — сегодня он подомнет под себя того, чье имя будет носить не одно поколение посетителей закусочной. Чего бы ему это не стоило. — Я не говорю, что ты не в моем вкусе, потому что… это не так. Но мне нужна причина, чтобы разбить Винни сердце. Ему было плевать на Винни. Главное, что, судя по заметно распахнувшимся глазам, Эйден определенно уловил намек, и теперь у него не должно было остаться ни капли сомнений насчет мотивов Райнера. Он закинул удочку, на которую обычно ловил «хищников». Хищники и добыча. Обычная и говорящая стратификация, которой Хуан пользовался на своем поле боя и интриг. Так называемая «добыча» — это хиленькие, слабенькие и неуверенные в себе, чаще молодые, но, разумеется, достигшие возраста согласия (в таких вопросах Хуан щепетилен) поселенцы, которые ждут защитника и покровителя и обычно легко вступают в интимную связь — Винни был неприятным исключением. С такими Райнер любезен, слащав и не скуп на слова любви и комплименты, которые не имеют ровно никакого веса и совершенно испаряются после первой ночи. С ними скучно. В отличие от хищников. Редкие экземпляры, но невероятно сладкие в обладании. Это гордые и сильные люди с именем, это бойцы и солдаты, храбрая и бастующая молодежь и уверенные в своих устоях, зрелые консерваторы. Таких бывало трудно добиться, это занимало время. Обычно на одного «хищника» уходило столько же, сколько на три добычи, но и ночь того стоила. С ними он был дерзким, провоцировал их проявить свой характер победителя, давил на их гордость и давал почувствовать дух соревнования, которое выиграть можно только в мире Хуана, а именно — в постели. Огонек в глазах. Злобный или игривый или оскорбленный. Неважно. Главное, что Эйден не растерялся, даже увереннее стоял на ногах, что доказывало правильность выводов Хуана насчет его принадлежности. Он с силой оперся на стол, Хуан в предвкушении следил за каждым его действием и изменением в лице и интонации. — Причина? А причина такова, Райнер. Ты сейчас же скажешь своему дорогому Винни, что ваше милое свидание подошло к концу, потому как твоей заднице крупно не поздоровится, если ты ослушаешься Джека Мэтта. Пилигрим хлопнул по столу кулаком, заставив подпрыгнуть тарелку с дичью и испариться испуганного Винни. Хуан спокойно посмотрел ему вслед и мысленно поблагодарил Эйдена за это. Улыбнулся, ведь парень даже и не понял, что облегчил змее задачу искусителя. Тем временем Эйден притянул Райнера за его шелковый платок, продолжая: — И, поверь мне, у меня есть достаточный авторитет у Джека, чтобы убедить его в том, что такой напыщенный развратник-сноб как ты не так уж и незаменим в его системе. — Я люблю дерзких и ценю твое рвение к близости со мной, но здесь слишком много лишних ушей, тебе не кажется, Эйден? — Хуан одарил его ухмылочкой и, приподняв брови, отхлебнул остатки холодного пойла, оглядывая закусочную. Эйден осмотрелся. И правда, гомон стих и теперь все посетители — кто с интересом, кто с презрением, кто с откровенным любопытством, — наблюдали за героем, который коленом упирался между ног главного охотника до утех закусочной (если не города), который, дабы распустить побольше слухов, выгнул спину, создав впечатление что Эйден-светлый откровенно до него домогался. — Твою мать, — Эйден отшвырнул его и одарил взглядом всех присутствующих, мол «все, представление окончено». — Предлагаю подняться ко мне и там, как двум цивилизованным людям, все обсудить. — Потрахаться. Хуан провел много переговоров за свою жизнь. По нему не скажешь, но он бывал весьма политкорректен, когда ему было нужно, и оттого имел отличный контроль над эмоциями, который сейчас ему был так необходим. Парниша заставлял хотеть его все больше и больше. У Райнера подкашивались ноги от предвкушения обладания этим дерзким и юным телом. Может, он даже невинен. От этого предположения Райнер пошатнулся в сторону, опираясь на стену и прикрывая глаза. Ему определенно следовало поубавить пыл. — Что, ультрафиолет пагубно влияет на зрение? Все же, возраст уже не тот, тебе следовало бы поменьше времени проводить в кабаке и больше уделять своим прямым обязанностям. — Закусочная, — резко поправил его Хуан, но про себя усмехнулся. Малыша переполняет сарказм, почти яд. — И умерь свою дерзость, Эйден. Я позволял тебе многое на глазах у всех, потому как не намерен выходить из образа глупца-распутника, однако я также не намерен прощать тебе твою непочтительность наедине, хотя, прошу заметить, я старше тебя максимум лет на десять. Он говорил это и параллельно откупоривал бутылку с одному ему известным алкоголем, выявленную из письменного стола, на котором были развалены бумаги, которые указывали на человека неряшливого, но отнюдь не глупого. Эйден поразился столь внезапной перемене. — Ну же, Эйден, неужели у тебя не так хорошо подвешен язык, как мне показалось внизу, в закусочной? Не расстраивай меня. Где же твои извинения? — Он протянул стакан Эйдену, и тот с сомнением принял его. Перемена в речи и манере держаться выбила его из колеи ненадолго, но игривый тон вернул в строй. — Я не намерен извиняться перед человеком, чья репутация говорит за себя и оправдывает мое непочтение к тому, кто, по мнению широкого круга, его не заслуживает. — Откровенное доверие слухам признак откровенной глупости, друг мой. Хуан задернул шторы, выдвинул стул для вынужденного гостя, а сам сел на табурет возле и принялся изучать Эйдена, который в это же время с таким же любопытством изучал его скромные хоромы: большая, хрупкая на вид, но довольно крепкая на деле кровать, видавшая виды, аккуратно застеленная; высокий и новый, даже слишком для постапокалиптического мира, шкаф; тусклая ультрафиолетовая лампа и угнетающий беспорядок на столе, который был замечен ранее, а также карты и большой сундук, очевидно с припасами. — Не думал, что моя лачуга может вызвать такой интерес, в особенности кровать. Хочешь проверить ее на прочность, Эйден? — откровенно насмехался. — Просто интересно, как живет главный сноб и блудник города, — благоразумно проигнорировал последнее замечание пилигрим. — Ты так заостряешь внимание на этом моем статусе, что поневоле возникает вопрос. Какая женщина так железно вбила его тебе в голову? — Почему именно женщина? — Мужчины меня обожают. Эйден фыркнул и заметно расслабился от этой ставшей непринужденной колкой беседы, которая так напоминала ему былые дни его словесных перепалок с Хаконом, сделал глоток. Виски, как оказалось. Он поморщился, но заметив приподнятые в снисхождении брови Хуана, отпил еще. Горечь и тепло разлились по телу. — Лоан. — Ах, ну конечно. Невероятная женщина. Она дольше всех сопротивлялась моему очарованию, но, к сожалению, пташка слишком полюбила меня после нашей ночи вместе. Я, конечно, не виню ее в этом, но ее чувство было слишком сильно и отравляло нас обоих. — Райнер преувеличенно взмахнул руками и отчаянно опустил голову на ладони. — Лоан? Любила вас? Не верю. — И все же была кроха сомнения. — И правильно, — мужчина резко повеселел и отхлебнул еще содержимого своего стакана, забавляясь праведным гневом, озарившем лицо юноши. — Мы просто трахались. Долго и часто. А потом девчуля увидела меня с еще одной подружкой и парой дружков, и гордость не позволила ей оставаться со мной. А жаль. Она хороша, не находишь? Эйден смутился, чем обрадовал Хуана. — Да ладно! Вы не трахались? Эта птичка не показала тебе всех радостей, на которые способна? — Мы просто друзья, — довольно резко дал понять Эйден, что не намерен развивать эту тему. — Между мужчиной и женщиной не бывает дружбы. — Это очень узкое представление о дружбе и жизни в целом. Все же ты старик до мозга костей. — Как же мне нравится твоя находчивость, Эйден. Эйден. Хуана привлекало это имя, оно звучное, его хотелось повторять, его хотелось кричать. А еще возникало тщеславное желание, чтобы носитель этого имени кричал его собственное. — Ну что ж, Эйден, — он растягивал гласные, не имея желания и возможности отказать себе в этом, — перейдем к делу. Как ты уже наверняка узнал из уст «широкого круга», я не только охотник до случайных связей, но и крайне предприимчевый человек. Другие любят называть это «алчностью», «корыстью», «жадностью», но я бы предпочел «предприимчивость» и «находчивость», если не возражаешь. — Эйден закатил глаза. — Поэтому я хотел бы заранее рассмотреть условия моего соглашения на твое предложение о сотрудничестве. — Мне кажется, ты не понял, Хуан. Наконец-то. Он произнес его имя своим сильным баритоном, да еще и с какой интонацией. Устрашающе, гортанно. Идеальный хищник. Следующий вдох стал для Хуана обжигающим. Эйден встал со стула и теперь уже намеренно склонился над Райнером в стремлении внушить страх. Страх был последним, что мог ощущать сейчас Хуан. Он был пропитан желанием от и до, желанием обладать и не важно каким образом, но подмять под себя этого дерзкого мальца, что зажег в нем такие острые чувства. Он не двигался с места, а Эйден все говорил, все приближался. — Ты не понимаешь, что я тут с тобой не сделки пришел заключать. Я пришел передать приказ. И ты его выполнишь. — Меня никогда еще не побеждали на моей территории. — Я буду первым. — У меня есть условие. — Никаких условий. Они опять оказались в той же позе, в какой были недавно в закусочной. Эйден сминал бедный платок, нависнув над Хуаном. Но было одно отличие — сейчас их никто не видел. Они были только вдвоем под тусклым светом ультрафиолета. Хуану не надо держать образ, Эйдену тоже. Воздух потяжелел в повисшем молчании, и когда Эйден взглянул на тонкие губы Хуана, списав то на раздражение, которое вызывала в нем эта ухмылка, он почувствовал шорох и тупую сторону ножа у своего подбородка. — Малыш, я уже говорил тебе, ты слишком дерзок. Сядь. Эйден мог сопротивляться, мог влезть в драку и с неплохим шансом выйти из нее победителем, но все его существо подсказывало ему сейчас не сопротивляться. Может, это влияние духоты, которая вдруг резко ощутилась в этой комнате, или ультрафиолет. Точно. Проклятый ультрафиолет. Эйден сел на кровать, и тут же был опрокинут на подушки. Пружины скрипнули. Хуан прижал его шею предплечьем, впился зубами в кинжал, освободив вторую руку, пошарил в тумбочке у кровати, достал оттуда пачку презервативов. Поддев ножом, он сделал надрезы на… Четырех? И выплюнул кинжал в сторону, оседлав мальчишку и переместив ладони ему на шею, ощупывая и сжимая. — Заранее, — прошептал он, приблизившись к шее пилигрима. Хуан глубоко вдохнул его запах, впуская его в легкие, и также выдохнул, запрокинув голову. Этот выдох перемешался со стоном удовольствия. Он с этим парнем от силы час, а уже одержим им. Райнер знал, что на этот раз одной ночи ему будет недостаточно. Это было в запахе, в атмосфере, во взгляде, в налившимся кровью члене, который изнывал вот уже с того момента, как Эйден произнес его имя. Безумие. — Эйден, тебе говорили, что ты сводишь с ума? Хуан прерывисто дышал на ухо, он ерзал на мужчине, с удовольствием отмечая, что в районе паха у того был внушительный бугор. Эйден зажмурился, закусил губу и стыдливо отвернулся, сдерживая стон. Райнер улыбнулся. — Ну конечно же нет. Ты еще такой мальчик. Он провел языком за мочкой уха, руки занял твердыми застежками на куртке парня, которая, казалось, была пуленепробиваемой и совершенно ненужной сейчас. — И у тебя наверняка не было, — его руки ловко справились с верхней одеждой. Нетерпеливо, не желая тратить время на эти тряпки, Хуан нырнул рукой под футболку, нащупывая стальной пресс, — достойного, — длинные пальцы подцепили пряжку ремня и, приспустив штаны, накрыли стояк поверх боксеров. Послышался первый вздох. Отчаянная дрожь в теле под ним отзывалась в его собственном, — мужчины. Эйден не был заядлым консерватором, он знал о существовании гомосексуальных отношений и относился к ним нейтрально, когда это не касалось его. Но он никогда не мог или не позволял себе подумать, что займется сексом с мужчиной, так еще и жутким развратником, плутом, лгуном, чопорным ублюдком, вроде Хуана Райнера. Небольшая ремарка: он не только подумывал об этом с Хаконом, но и дело однажды чуть не дошло до завершения, но сразу на следующий день после их жарких ночных поцелуев, прерванных бродячими горожанами, которым черт возьми что понадобилось в заброшенном книжном ночью, он узнал об обмане Хакона и его эгоистичных целях. Обобщая, у Эйдена развились жуткие проблемы с доверием. А слова про достойного мужчину так некстати напомнили про его первую серьезную симпатию. Эйден в ярости потянул Хуана за волосы и пророкотал: — Ни слова больше. Хуан удивился этой резкости. Не сказать, чтобы она его обрадовала, гордость давала о себе знать, но он увидел что-то серьезное в глазах мальчишки и решил ему не перечить. Хуан благоразумен. Скажи это любому, кто поверхностно знаком с ним и его образом, осмеяли бы. Однако, те немногие, а именно поставщики и всевозможные посредники и верхушки общества, с которыми он имел дело, были прекрасно в этом осведомлены и именно поэтому держали его при себе. Система никогда не ошибается. Те, кто сомневался в Хуане — сомневался в системе, они были просто глупцами. Хуан подавил в себе протест и язвительность, дав пилигриму эту маленькую победу, предвкушая свою. Он полностью стянул с Эйдена брюки и, оставив его в одних боксерах, с видом ценителя прекрасного осмотрел развернувшуюся под ним картину. В ней было великолепно все. — Если я скажу тебе, как ты прекрасен, еще хоть раз, значит, я беспросветно влюблен в тебя, — он шутил и был абсолютно серьезен. Ноль реакции. Парень совсем улетел в свой мир. Он спрятал свои глаза под локоть, его густая шевелюра распласталась на подушках. Он был похож на прелестного Диониса, только настолько отчаянного, что сам Зевс отказался бы признать в нем сына своего. Это задело. Неужели, Хуан ошибся, и мужчина все же был? Кто мог заставить сердце этого парня так изнывать и как он посмел? Райнер был благоразумен. Когда дело касалось сглаживания, сделок, переговоров, иногда мошенничества. В отношениях же личных он был полный профан. Наверное, потому и строил этот образ щегла, который не пропускает ни одной миловидной мордашки. В целом, ему и правда не нужны были отношения, да и образ этот поганый помогал отбивать от себя лишнюю шумиху и спокойно вершить дела вселенские. Но это было не единственной причиной. Еще одной, той, которую он непрерывно старался заглушить в себе, причиной был страх. Страх влюбиться, потерять, остаться одному. Именно поэтому он не позволял себе быть с одной пассией больше недели, и непременно их бросал, стоило появиться хоть крохе привязанности. Райнер был благоразумен в жизни, но в любовных делах он был полный профан. Хуан с силой обхватил челюсть юноши, повернув его на себя. Он заметил слезы, и припал губами к его губам в жестком и совсем не принесшим удовольствия поцелуе. Эйден весь напрягся и не хотел впускать Хуана дальше своих зубов. Райнер навалился на него и просипел в губы: — Открой рот. Когда губы пилигрима сжались еще плотнее, мужчина сильнее надавил на его челюсть, заставив рот болезненно приоткрытся. Добившись своего, он буквально протолкнул свой язык в рот Эйдена и принялся неистово вылизывать его десна, зубы, ласкал его язык, стремясь вызвать отклик если не разума парня, то его нервных окончаний. Его ладони обхватили лицо парня и аккуратно стерли слезы с его щек, что резко контрастировало с тем, как рьяно он издевался над его ртом. И отклик последовал. Эйден чувствовал нежную прохладу рук, он чувствовал чужой язык, который прошелся уже по каждому укромному уголку его рта, он также ясно чувствовал дрожь и жар тела напротив, ощущал его возбуждение, слышал прерывистое дыхание, которое, боже упаси, смешивалось с его, постепенно сбивавшемся. Пилигрим послал к черту прошлое и будущее, и руки его переместились на шею Хуана, но надолго там не задержались. Они блуждали и исследовали. — Сними свой чертов платок. И почему ты еще в одежде? — возмутился Эйден. — Ну наконец-то. Возвращение грозного пилигрима. Райнер горько усмехнулся и стянул с себя подобие разодранной косухи, пока Эйден нетерпеливо задирал его кофту, запутавшись в платке. — Осторожнее, принцесса, это шелк высшего качества. Эйден не хотел с ним препираться и послушно стянул с Хуана платок, нарочито бережно откинув его в сторону и, расправляясь с кофтой, припал к груди мужчины, вырывая высокой стон. — Боже, — прошептал Эйден, всем телом откликаясь на этот звук и вжимая бедра Райнера в свои. — Зови меня просто Хуан. — Как он может быть столь язвителен в таком положении? — Ты просто смешон. Эйден подмял под себя тело мужчины и вжался своим членом, который заметно топорщился из боксеров, в член Хуана, так же напряженного и болезненно скрытого черной тканью. Оба запрокинули головы в удовольствии. — Почему же? — еле нашел в себе силы выдохнуть Хуан. — Ты не в том положении, чтобы язвить. — Пилигрим одной рукой спустил нижнее белье и обхватил члены обоих, открыв их близости. — Твою мать, Эйден, шевелись. Я больше не вынесу, — Райнер нетерпеливо потерся о голый стояк парня. Он сравнивал себя с целочкой в свой первый раз. Его член сочился, сердце колотилось. Хуан облизал свою ладонь и накрыл ею их члены, второй рукой обхватывая руку Эйдена и направляя её. Это трение, тепло рук, этот Эйден — все просто сводило сума. Он окунулся в самый сладкий разврат, который продлит его гниение в аду, но он готов отдать душу дьяволу за то, чтобы проживать эти мгновения каждый день, чтобы ощущать рядом это тело, этот член. Он направлял и сжимал ладони Эйдена, и вскоре Эйден подстроился и нашел темп, устроивший обоих. Быстрый. Но с остановками, медленными поглаживаниями. Даже их мазохистские наклонности совпали. Они делали друг другу больно, замедляясь, и такое же болезненное удовольствие испытывали, резко ускоряясь. Когда ласки уже стали невыносимы, Хуан не стерпел: — Эйден, войди в меня. — Что? — юноша ошарашенно застыл. — Я думал… — но он оборвал себя на полуслове. — Я говорю, войди в меня, — ловкие пальцы уже надели презерватив на раскаленный член Эйдена. У Хуана появилась возможность рассмотреть его. Ровный, довольно большой и длинный, и такой нежно розовый, он даже вызывал умиление. Хотелось пожалеть его и дать излиться. Райнер вытащил из той же тумбочки смазку и, быстро перевернувшись на живот, запрокинул бедра, обильно выливая содержимое на задницу. — Скорее, будет расточительством, если все стечет на простыни. Эйден в ступоре смотрел на мужчину, бесстыдно выгнувшего бедра и жидкость, которая уже начинала капать вниз. — Эйден, — уже требовал Райнер. Парень встрепенулся и быстро взял себя в руки, аккуратно поднес пальцы к смазке и подтолкнул ее к анальному входу, который сжался, ощутив холодное прикосновение совсем рядом. Эйден знал, что да как. Он надел презерватив на указательный и средний пальцы и степенно с легкостью проскользнул внутрь. — Неужели вы и в зад принимаете? — искренне удивился парень. — Даю только избранным. А ты думал, я за те годы, что прожил, познал все виды наслаждения, но не принял члена в себя? О, как же ты наивен, Эйден! Это почти лучшее, что я пробовал. Только одно превосходит чувство принятого хорошего члена, и я тебе о нем расскажу, Эйден. А теперь, поработай немного своими пальчиками, вставь мне и оттрахай меня наконец. Эйден повиновался. Он еще недолго разрабатывал вход пальцами, поражаясь изгибам, на которые способно мужское тело в такой позе и в наслаждении, а затем приставил головку и с попытки так третьей смог скользнуть внутрь. — О-ах! — Хуан запрокинул голову и выгнулся в спине, подобно сучке. Эйдену вконец стало плохо. Он резким движением вошел глубже, до конца, и мысленно радовался тому, что была смазка, потому что как бы он не презирал этого человека, извивавшегося сейчас под ним, он совершенно не хотел причинить ему боль. Эйден вообще был человек широкой души. Он вдалбливался резко и остервенело, с каждым новым толчком ускоряясь и сильнее впиваясь в крепкие ягодицы Райнера. Он тяжело дышал и наваливался всем телом. Достигнув дикого темпа, когда шлепки уже заглушали их стоны, когда они оба были уже на пределе и Эйден долбился все судорожнее и резче, предвкушая оргазм, Хуан надавил ему на живот и грубо спихнул с себя. По его раскрасневшемуся виду, растрепанным серым волосам и пульсирующему члену было видно, что он тоже был близок к разрядке и намеренно прервал ее. Эйден упал на спину и через силу приподнялся на локтях, он остервенело недоумевал: — Какого черта? — Эйден, принцесса, мне тоже тяжело, — он недвусмысленно качнул своим достоинством. — Но я обещал тебе рассказать о наслаждении, стоящем выше ощущения члена внутри себя. Хуан сделал паузу и сухо провел языком от солнечного сплетения до пупка, по темной веренице волос, обходя пах и перейдя на внутреннюю сторону бедра. Он сжал его и потерся щекой, устраиваясь между ног Эйдена. Предвкушая свою обильную разрядку в поганый рот Хуана Райнера, Эйден прикрыл глаза в наслаждении и совершенно расслабился, как вдруг почувствовал что-то скользкое у своего ануса. — Что ты, блядь, творишь? — он совершенно поразился, когда оба пальца, на которых был надет новый презерватив и обильное количество смазки вошли в него без всяких преград, оставляя приятный холод на внутренних стенках. — О-оххх… Он извивался под чужими длинными пальцами, ему было и больно и неприятно, но это ощущение смешивалось с холодком и влажностью, которая смягчала и расслабляла. — Это чувство, ради которого я готов пожертвовать всеми остальными радостями секса. Это наслаждение — наслаждение обладать тем, кто только что обладал тобой. Хуан просунул пальцы глубже, задевая простату, и удовлетворенный стонами уже явного удовольствия Эйдена, продолжил, нависнув над дрожащим и беспомощным парнем: — Поверь мне, это ощущение ни с чем не сравнимо. Только представь, тебя только что трахал уверенный в себе самец, который привык обладать, привык быть в ведущей роли. И тут ты переворачиваешь его на живот. Он перевернул Эйдена на живот. Заломил руки ему за спину. Не слишком жестко, но и чтобы не было возможности выбраться. Это были не меры предосторожности. Скорее так, для перчинки сопротивления и щепотки насилия, что так разгоняло их кровь. — Ты перевернул его на живот и все! Его член, которым он так кичился, бесполезен, а вид беспомощен! — В голосе Хуана слышались нотки безумства. — И вот ты ласкаешь его, а он весь напряжен, скукожен. — Хуан провел пальцем по позвонкам пилигрима, надавливая на определенные, затем огладил округлую задницу и растопырил ягодицы. — Вот уже ты долбишься в него пальцами, а он, теряя все свое достоинство и сопротивление, только приподнимает свои бедра и трется членом между простынями, изнывая от желания, но не находя в себе сил признаться в этом. — Хуан пожирал глазами такого беззащитного Эйдена, такого идеального, сломленного. Он надавил ему на поясницу, прогибая и находя идеальное положение, обхватил глотку пилигрима, оставляя следы от ногтей и шепча, как великолепно развратно сейчас выглядел. — И он весь твой. Хуан медленно входил до основания, наблюдая как плотное кольцо мышц с трудом принимало его в себя и как совсем потерянный и напряженный Эйден зарылся лицом в подушки. Он еле сдерживался, чтобы не делать резких движений, он мог порвать его. Смазки хватало. Войдя до конца, Хуан остановился. Как же невыносимо. Ему было и тесно и больно и до ужаса невероятно. Но он остановился, давая Эйдену время привыкнуть. Ему совсем не хотелось превращать их секс в изнасилование. Ему хотелось, чтобы Эйдену хотелось. Парня трясло. Хуану даже подумалось, что он мог плакать, хотелось утешить его, но мужчина не мог себе позволить быть добродушным, поэтому просто продолжал плотно вжимать бедра Эйдена на своем члене. Послышался тяжелый вздох и шевеление под ним. Хуан все не двигался, хотя это правда могло стать для него личным адом. — Ты будешь двигаться, или все твои слова насчет величайшего наслаждения это пустое место? — Пилигрим гневно посмотрел на Райнера. Его глаза были на мокром месте, они блестели и отливали сталью. Хуан застыл. — Ты прекрасен. На этот раз значение дошло до Эйдена. Удивление, грамм смущения, растерянность, неприязнь, а затем насмешливость. — Просто заткнись и делай то единственное, на что ты годен, Хуан. Хуан. В нем было что-то мерзостно притягательное, в этом мужчине с блеклым серебром волос, со шрамом на лице и с жилистым телом. Такие хитрые и скользкие типы вызывали отвращение и презрение, но они также распаляли любопытство. Эйдену было любопытно, за что на него так вешались и женщины и мужчины, чем их так притягивал этот чопорный мерзавец. Теперь он понял. Это была персона, которую он создал специально для светской жизни, его же настоящая личность кричала о себе сквозь его спокойствие и усталость в глазах, она была буквально оголена в его аккуратной комнате, в воздухе не было ничего отвратительного, именно поэтому она его так заинтересовала поначалу. Эйден видел этого мужчину насквозь и хотел надеяться, что понял его правильно, поэтому подметил горькое снисхождение и ни капли напыщенности в его ответе: — Как скажешь, Эйден. — И никаких «принцесс». Райнеру было уже невмоготу, он прикрыл глаза и сделал толчок. Первый, второй. Хрипло глотал воздух, запрокинув голову. Не желая терять и каплю чувственности Эйдена и стремясь впитать в себя каждую его эмоцию, он открыл глаза, продолжая мерно входить вперед-назад, и встретился с внимательным взглядом пилигрима. В сердце что-то ухнуло. Хуан впервые почувствовал себя настолько голым. Его изучали с интересом, парень дерзко смотрел прямо в глаза, как бы ожидая дальнейших действий мужчины. — Повернись, — просипел Райнер и перевернул пилигрима на спину, хотя и не был любителем миссионерской. Ему хотелось быть ближе, видеть больше. Больше Эйдена: его лицо, пресс, член, глаза, шею. Шею его он обожал. Остановившись на секунду, мужчина прильнул к ней, прошелся по сонной артерии, прикусил кадык и лизнул подбородок, руки блуждали по телу, щипали соски, надавливали на грудь. Хуан обнял Эйдена за талию и прижал к себе, прикасаясь кожей к коже. Их груди вздымались, член Эйдена потерся о живот Хуана. В наслаждении Эйден впился ногтями в спину Райнера и неосознанно подмахнул бедрами. Раздался тяжелый стон, и Хуан, занятый в то время его плечами, больно куснул пилигрима в ключицу, тот зашипел. Они ускорились. Эйден уже не стыдился и вовсю подмахивал бедрами, стонал, царапал. Хуан тоже позволил себе забыться и, вперившись взглядом в парня под ним, неистово двигал бедрами, то с широким размахом, то глубокими кратковременными толчками. Как бы тяжело ему это не давалось, он заставлял себя сохранять рассудок, отпечатывая в памяти все оттенки искаженного лица пилигрима, каждую его венку и морщинку, его выступившие капли пота и сухие рваные выдохи, его безупречное тело и член, который бился о живот Райнера, вторя толчкам. Хуан, чувствуя, что уже близок к концу, обхватил ствол пилигрима и начал надрачивать его в такт своим быстрым движениям. Эйден корчился в муках наслаждения, и через несколько судорожных толчков с протяжным стоном и поджатыми пальцами ног он обильно кончил в руку Хуана, его зад сжался и заставил Райнера с рыком излиться внутрь. Обессиленный, он рухнул на Эйдена, не желая вытаскивать из него свой упавший член. Не хотел выходить из него, не хотел терять его. — Дважды, — сказал через какое-то время тишины Эйден. — Что? — Ты назвал меня прекрасным дважды. — Так, куда, напомни-ка, нужно доставить эти УФэшки? — Хуан скрыл свою улыбку в ключицах пилигрима.