Они засыпали в объятиях друг друга.

Нанами приковывала взгляд. Эта странная человеческая девчонка заставляла великого ёкая неотрывно следить за каждым её жестом. Проста, как залатанный дорожный плащ, но от этого только интереснее. Он был избалованным ребёнком, а она с самого первого мгновения их знакомства давала ему отпор. Он ел эти странные штуки, похожие на персики, в странном горшке и говорил с ней. Сначала эта наглая человечишка казалась ему достойной лишь статуса слуги. Её заплаканное лицо на башне. Её укор, когда он уничтожил символ праздника. Её страх, когда он убил тех бандитов. Он ведь делал это для жалкого человека. Почему она убежала тогда? Ну, нет, он ещё сыграет с ней. Он великий Акира-оу. Он великий Акира-оу, а она непонятная странная человеческая девушка. Она казалась простой и понятной. Но только казалась. Отчаянно храбрая и до тошноты чистая. Он бы её сломал, испачкал, сделал бы достойной быть кем-то большим, чем простой закуской. Однако сначала нужно было найти ту дрянь, которая задурила голову его брату. Найти ту, что посмела переманить Томоэ к людям. О, знал бы великий ёкай, что сам попал в её чары. Знал бы он, что сделал больно совсем не той женщине. Хотя, чтобы он изменил. Делать больно всегда было в природе ёкаев, особенно таких, как он. Мысли о чертовке с фестиваля не давали покоя. Уход Томоэ к людям обжигал грудь обидой. Он занемог. Тоска сковала сердце, или что там заставляло его жить, стальными обручами. И она давила. Давила так, что порой каждый вдох отдавался болью во всём теле. Великий Акира-оу недовольно цокал языком и обещал разорвать эту девку. На клочки разорвать. Превратить в груду живописных лоскутов кожи. И снова он думает только о ней. Только её образ в мыслях и перед глазами. Трогательно хрупкая, трусливая, невежественная человеческая женщина. Но огонь в её глазах пробудил в нём всего на мгновение желание защитить, обладать этим странным человеком. И он отпустил её. Только на один раз. Только тогда. Но вряд ли ещё раз прикоснётся к хрупкой твари, посмевшей пробудить в нём что-то похожее на желание. У Акиры-оу было много времени, чтобы подумать и побороть тоску. Она всё ещё давила, но стёршийся из памяти облик молоденькой девочки ослабил путы. Теперь его волновал только пропавший брат. Он снился ему. Каждое утро ёкай впадал в ярость. Каждый день он искал того, кто смог бы рассказать о том, куда делся этот лис. Каждый вечер он придавался своей лени и похоти. А каждую ночь он вспоминал её лицо, когда очередная женщина надоедала ему. Иногда казалось, что он выбирал их, пытаясь найти ей замену. Зачем ему замена Нанами, если ему не нужна и сама девица? Акира-оу сам не понимал себя. Не понимал своих желаний. Куда что-то понять окружающим. Куда кому-то лезть в дыру, что у людей зовётся душой. У ёкая нет ни сердца, ни души. Он просто хочет сожрать Нанами. Просто хочет сожрать. Он всегда засыпал с этой мыслью, облизывая сухие губы. В мире, где люди уже почти перестали бояться ёкаев, он совершенно не помнил лица той, о которой много лет назад не мог забыть. Одолженное им тело медленно умирало, а он искал брата, пытался сделать хоть что-то, чтобы избавиться от остатков вековой тоски. И тогда она снова появилась. Он узнал её по запаху, голосу, но виду не подал. Это была она и не была ею. Это была девчонка, которая стала Богом земли. Это была глупая девочка, уверенная в своих силах. Тогда он подивился, что и Каяко была похожа на эту девочку. Но эта Богиня была ему неинтересна. Она только всколыхнула, нет, даже воскресила облик человеческой женщины с фестиваля. Она заставила тоску накатить с новой волной. Но теперь тоска была приятна ёкаю. Ожидание разжигало в нём жажду. Он не думал о том, как так случилось, что он встретил её впервые много веков назад, а сейчас она стала выглядеть моложе. Она ведь просто человек. Хоть и человек, исполняющий обязанности Бога. Великий Акира-оу просто знал, что это один человек. Окончательно убедился он в этом после путешествия в мир мёртвых. Она была почти такой же, почти той самой женщиной, от которой он не мог оторвать взгляд.Жажда ёкая приобрела к тому времени почти чёткие грани. Он хотел искусать её губы до крови и ощутить тонкие пальцы в своих волосах. Он наблюдал издалека. Долгая жизнь сделала ёкая терпеливым и разумным. Тем более силы были ограничены человеческим телом. Оно умирало, а Акира-оу хотел ещё успеть насладиться объятиями той твари, что заставила его понять собственного брата. Эта девчонка получит своё наказание. Он видел её страдания, а, главное, любовь к Томоэ. Грозный ёкай прошлого прекрасно понимал, что сделало её такой отчаянно прекрасной на момент их встречи. Её взрослая и трепетная любовь. Не эгоистичная, а созданная, чтобы быть разделённой надвое. И хотя ему чувства к человеку, в отличие от брата, были чужды, он не мог сладить с ревностью. И тогда в голове зародилась глупая и мрачная идея. Идея, которую он бы хотел исполнить в кратчайшие сроки. Она, наконец, была в его руках спустя столько столетий. Распухшие от поцелуев губы, горячее тело в его руках и дурманящие тёмные глаза. Акира-оу гладит её по спине, а она послушно прильнула к его груди. В комнате пахнет благовониями, горят лишь две свечи, но они видят друг друга. Каждую деталь. Ёкай жадно припадает к её губам, царапая их острыми клыками, её холодные тонкие пальцы путаются в красных волосах, едва касаются рогов. Она сидит у него на коленях, кимоно едва держится наспех завязанным поясом. Акира-оу покрывает её лицо поцелуями, с наслаждением слушая её срывающееся дыхание и стук сердца. - Акира-оу, - едва слышно срывается с губ Нанами, когда шёлковый пояс послушно развязывается в руках ёкая. Великий слишком занят, чтобы отвлекаться на её смущение. Впрочем, она не в первый раз ощутила тепло его тела и ненасытные, болезненные поцелуи. По мановению руки гаснут свечи. Хотя кого они волнуют, когда объятия принимают единственно верное для них направление. Юная Богиня Земли боялась Акира-оу. Ещё с тех пор, когда впервые встретила его на состязании с Каяко. Хотя она была ещё слишком глупой, чтобы испугаться по-настоящему. Тогда ей казалось, что верный Томоэ всегда спасёт и защитит. И эта нелепая надежда на ворчливого лиса делала её отчаянной. Нанами знала, что не всегда можно положиться на хранителей. Но незримое присутствие Томоэ и Мизуки она ощущала каждой клеточкой кожи. Или она просто пыталась быть храброй. С самого детства ей приходилось быть сильной. Улыбаться, сражаться, бороться. Но кто-нибудь спросил, это ли надо молодой девушке, старшекласснице. Разве нужен был ей титул Богини? Но она не сдавалась. Билась, боролась, искала опору для скользящих под тяжестью долга ног. Она сражалась и там, в мире мёртвых. Она всегда была до глупости доброй, когда пыталась казаться лучше, чем есть. «Признайся, Нанами, ты хочешь, чтобы в тебе нуждались». Это то, что он сказал ей, когда посмел соблазнить. Как же глубоко он залез в её душу, как же хорошо узнал за пару коротких встреч. И это пугало её. Заставляло окунаться в любовь к Томоэ с новой силой, добиваться взаимности с безумным желанием. Только вот сердце билось всё чаще. Как-то так сложилось, что гниль в её душе увидел только брат любимого хранителя. Этот страшный ёкай в теле человека, который сделал больно Каяко. Но она и не подозревала, что будет нужна этому мерзкому ёкаю так сильно, что согласиться отдать ему себя всю. Она любила Томоэ, но любовь просто ютилась в её сердце, отданном вместе с душою Акире-оу в день фестиваля в прошлом. Когда она кричала на него, когда она испугалась его. Уже тогда она принадлежала ему целиком. Хотя и не любила. В этих отношениях не место было любви. Здесь было место чему-то другому, что не имеет названия. Порой он снился Нанами. И вряд ли даже Микагэ заметит этот нездоровый блеск в её глаза по утрам. Даже после спасения хранителя, искреннего поцелуя с ним и тёплых, исцеляющих объятий. Она достигла своей цели и почувствовала опустошение. И это Нанами не понравилось. Хранитель остался всё таким же вредным и ехидным, но только во всём этом чувствовалось его трепетное чувство. Любовь в сердце Нанами заставляла отвечать тем же, заставляла давать ему меньше поводов для беспокойства. Она, правда, стала образцовой Богиней. Только для окружающих. Акира-оу сразу раскусил её. Сразу распознал в ней проснувшийся порок. Она уже давно не ученица школы, она взрослая человеческая женщина. Великий ёкай видел всё её тёмные уголки, всё её секреты и тайны. Когда он пришёл однажды ночью, она не смогла отказать, не смогла спрятаться от себя. Потянулась к опасному созданию, поддалась бурлящей в крови жажде. Жажде быть особенной. Жажда обрести новую цель. Жажда отпустить все скопившееся пороки. Она научилась не пускать Томоэ в свою комнату. Она научилась прятать от него следы поцелуев его брата. Она научилась не кричать имя своего наваждения. Томоэ буквально носил её на руках, дарил ей нежность и получал то же в ответ. Но он не видел её странного эгоизма, её страха и слабости. Он вообще никогда не видел, чтобы она плакала. Он вообще не знал, что Нанами холодно спать одной по ночам, а его брат успешно согревал её. Нанами не любила Акира-оу. Акира-оу не любил Нанами. Но им мало было объятий друг друга, жарких поцелуев и редких разговоров до утра. Они искали в друг друге что-то большее, чем вторую половину. Они искали в друг друге просто смысл жить дальше. Смысл жить. Смысл быть. Человеческая Богиня и Великий ёкай. Это давно было отброшено как ярлыки чужой молвы. Они были просто Нанами и Акира-оу. Они засыпали в объятиях друг друга. Они открыли друг другу всего себя. Они просто были друг у друга.