Всё будет хорошо

А кому от этого лучше? Ответить, почему-то, не мог никто — ни коллеги-глэмрок-звёзды, ни персонал. Как Луна ни вглядывался в чужие лица, никак не мог заметить в них ничего успокоительного — они хмурые, сосредоточенные, и даже если их обладатели говорят что-то отвлекающее, ободряющее, спрашивают о самочувствии, в их головах вертится только одно. Что происходит. «А что происходит?» — не у кого спросить. «А что происходит?» — никто не знает правды. Все знают что-то своё, но почему-то проблема — общая. — Всё будет хорошо. Мундроп уже второй день вкладывает в эту фразу всё, что вертится на языке, растворяется в голове и горит пламенем (синим или фиолетовым — неизвестно) в груди. Фраза кладётся так же легко, как конфета, но легче не становится. Легче становится, когда наконец-то видно глаза. Не бездонные глаза Мундропа, в которых не море — океан. Тот самый беспощадный, бездонный и неизученный океан — на глубине ничего не видно, никого нет, кажется, что и тебя тоже. Нет почвы под ногами, нет стен под руками, только твоя всеобъемлющая паника, твой животный страх и чьи-то чудовища. Нет, нет. Глазки Сандропа, в которых тёплая летняя речка, рыжая от глины и песка, которые обнимут нежные ноги, вместо камней, режущих лодыжки. Она неглубокая, неторопливо бежит меж высокой-высокой травы. Журчит — хихикает. Речка не убегает в панике, не пытается убежать всерьёз — просто играет в догонялки. По речке можно пустить бумажный кораблик — речка нежная, аккуратная, она не будет его топить, осторожно возьмёт в свои мокрые ладони и понесёт так, чтобы ты мог разглядеть путешествие своего бумажного детища. Вот от этого становится легче. Мундроп невольно улыбается, и даже хихикает, разглядывая в почти голубых (ведь они серые) глазах Солнца полупрозрачных рыбок. Плеск-плеск. Плавают. Зазывающе шлёпают хвостиками по воде и игриво прячутся. И Луна даже придвигается ближе. Не ради каких-то непотребств, не думайте! Это чтобы рыбок отыскать… Тонкие и как-то даже по-злодейски холодные губы Мундропа натыкаются на тёплые и нежные губы Сандропа. Нежные, словно… — Солнышко поцеловало! Луна неловко и влюблённо улыбается, сдержанно смотря, как хихикает Санни, только что чмокнувший его первее, чем ночной воспитатель вообще осознал, что произошло. Солнечные, по-глупому осветлённые волосы (Сандроп решил даже их не красить, ему понравился оранжево-жёлтый взрыв на голове, свидетельствующий о предыдущих покрасках дома) будто горят под настоящим солнечным светом. Не тревожно горят — ясно светят, разгоняя все недосказанности и страхи. Когда Солнце хватает худые запястья Мундропа, перевязанные милыми ленточками (чтобы не царапать ручки от волнения), последний наконец понимает, что речка в сандроповых глазах ему привиделась потому, что они сами оба сидят около речки. В высокой траве. Летом. На расстеленной простыне, конечно. Сухие губы Мундропа любовно ведут по шее друга, да и в целом Мун непроизвольно ластится, не зная как ещё проявить нахлынувшую на него нежность и любвеобильность. Сандроп только заливисто смеётся (как тепло!) и подставляется влюблённым и осторожным порывам лунного коллеги. Кожа к коже — близко и горячо. Солнце светит прямо наверху. Мундроп, улыбаясь, валит первого воспитателя на спину. Они жмутся друг к другу, изгибаются, стискивают в руках футболки друг друга, разгорячённо выдыхают, ахают и жмурятся от солнца. Солнце высоко — сильно палит. Сандроп хихикает, и смотрит ещё более трогательно, когда Луна надевает ему на голову какую-то панамку, чтобы более крупное солнышко не решило посоревноваться в своей горячности с тезкой. Теперь в серых глазах — свежий лес. Утренний, очистившийся за ночь. Молчаливый — солнце ещё не светит ярко, а потому никого не разбудило. По лесу меж деревьями, как изящная лань, осторожно и ненавязчиво гуляет туманная дымка, влажная, мягкая. В лесу прохладно и уютно. Пахнет влажными землёй и травой, чем-то сладким — наверное, раздавленные под бодрой ногою ягоды — и мокрым деревом. Запахи крутят вальс на языке, забиваясь в глотку, да так приятно, что хочется откусить кусок от атмосферы леса. Можно откусить?.. Мундроп спрашивает одним виноватым взглядом, покраснев то ли от смущения, то ли от жара, а Сандроп только весело и активно кивает — конечно! Поцелуй теперь становится чувственнее и глубже, хотя по-прежнему — никакого проникновения языков. Только Мундроп прикусывает чужую губу, негодяй. Мальчики сгребают друг друга в объятия, жмурясь от удовольствия просто из-за того, что они сейчас здесь, что они целуются, что они вместе. Сандроп рукой хватает лицо второго воспитателя, заставляя его приостановиться и, тяжело дыша, снова влюблённо посмотреть в чистые, прозрачные, почти голубые глаза. А всё-таки — в них небо. С такими мягкими, белыми, как барашки, облачками, с осторожным, скромно выглядывающим солнцем. Тёплое небо, накрывающее землю как одеяло, не собираясь ничего пропускать через себя извне — защитит от всего. Летнее небо, на которое можно смотреть, щурясь, сидя на крыше многоэтажки, пока ожидаешь ночи и держишь в руках нагревшуюся металлическую коробочку леденцов «монпансье». А небо только укрывает… нежит и ласкает… Всё будет хорошо. И даже ещё лучше, особенно пока в глазах отражается чистое небо, незастеленное дымом.