Соловей

***

       "— ты слышишь?"        Тихо...        Только разъедающая душу тишина, нарушаемая лишь скользящим по ногам, редким сквозняком.        Тихо...        А кого собственно она пытается успокоить? Дживон усмехается, стряхивая с сигареты остатки пепла.        "— Ты слышишь?"        Нет        Она ничего не слышит. А должна ли? Что изменится, если вдруг услышит?        За окном ровным рядом проносятся безликие машины. В даль. Далеко. И у Дживон душа почти голос сорвала... К ним, с ними просится. Но её место здесь. Девушка усмехается, провожая ленивым взглядом очередную иномарку.       Тихо. — Что я должна услышать? — и голос её ядом пропитанный должно быть по сердцу полосует, как когти заточенные. Ничего. Здесь все давно привыкли к шрамам.        Но в ответ тишина.       Противная. Отталкивающая. Поглощающая. Ничего...        Ни-че-го        Нет...        В голове у Дживон яркие краски чужой души смешиваются в один грязно серый ответ: нет.        "— Ты слышишь?"        — Я слышу голос — Дживон усмехается, откидывая окурок куда-то в сторону, не задумываясь о последствиях. Не задумываясь ни о чем. Был бы смысл, да его нет. Но это не странно. Жить без смысла вообще-то гораздо лучше.        Об этом свидетельствует запись, вырванная из дневника Вонен. Ничего. Разве стоит такая чушь внимания? Разве стоит?        — Мне кажется, что этот голос принадлежит тебе...        В душе у Дживон пустыня выжженная. Солнце в зените, земля в трещинах, да все равно холодно до дрожи.        Каждый раз закрывая глаза, Дживон чувствует, как её уносит куда-то глубоко-глубоко. На дно. Туда, где найти её уже невозможно. Откуда спасти ее уже невозможно.        — Этот голос...        Голос... Что разрывает нервы, вместе с остатками здравого смысла. Голос, что своим мягким нежным тембром пропускает чувства через кровавую мясорубку.        Но это ничего. Здесь все давно уже привыкли жить с еле живым мессивом внутри.        "— Ты слышишь?"        — Что я должна слышать? — Вонён была подобна весенним лучам. Необыкновенная, но слишком хрупкая. Невольно, Дживон вспоминает, как они курили одну на двоих на заплеванной крыше с проржавевшими в конец ограждениями.        И как огромный мегаполис, живой, дышащий трепетал там, внизу.        Под ногами.        В квартире душно. Пахнет гарью, сигаретным дымом и почти засохшей вербеной. Дживон усмехается.        Каждый раз закрывая глаза, девушка видит пустыню. Выжженную настолько, что песок смешался с пеплом. Настолько, что раскаленным воздухом невозможно дышать. Он обжигает лёгкие изнутри.        — Что я должна услышать, Вонён? — но никто не ответит. Дживон знает, что никто не ответит, потому что в квартире она одна. Она, и ласкающий щиколотки сквозняк...        Девушка зарывается пальцами в волосы, стараясь сдержать истеричный смех.        "— Ты слышишь?"        Тишина...        Тихо...        И это подвешенное состояние шаткого спокойствия рушится от воспоминаний. От тех, в которых она в руках Вонён плавилась. В которых они один воздух на двоих делили.        "— Как поют соловьи"        "— Что?"        "— Их песни сегодня такие прекрасные!"        Это ты, Вонён, ты прекрасная, а не эти глупые птицы! Но ничего...        Ни-че-го...        Нет...        Проблема в том, что в этом месте уже все привыкли...       Привыкли к...        ...Потерям?        Просто привыкли...        Вонён была особенной. Была, пока смеялась, пока целовала трепетно. Была особенной... Пока её место не заменила тишина.        Но это ничего.       Ни-че-го...        В сердце, увы, больше нет...        Только пустошь... В которой поют соловьи.        Дживон покидает квартиру, ломая тишину о стук своих каблуков. Беспощадно и больно. А кому больно? Если это давно опустевшее здание хранит лишь разбросанные по полу частицы воспоминаний, в которых Вонён учила перезаряжать пистолет, а у Дживон дрожали руки от смеси страха и трепета.        Тогда, давно настолько, что почти в прошлой жизни, у Дживон дрожали руки. Сейчас, этот коктейль из чувств она пьёт вдумчиво, как дорогой алкоголь, но уже не пьянеет.        Каждый раз закрывая глаза, Дживон оказывается в пустыне, настолько выжженной, что жар исходящий от земли почти плавит кости. И девушка чувствует фантомный запах горящего мяса...        Каждый раз закрывая глаза, Дживон оказывается посреди бесконечного океана острых, словно лезвия, песчинок... Там, глубоко-глубоко, в самых недрах сознания, под тоннами песка покоится образ Вонён. В воспоминаниях светлый, словно полет бабочки. В реальности омраченный кровью.        Но ничего...        Ни-че-го...        Не существует такого, что невозможно было бы пережить.        Кроме гнева Дживон разумеется, потому что все виновные должны быть наказаны. Непременно.        Никто        Не        Уйдет        "— Ты слышишь?"        Дживон слышит в своем воображении треск чужих костей. Снова. И снова. И снова. И снова. И...        Это круг...        Неразрывная цепь. Замкнутая... Всеми забытая...        Это отчаяние. Это повод. Повод бороться. Копать руками алмазные стены своей ловушки.        Тишина.        И мерный звук уверенных шагов. Раз. Два. Три. Семь. Десять. Пятьдесят пять... Дживон помнит, как блестели наручники на тонких запястьях, когда Вонён умирала, словно вшивая шавка. Умирала на грязном асфальте из-за пробитой головы. Дживон помнит полицейские сирены. Помнит чужие голоса. Их было так много. Они были повсюду.        Дживон помнит, как металась беспомощным раненным зверем, запертая в их квартире на одиннадцатом этаже. Помнит, как несчадно болели связанные руки, а из горла, несмотря на кляп рвался крик.        Вонён знала, что в этот раз им не выбраться.        Это стало известно из смятых листов чужого дневника. Вонён готовилась. Она придумала все. Все, чтобы Дживон выжила. Все, чтобы не смогла выбраться из квартиры быстро. Чтобы не нашли...        Дживон помнит...        Но смысла помнить нет.        Есть повод действовать, и он до безумия, до бурлящей в венах крови веский.        " — Ты слышишь?"        Дживон слышит голос. Голос Вонён. Её мелодичный смех. Дживон помнит её очаровательную привычку небрежно убирать длинные темные волосы за уши. Дживон жалеет, что доверяла Вонён настолько, чтобы не проверять её дневники...        "— Как поют соловьи"        Но всё это уже так не важно. Дживон идёт по кровавым следам. Дживон помнит, как её вселенной якобы случайно дали...        ...уйти...        Но это ничего.        Ни-че-го.        В выжженной пустыне одинокой души не осталось.        Тише...        Возможно, Дживон всегда была излишне импульсивной. Возможно, чтобы чаще слышать это нежное "тише" родным голосом. Возможно...        "— Для меня их пение всегда было символом чего-то прекрасного"        Это ты — прекрасное. Вонён... Ты... Они были друг для друга воздухом. Дживон закуривает, уже трижды за час, чтобы после сжевать за раз четыре пластинки клубничной жвачки с надеждой на то, что она перебьёт запах...        Но если по правде, то с последнего времени Дживон все запахи кажутся мерзкими.        "— Но сейчас, я, наконец, поняла, что оно напоминает мне больше всего. Тебя, Дживон. Ты — прекрасная. Настолько же, насколько прекрасна моя любовь к тебе..."        — Ты слышишь?        Тихо...        Тишина...       Этой ночью уже никому не скрыться...