All The Things She Said

— Давай честно. — Честно? Ты уже достала. — Что? — Что слышала. Ты уже достала. Вся такая… — Трусова презрительно морщится, пытаясь подобрать то самое слово. — Вся из себя правильная. И как у тебя лицо ещё не свело от улыбки? — Всё сказала? — Аня мрачнеет и делает шаг назад, опираясь о стену. Руки скрещены. Напряжена. — Не всё. Меня просто бесит, что ты все время хочешь казаться идеальной, белой и пушистой, чтобы тобой все были всегда довольны. Ты же всегда все делаешь как надо. И сделаешь. — Я просто умею быть ответственной. Меня так воспитали. И вообще… — Щербакова хмурится и, понимая, что сказанное может сойти за попытку оправдаться, тут же одергивает себя. — Да, я просто воспитанная, вот и все. Банальная вежливость. Я представляю страну… — А, ну то есть меня, по-твоему, плохо воспитали? — Я этого не говорила и вообще себя с тобой не сравнивала. — Ну да, ну да, — Саша вздыхает, но как-то нарочито громко. Она в принципе сейчас зачем-то преувеличивает каждую свою эмоцию. Это похоже на насмешку. — Ты сравниваешь. — Смеёшься? Окей, ну а как я могу не сравнивать, когда я все последние годы в тандеме с мисс совершенство? И на ее фоне проигрываю. Не со всеми поражениями можно смириться. Имея преимущество на соревнованиях, Щербакова добивает и вне катка — собой же. — Зачем так говорить? Ты меня знаешь, ты всегда знала, какая я. Я не мисс совершенство. Я — это просто я. Мне нелегко это даётся… Подобные прозвища может кому-то и приятны, но Аню от них коробит. Она не может смириться с тем, как тот же статус «мисс совершенство» так упрощает ее личность. Будто можно отсечь все лишнее, все ее… И останется только эта безупречная картинка. — Что? Быть собой? Ну, я так не думаю. Ты прям создана для идеальности, и не нужны тут особые усилия. Тебе все даётся легко, ты везде как рыба в воде. — Я не всегда показываю свои настоящие эмоции. Иногда нужно быть удобной, — Щербакова держится. Пока держится. — Ты ещё меня жизни учить будешь? Приём, Аня, я не твоя младшая сестра. Даже слышать противно. — Ну так ты только делаешь, что слышишь, но не слушаешь. С тобой разговаривать невозможно, ты все воспринимаешь в штыки. И вообще, я правду говорю, уж кому как не тебе стоило бы научиться хотя бы иногда сдерживать эмоции. — Да знаешь, у меня никаких проблем с эмоциями нет. — С эмоциями как раз все в порядке, вот с их сдерживанием… — Не перебивай меня. — У тебя научилась. Вот ты как всегда пропустила важное мимо ушей и зацепилась за самую ерунду. — Я не понимаю, кто кого попросил высказаться? Ты меня или я тебя? — А мне теперь не отвечать? Когда нападают, принято защищаться. Вот ты даже сейчас на взводе, а я просила спокойный разговор. Здесь твои сцены вообще ни к чему. — Ах сцены? - Саша на мгновение сжимает кулаки. Слово сильно укололо ее. Она не собирается прощать это Ане. Наверное, Аня неудачно выразилась. Наверняка. Но разве можно быть корректной, когда кто-то нарочно провоцирует на злобу? Кажется, сегодня они открывают новый вид состязаний - кто сильнее надавит на комплексы другой. Что ж, ладно. Один-один. Хоть где-то у них ничья. Аня смотрит на Сашу, не моргая. — Допустим, я бываю резкой. — Лол, — Аня закатывает глаза. — Спасибо, что признала. — Допустим, — Саша зловеще понижает голос. — И я не стесняюсь показать свои эмоции. Но зато я настоящая. — А я что, пластиковая, по-твоему, что ли? — Неа, ты просто никакая. — Что? Что-то внутри Щербаковой болезненно сжимается. Два-один. Победная ухмылка. — Никакая. Ты милая, ты добрая. А значит никакая. Милыми и добрыми называют тех, кто ровный… Вот такой никакой, потому что иначе и сказать о них нечего. Хотя нет, есть словечко, и ты уже сама его произнесла — удобная. Поздравляю, ты правда хорошо себя знаешь. Интересно, покажется ли сейчас Саше, что и она выразилась, мягко говоря, неудачно? Даже не так, нет. Ощущение как от правды, которую необязательно высказывать, просто потому что от неё никому не легче. Но, вообще-то, Саша не права. Точнее, она права только в том, что Аня и правда себя хорошо знает - а значит, может возразить. Она вовсе не «никакая». И никто не думает, что она такая. Ну, кроме Трусовой, а она злится, значит тоже не в счёт. Злится и, видимо, вообще ни о чем не жалеет. Вот в этом и дело. Аня всегда думает о чувствах других и старается, чтобы всем с ней было комфортно. У Саши — что в голове, то и на языке. И никакого внутреннего цензора. Болезненно осознавать эту разницу. Особенно когда каждая так органична в своём поведении, что иногда приходится смиряться с тем, что от каких-то реакций отвыкаешь и будто уже не можешь их себе позволить. Наверное, друзья не всегда говорят неудобную правду по логике «я это тебе говорю, потому что другие никогда не скажут». Наверное, они уже не друзья. Нет ощущения, что они когда-то ими вообще были. Саша выглядит чужой, незнакомой. Чувствовать себя так уязвимо рядом с этим неопознанным обьектом, мысленно сжимаясь в ожидании нового хлёсткого слова, как если бы Саша замахнулась рукой, непривычно и очень тяжело. С Аней давно так никто не разговаривал. — Ты не права, — Щербакова хочет прозвучать резче, но получается скорее жалобно, и от этого хочется выругаться. Она берет себя в руки. — Но я не собираюсь тратить своё время и что-то тебе доказывать. — Правда глаза колет? — Саша бесчеловечна. Она что, правда такая не-чуткая? — Конечно, ты не захочешь тратить своё время, оно же у тебя драгоценное. Ни минуты зря. — И это говорит мне человек, который столько раз видел, как я часами бесполезно залипаю в телефон, — попытка спасти ситуацию. — Не переводи тему. Признайся, тебе же стало неприятно сейчас? Попытка провалена. — Да ты Шерлок! Кому угодно станет неприятно слушать такую ерунду. — Не ерунда это. Ты никакая, Аня. Признай это. — Перестань так говорить, пожалуйста, — только не это. Надлом в голосе выдаёт ее. — Да это просто невероятно! Ты даже сейчас пытаешься со мной быть вежливой, я в шоке. Браво! — Ты чего от меня хочешь? Вывести на эмоции? Задеть? Зря стараешься. — Я уже тебя задела. А ты… Хоть бы раз поставила меня на место. Ой. Саша изящно встаёт с края кровати и становится напротив. Ее взгляд — тяжелый и выжидающий. Глаза Ани буквально спотыкаются об этот взгляд. — Или что, силёнок не хватит? Ты же у нас чемпионка мира! — если предыдущая Сашина фраза прозвучала волнующей неожиданностью, то концовка ее обернулась самым банальным трюком. Увы. — Ты хочешь вытащить из меня все плохое, чтобы поставить нас в равное положение, — от растерянности Аня выпаливает первое, что приходит в голову. — И не говори. На одну ступень пьедестала. Вот это я, конечно, овца. Тяну Щербакову до своего уровня! Наконец и Саша кажется по-настоящему уязвлённой. Кажется — потому что нельзя знать наверняка. В этом вся она: что бы ни было — будет лишь препарировать взглядом и улыбаться. Маленькая победа. Хотя до этого Аня думала, что в контексте их диалога главное — участие. — Прекрати везде впихивать спортивные аналогии. Отключись хоть на секунду от… От этого соперничества, от своего этого комплекса. Я даже не знаю, какое у него название. — Третьи и вторые места, вот какое. Тревожная тонкая вена на светлой коже Сашиной шеи постепенно набухает и выделяется. И как давно она там появилась? Мысль об этом захватывает Аню настолько, что горечь в Сашином голосе, при всей ее эмпатии, остаётся незамеченной. — Ты реально не слушаешь. Я попросила без аналогий… — Да это и не аналогии. Это реальность, и для меня она такая. — Ну а я в чем виновата? Раз ты не умеешь справляться с неудачами и тебе вечно нужен кто-то, на ком бы ты выместила свою злость, то это только твоя проблема. Наверное, так устроена жизнь. Когда есть две спортсменки-ровесницы, то чем больше показывает себя одна, тем больше вторая становится ее противоположностью. Если Аня тонкая, приветливая, находчивая, остроумная, непринужденная в разговорах с журналистами, то Саша… Зажатая, неспособная и двух слов связать перед камерой. Та, кто скрывает эмоции за улыбкой, которая почти всегда неуместна. Категоричная и резкая, местами тяжелая. А Камила? Камила вне этой оппозиции. Она - гибрид их обеих. Достаточно атлетична, чтобы приземлять квады и достаточно грациозна, чтобы «тащить» хореографию. К ней никаких претензий. С этой бы разобраться. Как нарочно, вот насколько же банально: двое! Их двое. Двигатель любого сюжета, главная интрига любого соревнования. Ангел и демон «Хрустального». Клише. У Щербаковой усталый вид. На мгновение Саше становится неловко за свою провокацию. Тренировка сегодня у обеих прошла неудачно, и этот, выражаясь словами Ани, «адекватный диалог» точно не компенсирует потерь. И все же Саше придётся побыть сатаной, стучащей с той стороны дна их эмоционального состояния. — Да, только моя. Друзей же у меня нет. Щербаковой хочется закатить глаза. Непривычную откровенность Саши можно принять за какой-нибудь трюк, и она почти готова это сделать. Вот только руки Саши слишком напряжены, а глаза — слишком пусты для недавней дуэли взглядов. — Друзья — не те, на ком вымещают злость. — По-твоему, я так невыносима? Друзья — те, кто помогает справиться с неудачами и всегда подставит плечо. Я об этом. — Мы были друзьями. Щербаковой непросто далась эта фраза. А в награду — секундная надежда. В стеклянном взгляде Саши что-то зажигается, но потухает уже через секунду. Ну вот. — Не смеши. Аня наивна. Причина неудач не может стать средством справиться с ними. Саша и не думает обвинять ее во всех смертных грехах (она, как минимум, все ещё за сатану, так что это не по сюжету). Просто так проще — в десятый раз думать, что это не ты. Хотя бы однажды перестать есть себя и приняться за кого-нибудь другого. Правда Аня слишком тонка и хороша на вид. Или слишком сильна. Никакие клыки ее не прокусят. Лучше оставить как есть. Нет, не сатана. Злой рок. Судьба, не позволившая Ромео и Джульетте быть вместе. Вот она кто. Саша — девушка самостоятельная. Сама всё испортит, если нужно. Всё — прыжки, короткую, или произвольную. И, конечно, дружбу, которая так и не успела начаться. — Мне хотелось, чтобы мы были друзьями. — Ой, ну только не надо тут. Как всегда. Саша плюхается обратно на кровать и отворачивается в сторону. Ноги Ани гудят. Ее ладони вспотели, и она несколько раз неловко проводит руками по штанинам. Не помогает. С ожидаемой от Саши ерунды они наконец перешли к чему-то важному для нее, и она оказывается на минном поле. Ни одного лишнего движения и слова, и все будет хорошо. У них обеих. — Я тебя обидела чем-то? — Неа, просто бесишь. Щербакова хотела сделать замечание о том, что, как ей кажется, в эмоциональном спектре Саши это примерно одинаковые ощущения, но сдержалась. — Тебя не я бешу. Тебя бесит проигрывать. — Спасибо, капитан очевидность. — Серьезно? Так для чего была эта пламенная речь, если дело по итогу не во мне, и ты сама это признала? Аня больше не может стоять. С обреченным видом она буквально падает на кровать на безопасном от Трусовой расстоянии, сжимаясь в позе эмбриона. Ребёнок. Саша вздрагивает и отодвигается на самый край. — Только не надо ко мне этот психоанализ применять. Поверь, тебе не понравится. — Я не психолог и дела мне нет до твоих противоречий… — Ну так и я о том же. Тебе нет дела и мне нет дела, вот поэтому мы и… — О боже, ну я же не договорила, — Аня позволяет себе с небольшим притворством громко и протяжно вздохнуть в подушку. — Но твои претензии на мне отражаются. Они мне мешают, хотя я даже не виновата. В чем я провинилась? В том, что в три года выбрала коньки, имела наглость вырасти и стать профессионалом, чтобы теперь тебе жизнь отравлять? Молчание и угрюмый взгляд в пол вместо ответа — любимое Сашино сочетание. В сложные ситуациях добиться от неё прямых и сиюминутных ответов может только Этери Георгиевна. Но Аня - не Снежная королева. Скорее маленькая Герда с коньками вместо красных башмачков. — Саша, ау, я с тобой разговариваю. Молчание. Ну вот. Ладно, ещё одна попытка. В конце-концов, все спортсмены так или иначе — мастера попыток. — Выйди уже из позиции самообороны. Ты постоянно настороже, вот даже сейчас сидишь шипами наружу. Я же не враг тебе. — Не враг, не друг, а кто тогда? Саша резко поворачивает голову. Такое ощущение, что ее глаза копили в точке на полу какую-то энергию и теперь, зарядившись, готовы ею прожигать все живое. Аня хочет слиться с кроватью и не может смотреть в них дольше пяти секунд — иначе почему-то начинает болеть живот. — Тогда соперница. Вежливая, милая, как со всеми, добрая, но соперница. А я, понимаешь, хочу запомниться собой. Собой, а не тем, что я все время кому-то что-то доказывала, и это никогда не приносило результат. Вот таким вот соперницам. — Но ведь это нормальная ситуация спорта, как тут без конкуренции? — Да мне нравится соревноваться. Прекрасно все в спорте и пусть так и будет. Но я не могу, я вот просто не могу никак принять вот такую тебя рядом. Я хочу и не могу каждый раз. Я на тебя смотрю и меня иногда трясёт прямо. Сразу хочется сделать надежный отрыв, поставить рекорд, чтобы хоть как-то свои… Свои эти… Позиции обезопасить. В тебе все то, чего мне всегда не хватало. Меня это дёргает ну каждый раз, я уже не знаю, куда мне бежать. Ушла вот и вернулась. Такие живые, блестящие глаза Щербаковой начинают в растерянности бегать от предмета к предмету. Вот они зацепились за очередного медведя в углу комнаты — взять и обнять бы его сейчас, но далековато. Вот они рассматривают небольшие разводы на зеркале. Вот они снова спотыкаются о тяжелый и сухой Сашин взгляд и замирают на месте. — Я устала и хочу к маме, —Трусова ложится на спину, оставляя ноги на полу. — Я тоже. Главное правило даже самого внезапного разговора о личном — сделай выводы про себя, а потом сделай вид, что его не было. Как поступать с откровениями — решай сам. Ане обидно и горько. Грядёт процесс обработки данных. Решать что-либо настроя никакого. Саша — какой-то фрагментарный человек. Сложно составить о ней впечатление сразу кроме банального «ну, любит собак и спорт». Она даёт представление о себе и своих настоящих чувствах по кусочкам, потому что не особо любит разговоры по душам (те, когда лезут почему-то только в ее душу), признания и откровения. А ещё потому, что каждый раз расстраивается, если возникшее в себе ощущение не удаётся нормально сформулировать и, дав быструю реакцию, сказать. Мысль выходит тусклой и банальной, хотя в голове ощущалась как огромное дождевое облако или типа того. В том числе поэтому она не фанатка интервью. Но задержек развития у неё, если что, нет. Вопреки мнениям некоторых диванных экспертов. Как Аня поступит с откровениями? Она мысленно соберёт их в маленькую кучку и будет рассматривать каждую фразу под микроскопом в своей голове. Саша гораздо сложнее, чем, наверное, все думают. Любая мелочь, хоть немного упрощающая понимание ее личности, может быть полезна в будущем. Но не по логике «все, что вы скажете, будет использовано против вас». Они не враги и не соперницы. Застряли где-то в зазоре и барахтаются. — Я хочу поддерживать тебя. Правда. Сашин взгляд — влажный и уставший, но внимательный. Словно он пытается высмотреть, вскрыть глазами ложь. Но подвоха нет. На часах одиннадцать ночи, они в Пекине, без родителей, абсолютно одни в этом дурацком пузыре, какой тут может быть подвох? — Я хочу поддерживать тебя, но чтобы и ты поддержала меня. Ты можешь злиться хоть все оставшиеся сезоны или подставить своё плечо. Иногда я нуждаюсь в нем. Ты сильная даже тогда, когда я выдыхаюсь. Если ты потянешь меня, это спасёт нас обеих. — С чего такие прогнозы? Сашин голос хрипит и звучит взволнованно. Она пытается это скрыть, но поздно. Щербакова уже услышала. — С того, что пары на льду в спорте дольше задерживаются, — она взволнована не меньше. — Факт, — Саша меняет положение, тоже принимая позу эмбриона. Она слишком устала, чтобы продолжать спор. — А если я тебе плечо, то ты мне что? — Да что хочешь. Могу руку или ногу… — Эй. — С меня мое плечо. — Я подумаю. Какое-то оно у тебя хилое. — Эй. — Ладно, я пойду. У меня ещё с мамой созвон, — Саша нехотя поднимается. — Давай, — у Ани нет сил встать, и она остаётся в любимой позе. Такая хрупкая и тоненькая. Глаза блестят. Хочется сказать что-нибудь ещё. Сказать или сделать. Перед самой дверью Саша оборачивается: — Я ценю твои достоинства и уважаю твои спортивные успехи. Мне просто нужно время, чтобы принять нашу разницу. Вот теперь это та самая Саша. Лаконичная, спокойная и вдумчиво подбирающая каждое слово. Не боящаяся показать свою уязвимость. — Понимаю. — Пока. Она уходит. Аня перемещается на край кровати, к месту, где лежала Саша. Теплая ткань простыни пахнет ею. Ане нравится этот запах — немного резкий, похожий на мужской. Как-то с девочками они обсуждали любимые марки парфюма. Хочется вспомнить, какие же духи тогда назвала Саша. Не получается. Аня помнит лишь то, что она всегда наносит их на волосы, чтобы оставался шлейф. Очевидно, эта привычка оправдала себя. Аня пишет в заметки напоминание, чтобы спросит про духи. Ей определённо нужно купить себе такие же.