watch the time (before it crushes you)

Одно из свойств механизмов — совершенство. Дотторе наблюдает за тем, как очередной подопытный выступает против нового прототипа машины на подземной арене; быстрые, отточенные долгими тренировками движения человека не идут ни в какое сравнение с точностью, которую показывает машина. Вот металлический корпус легко, словно бы без усилия отклоняется точно на угол, необходимый для того, чтобы выйти из-под удара, вот слабое в своей неидеальности человеческое тело по инерции движется вперёд, чтобы обрушить меч на пустое пространство, где только что стоял механический противник... Дотторе с усмешкой и хищным удовольствием отмечает замешательство и тревогу в глазах подопытного, который пытается вытащить оружие, застрявшее между квадратами каменной кладки; надежда быстро разобраться с мечом, вклинившимся в землю между плитками, столь же глупа, сколь и человечна, ведь кто-то более совершенный, несомненно, попытался бы прежде всего оценить обстановку вокруг, не теряя драгоценные мгновения на такую чушь. Подопытный кричит от неожиданности и боли, когда сквозь его тело проходит длинное стальное лезвие, служащее одной из рук прототипа. Машина выполнила свою работу, безукоризненно следуя протоколам: если противник открылся, то необходимо как можно скорее поразить его в неосмотрительно оставленную брешь. Дотторе спускается. На арене уже суетятся помощники, оценивающие эффективность машины и повреждения, которые она нанесла. Он обходит тело и пятнающую светлые плитки кровь и сразу направляется к машине. Никакого видимого урона. Подопытный считался одним из лучших мастеров меча в Ли Юэ и накапливал опыт годами, однако он не смог сделать ничего против машины. Лучшее, что ему удалось — парировать два или три удара, прежде чем он окончательно перешел в защиту, пытаясь одним лишь мечом оградить себя от выверенных ударов заточенных металлических лезвий. Впрочем… Дотторе оценивающе смотрит на корпус машины, внутри которого сияет ядро, подобное тем, что носят в механической груди каэнрийские Стражи Руин. Возможно, ему стоит немного скорректировать положение защитных пластин на груди машины; кажется, один из удачных ударов подопытного оставил на сияющем золотом ядре царапину. Небольшую, почти незаметную, но Дотторе был слишком внимателен к мелочам там, где дело касалось деталей и машин. Как занимательно. Интересно, почему алгоритм машины допустил подобное? Требуют ли корректировки протоколы?.. Необходимы дальнейшие тесты, но прежде… — Доставьте машину в мою лабораторию. Нужно кое-что доработать. Дотторе в задумчивости проводит пальцами в белой перчатке по окровавленному лезвию; он не может объяснить, почему, но в этот раз запах крови кажется ему каким-то странным. Что-то слишком сладкое, почти цветочное, несвойственное обычному запаху крови. Все ли в порядке с покрытием лезвий и самой машиной? Тоже нужно будет проверить. Дотторе сбрасывает испорченную перчатку прямо на пол арены. — Уберите это и проследите, чтобы в процессе транспортировки машина не повредилась. И доставьте мне отчет об эффективности как можно быстрее. Когда Дотторе выходит из помещения подземной арены, его всё ещё преследует неестественный сладковатый запах. От того, насколько он мерзкий, начинает першить в горле. Дотторе брезгливо морщится и испытывает желание как можно скорее отмыть руку от остатков крови.

---

— Ну наконец-то! — довольно восклицает Чайлд. — Наконец-то хорошие новости. Я уже думал, что мне придётся проторчать в твоём лазарете вечность. — Если бы ты пытался умереть чуть менее активно, тебе не пришлось бы проводить здесь столько времени, — огрызается Дотторе, заполняя бумаги о состоянии Одиннадцатого Предвестника. — Ты сам знаешь, какой урон тебе наносит частое использование Формы духа. — Это было необходимо, — Чайлд качает головой. — Ситуация сложилась не лучшим образом, и мне пришлось… — Ты просто хотел впечатлить своего спутника. — То, как я использую мои способности — не твоё дело, Дотторе, — Одиннадцатый хмурит рыжие брови. — Не припомню, чтобы я спрашивал у тебя совета. — Это не совет, а рекомендация врача. Если ты умрешь от ран на корабле по пути сюда, ты не впечатлишь уже никого, включая Царицу. Чайлд поджимает губы. — Это так, — нехотя соглашается он через несколько мгновений. — Но я способен следить за собой сам. — Твоё дело, — Дотторе отрывается от бумаг и смотрит на Чайлда впервые за несколько минут. — Можешь идти, я закончил осмотр, твоё участие больше не требуется. Дотторе ещё раз перечитывает бумаги и цокает языком, вспоминая слова Чайлда. Самоуверенный мальчишка. Впрочем, это действительно его дело, его жизнь занимала Дотторе в той же степени, что и жизни остальных коллег. Погибнет — на его место заступит новый Одиннадцатый, потеря невелика и не будет иметь значения. Хорошо, что люди подобны машинам хотя бы с точки зрения того, что сломанные модели легко заменяются новыми и более совершенными. Когда Дотторе подходит к столу, у него слегка кружится голова, но он не обращает на это внимания. В конце концов, за сегодняшний день он разобрал слишком много вопросов, чтобы чувствовать себя безукоризненно хорошо, и тело просто напоминало ему об этом. Даже самый безупречный механизм можно перегрузить большим количеством задач. Дотторе садится за стол, и у него неожиданно темнеет в глазах. Во рту становится невыносимо сладко; он подпирает голову ладонью, пытаясь остановить вращающийся мир, которого почти не видит, и заставляет себя проверить состояние, чтобы понять причины и следствия. Утомление и вкусовые галлюцинации, подсказывает ему разум, чуть более совершенный, чем механизм тела. Необходим отдых. Постепенно мир становится всё более стабильным. Дотторе устало откидывается на резном стуле, массируя пальцами виски. Всё прошло, но в работе необходимо сделать перерыв. От привкуса в горле снова першит; Дотторе закашливается и прикрывает рот ладонью в перчатке. Когда он убирает ладонь, на ослепительно-белой перчатке есть что-то синее и небольшое. Дотторе смахивает прилипшее к перчатке, не глядя: должно быть, что-то осталось на столе после опытов. Нужно приказать работникам немедленно провести уборку в лаборатории, а самому ненадолго вернуться в покои и отдохнуть.

---

Дотторе снова задерживается в лаборатории допоздна; день и ночь имели значение только для слабых и несовершенных людей, его же собственный организм нуждался в гораздо меньшем количестве отдыха. Ночная работа всегда была приятнее дневной: разумеется, он не мог воспользоваться помощью персонала, однако сейчас Дотторе не слишком в ней нуждался. Закончить усовершенствованную броню прототипа он мог и в одиночку. Дотторе откладывает отвёртку на стол и отходит в сторону, чтобы оглядеть результат своей работы. Теперь корпус машины надёжно защищают металлические пластины, поблёскивающие в свете лабораторных ламп. Теперь машина совершенна. Изящная, лаконичная — ничего лишнего — конструкция корпуса, подвижные конечности, сияющие лезвия, заменяющие бесполезные руки, и голова, больше походящая на маску, чем на человеческое лицо. Лицо, чуть более похожее на человеческое, смотрелось бы неуместно — в конце концов, лица слишком изменчивы и полны изъянов, и они во всём проигрывают безразличию застывшей металлической маски. Дотторе обводит маску пальцами и удовлетворённо кивает сам себе. Машина идеальна. Завтра тесты можно будет возобновить, и, если всё пройдёт гладко, машины будут поставлены на поток и смогут частично заменить солдат из плоти и крови. Дотторе довольно усмехается собственным мыслям, и его смех внезапно переходит в кашель, сгибающий его пополам. Когда Дотторе не без труда выпрямляется через несколько минут, перчатка на его правой руке окрашена кровью. Кое-где на неё налипли непонятные синеватые комки. Он сплёвывает оставшуюся во рту кровь — какой же мерзкий, отвратительный привкус — вытирает рот платком и с интересом изучает один из небольших комков. это не слишком похоже на сгусток крови, скорее, это напоминает Дотторе моет один из комков в раковине и аккуратно разворачивает нечто мягкое, тонкое и угловатое. лепестки Проклятье.

---

Возможно, он мог бы озаботиться здоровьем немного раньше — если бы нечто подобное вообще было широко распространено. Дотторе было мало что известно: непонятная болезнь со странным течением и симптоматикой, связанная не то с Дендро Архонтом, не то с ересями Каэнри’ах. Она была редкой и не могла перерасти в эпидемии из-за специфики, поэтому врачи Тейвата не уделяли времени её исследованиям. Дотторе мог понять такой подход: в изучении болезни не было никакой практической пользы, она сама по себе не вызывала интереса и казалась многим скорее глупой сказкой, нежели чем-то реальным. Однако сейчас Дотторе находился не в том положении, чтобы насмехаться, и прекрасно это понимал. Теперь он наблюдал за собственным самочувствием и хорошо подмечал мельчайшие детали: озноб и ломоту в груди, усталость, першение в горле, переходящее в кашель, кровь. лепестки Дотторе без труда определил, что именно он иногда отплёвывает вместе с собственной кровью — василёк, обычный снежнийский цветок, который можно было увидеть в любом поле среди других трав и растений. Небольшие синие лепестки с острыми кончиками. Снежнийцы любят использовать такие в народной медицине и лечить ими самые разные болезни. Какая ирония.

---

Дотторе не сразу поверил в предполагаемый диагноз; он считал, что слишком совершенен для нестабильных человеческих привязанностей и не подвержен глупым сиюминутным эмоциям, которые были свойственны людям. Да, он может наблюдать течение болезни, но что если это совершенно другое заболевание? Он исследовал непонятное заболевание и пытался подобрать ключ к его лечению ровно до момента, пока Чайлд не вернулся из очередной командировки в Ли Юэ. В этот раз он пострадал не слишком сильно, но всё же пришел в лазарет. Странное чувство владело Дотторе всё время, пока он обрабатывал и бинтовал исцарапанную руку Чайлда. Это ощущение гнездилось где-то в груди, было тёплым и почти реальным. Дотторе слушал рассказ Чайлда о командировке, но едва ли слышал его — он был слишком сосредоточен на ощущении, из-за которого ему хотелось прикасаться к израненной коже, прижиматься к ней губами, и касаться, касаться, касаться Чайлда, юного, открытого, тёплого и полного жизни интересно, как сильно изменится его обычный тон, если просто касаться его, потому что Дотторе нужно касаться, потому что от каждого касания его грудь точно бы пульсирует от радости касаться Дотторе завершает работу и отдёргивает руки чуть более резко, чем стоило бы. Чайлд косится на него непонимающе и хмыкает, однако ничего не говорит, только благодарит за перевязку и покидает лазарет. Когда он уходит, Дотторе снова чувствует, будто его глотку и легкие раздирает изнутри — ощущение, к которому он почти привык за прошедшие недели. Диагноз подтверждён. Дотторе никогда прежде не задумывался о том, как он относится к Чайлду, предпочитая считать его коллегой, который иногда оказывается весьма приятным собеседником. Однако проклятые лепестки считали совершенно иначе и словно бы решили воздать ему за каждый излишне человеческий взгляд или каждое нелепо человечное ощущение, все связанное с Чайлдом, о чём сам Дотторе предпочитал никогда не думать. В конце концов, он был слишком идеален для чего-то человеческого. Открытие неприятно уязвило Дотторе, но оказалось весьма полезным. Диагноз был ясен, оставалось лишь изобрести способ лечения. Дотторе записывает ещё несколько предположений и откладывает блокнот в кожаном переплёте в сторону. Его взгляд падает на небольшие песочные часы, стоящие на столе — один из артефактов, пески времени, которые он принес из лаборатории в покои для того, чтобы провести небольшое исследование. Он усмехается и переворачивает часы. проклятые лепестки обречены. у него ещё очень много времени

---

Чайлд появляется на его пороге неожиданно. Блестящие глаза, торопливая речь и улыбки — сегодня что-то определённо не так, однако Чайлд ничего об этом не говорит, и Дотторе предпочитает не спрашивать. — Ты говорил, что я могу прийти к тебе, если у меня возникнет желание, так? — Чайлд улыбается и облизывается. Дотторе поджимает губы от неприятного упоминания об очередном излишне человеческом жесте. — И сейчас оно есть. Я очень хотел видеть тебя. Я нуждаюсь в тебе. Дотторе замирает. Что-то словно бы пульсирует в его пораженных болезнью легких, отзываясь на эти слова. — Повтори, — просит он. — Что?.. Ах, разумеется. Я хотел тебя видеть. Я нуждаюсь в тебе. Дотторе сдерживает себя, чтобы не замычать от удовольствия, которое будто разливается по его венам. Разумеется, проклятые лепестки реагировали на Чайлда даже слишком оживленно, и ему была не по душе подобная реакция, разумеется, в обычных обстоятельствах он бы даже не подумал о том, чтобы позволить Чайлду остаться, потому что не терпел человеческих привязанностей, однако… Однако он пока не нашёл лекарство, и, если нуждающийся в нём мальчишка способен превратить вечное скребущее ощущение в лёгких во что-то более приятное, он вполне может воспользоваться этой возможностью. Разобраться с мальчишкой, который в нём нуждается — даже от мысли об этом Дотторе ощущал приятное тепло — он успеет и позже, когда решит вопрос с болезнью. В конце концов, сам он не нуждается ни в ком. Дотторе позволяет Чайлду поцеловать себя; от поцелуя в груди становится ещё теплее, и он почти ощущает, как его лёгкие искрятся от восторга. От того, что он может целовать, получать торопливые поцелуи, которыми Чайлд покрывал шею и ключицы, от того, что может касаться Чайлда, гладить его плечи, кусать и целовать в ответ, сминать в ладонях рубашку, надавливать пальцами на бледную шею. касатьсякасатьсякасаться касаться Чайлд опускается на колени; его взгляд, устремлённый на Дотторе снизу вверх, кажется совершенно шальным и почти безумным. Его рубашка расстёгнута только наполовину и нелепо сдвинута набок, обнажая покрытую укусами и поцелуями шею, худые ключицы и мышцы груди. Таким он кажется Дотторе ещё красивее, чем обычно. Он отсасывает Дотторе прямо так, стоя на полу в нескольких метрах от кровати, торопливо, но умело. Дотторе не хочет думать о том, с кем именно он успел этому научиться, ему вообще не слишком хочется думать в этот момент. Рот Чайлда горячий и влажный; юноша то вбирает его член глубже, до самой глотки, то немного отстраняется, чтобы провести языком по стволу и головке и снова вырвать у Дотторе несдержанный вздох, заставляя немного сильнее сжать пальцами волосы Чайлда и надавить на шею, ощущая под пальцами движение кадыка каждый раз, когда юноша сглатывает. Лёгкие Дотторе словно бы пульсируют ещё сильнее, и ощущение удовольствия и правильности расходится по всему телу. Неожиданно Чайлд отстраняется и облизывает губы, влажные от предэякулята и слюны. — Я очень, очень хочу, чтобы ты трахнул меня сегодня, — просит он, и эта просьба звучала бы кротко, если бы не расстегнутая рубашка, взъерошенные волосы и слюна в уголках губ. — Пожалуйста. Я так давно… так давно нуждался в тебе. Дотторе… У Дотторе почти темнеет в глазах от ослепительного удовольствия. Что-то внутри, о чем он прежде не подозревал, торжествует и захлёбывается восторгом. Оно не похоже на строгую машинную логику, не похоже ни на что, поддающееся описанию, и все же оно кажется таким… правильным? Правильным и необходимым, как шальной мальчишка со сверкающими глазами, стоящий перед ним на коленях. Возможно, он даже не прогонит Чайлда позже. Возможно, он даже не станет разбираться с тем, что мальчишка в нём нуждается. Чайлд быстро стягивает с себя одежду. Не глядя, отбрасывает куда-то в сторону рубашку, и снова приникает поцелуем к шее Дотторе. Его ладони рассеянно блуждают по телу Дотторе, оглаживая позвоночник, лопатки и упругие выступы мышц. Он ярко отзывается на каждое действие Дотторе: дрожит и стонет, когда Дотторе до крови прикусывает его плечо, резко и рвано выдыхает, чувствуя внутри себя пальцы, всхлипывает куда-то в плечо, когда пальцы заменяет член. — Б-быстрее, пожалуйста, — умоляет он срывающимся голосом. Дотторе шипит и не спешит ускоряться: очевидно, что Чайлд не слишком хорошо контролирует себя в этот момент, и Дотторе не хочет причинять ему боль. Он увеличивает темп постепенно; Чайлд стонет, отзываясь на движения внутри. В его мутных синих глазах поблескивают слёзы, он цепляется за плечи Дотторе, словно падает в пропасть и пытается удержаться за край обрыва, сжимая их до боли и оставляя синяки и царапины, но Дотторе почти не чувствует боли. Дотторе так хорошо, что он позволяет себе забыться в этом ощущении. Бешеный сердечный стук аккомпанирует тёплой пульсации лёгких, и Дотторе почти может слышать мелодию, неистовую и торжественную. — Мне так хорошо — Чайлд бормочет сбивчиво и, кажется, не отдает себе отчёт в словах. — Мне так хорошо ты так мне нужен я нужда-ах!-юсь в тебе Дотторе я так тебя Искры в груди и стук сердца словно бы заглушают бормотание Чайлда. Дотторе низко и глухо стонет ему в шею, проводя ладонью по члену юноши. я нуждаюсь в тебе Чайлд всхлипывает, кончая и пачкая спермой руку и живот Дотторе, и Дотторе достигает разрядки вслед за ним. Ослепительно яркий оргазм стирает все мысли в его голове, кроме одной. а в чем нуждается он сам? Они лежат так некоторое время; в какой-то момент Чайлд высвобождается из хватки Дотторе и, с неудовольствием оглядев себя, пытается привести тело в порядок. Дотторе лениво наблюдает за ним. У него слишком мало желания и мыслей для того, чтобы предпринимать какие-то активные действия или заводить диалог. Впервые за несколько недель ему настолько хорошо, и он не спешит прерывать это состояние. Возможно, ему больше не понадобится лекарство. Чайлд начинает медленно одеваться, и Дотторе косится на него с недоумением. — Я ещё не сказал тебе уходить. — О? А ты должен был? — в улыбке, которой Чайлд одаривает Дотторе, что-то не так, она словно бы стала немного другой, но Дотторе не способен указать на различие. — Мы ведь закончили приятно проводить время, разве нет? У тебя наверняка есть, чем заняться. Дотторе приподнимается на локте и отвечает ему хмурым взглядом. Истома и удовольствие начинают покидать его тело. — «Приятно проводить время»? — задумчиво повторяет он, смотря на пальцы Чайлда, ловко продевающие пуговицы рубашки в петли. — Ты говорил, что хочешь меня видеть и нуждаешься в этом, разве нет? — Это так, — рассеянно соглашается Чайлд. — Мне было одиноко и тоскливо, я успел немного поссориться с ним перед отъездом, и эта ночь казалась особенно холодной. А ты… ты говорил, что не против моей компании, ведь так? Губы Дотторе дергаются. — Я ничего не говорил о том, что согласен трахнуть тебя в качестве утешения. — Разумеется, но что в этом плохого? Мне показалось, что тебе понравилось. — Ты ничего не говорил об этом, — с нажимом произносит Дотторе. — Я сказал, что хочу тебя видеть, и ты мне нужен, разве этого недостаточно? — Чайлд выгибает бровь. — Тебе в любом случае не были интересны мои дела, и я просто пришёл к тебе со взаимовыгодным предложением. Дотторе поднимается на кровати и вдыхает поглубже, готовясь высказать Чайлду всё, что думает о его подходе, но внезапно его горло сжимается, дыхание перехватывает, и он разражается кашлем, от которого перед глазами начинают плясать круги. Омерзительный сладкий запах обступает его со всех сторон, его лёгкие словно бы раздирают крюками изнутри, и от него ускользает дыхание дышать, ему нужно попытаться побороть приступ, чтобы снова дышать, чтобы прийти в себя, чтобы не Его выворачивает кровью на белые простыни; кровь мешается с небольшими угловатыми лепестками и россыпью запятнанных кровью синих цветков. Дотторе смотрит на мешанину из лепестков и крови и понемногу восстанавливает сбитое дыхание. Он чувствует липкую кровь на подбородке, но пока у него не хватает сил, чтобы её стереть. Грудная клетка кажется развороченной. Чайлд выглядит удивлённым. Он наклоняется над кроватью, разглядывая лужу крови и цветы. — Это же васильки? Красивые. Я люблю их, — он осторожно касается пальцами одного из цветов, и Дотторе чувствует себя так, словно ему дали пощёчину. — Но почему?.. Это похоже на какие-то мистические легенды… Дотторе молчит. — Ты ведь справишься с этим сам, думаю? — спрашивает Чайлд, оглядывая Дотторе. — Мне показалось, что ты не в настроении для того, чтобы говорить, а я, если честно, не хочу портить приятный вечер. Надеюсь, ты скоро вылечишься. Когда за Чайлдом закрывается дверь, Дотторе отплёвывает оставшуюся кровь и бессильно опускается на подушку. Симптоматическое лечение. Покой. Жаль, что он не сжал пальцы на глотке Чайлда сильнее и не заставил его наглотаться крови вместо себя. Человеческие чувства слишком несовершенны и непостоянны. поиск лекарства необходимо продолжить.

---

Дотторе продолжал собирать скудные крупицы данных, исследуя болезнь со всей возможной тщательностью. Убить цветы оказалось сложнее, чем он предполагал вначале: привычные средства для уничтожения живого оказались неспособны справиться со скоплением цветов, которые множились и прорастали в лёгких; лекарства более магического толка могли избавить его от постоянной боли, но не от проклятых цветов; Глаза Бога или Глаза Порчи не могли ни замедлить рост, ни устранить бутоны и соцветия. Когда самые очевидные средства исчерпали себя, Дотторе перешёл к более сложным комбинациям и формулам. Днем — доработка машины, которая должна была стать образцом для будущей партии, вечера же были целиком посвящены исследованиям заболевания. Дотторе заканчивает очередную запись в блокноте и отводит взор от бумаги, давая отдых глазам. Что-то на периферии зрения привлекает его внимание. Ах да, эти часы. Он принёс их из лаборатории очень давно, но у него все ещё не было возможности лучше их изучить. Дотторе переворачивает часы и некоторое время наблюдает, как песок сыплется из одного сосуда в другой. Когда в нижний сосуд перетекает почти половина песка, Дотторе снова касается деревянного корпуса и поворачивает их обратно. лекарство будет найдено. у него ещё достаточно времени

---

Дотторе просыпается с неприятным чувством усталости, будто у него не было нескольких часов беспокойного сна. Из приоткрытого окна доносится запах дождя, который кажется Дотторе омерзительным и сладковатым. Дотторе потирает глаза. За последнее время он привык ощущать примесь сладкого запаха на всем. Дотторе одевается, упорно стараясь не замечать, каким бледным и худым стало его тело за последнее время. Если раньше он ел не слишком часто исключительно в силу собственных привычек, то теперь почти не испытывал голода и с трудом мог съесть что-то так, чтобы оно позднее не оказалось на полу, смешанное с желчью, кровью и цветами. Одежда успешно маскирует все недостатки, усмехается Дотторе, поправляя бабочку перед зеркалом. Все яркие пятна в его костюме кажутся выцветшими, как и он сам, но он предпочитает этого не видеть. Вместе с этим он предпочитает не думать о том, что этой ночью он снова почти ощущал Чайлда рядом с собой. У Чайлда есть те, кто думает о нём, заключает Дотторе, по неясной самому себе причине кривя тонкие губы. проклятые лепестки Эти ощущения тепла и раздирающей боли не имеют ни смысла, ни отношения к Дотторе. Его холодный, отточенный логический ум слишком совершенен для чего-то подобного. Болезнь случайна, и он найдёт способ с ней разобраться. Дотторе надевает маску и удовлетворённо смотрит на своё отражение в массивном зеркале. Кажется, вчера он заметил едва различимый налет коррозии на металлических частях машинного ядра. надо переделать

---

и всё же он мало что успевает. он терпит неудачу опыт за опытом и даже не приблизился к формуле лекарства. проклятые цветы прорастают в его груди всё сильнее и жадно заглатывают воздух, попадающий в лёгкие Они кажутся бессмертными. Дотторе вытирает подбородок дрожащей рукой. Очередной приступ оставляет его с болью в груди, от которой слезятся глаза, головокружением, спутанными мыслями и мерзким сладковатым запахом, пропитавшим всю комнату. Он тяжело садится на табурет в углу и смотрит на алое пятно посередине лаборатории тусклым взглядом. Маска, заменяющая машине лицо, повредилась в процессе одного из опытов, и теперь ее пересекала длинная трещина, через которую можно было различить механические внутренности — провода и важные детали, которые обеспечивали своевременное выполнение команд и невероятную точность. Деталь необходимо заменить. Это нужно сделать к завтрашнему дню, ведь на завтра Дотторе планировал новый, последний опыт, за которым последует производство пробной партии. Перед глазами Дотторе пляшут синие круги со сладким запахом. он слишком устал

---

Когда Чайлд снова появляется на пороге покоев, Дотторе кажется, что это бред или очередное видение. — Дотторе, — взгляд Чайлда серьёзен; эмоции на его лице кажутся Дотторе непонятными, и прочесть их не получается. — Мне… Нам надо поговорить. — Если тебе требуется обезболивающее от очередных ран, приходи в лазарет в рабочее время. — Я хотел поговорить не об этом. Дотторе наконец поднимает на него взгляд; под его покрасневшими глазами залегли глубокие тёмные тени. — Я поступил нелепо тогда. Возможно, мне стоило рассказать больше и дать тебе выбор. — Ты предпочёл рассказать только то, что было выгодно. Чайлд садится за стол напротив него. — Мне было ужасно одиноко, а ты… Я доверяю тебе достаточно, чтобы доверить и свое тело. Но это действительно вышло немного странно. Дотторе пожимает плечами и молчит, глядя на Чайлда выжидающе. — Чёрт, ты выглядишь не очень, — Чайлд косится на бледное лицо Дотторе, высвеченное из полумрака комнаты лампой. — Что случилось? — Тебя так долго не интересовали ни мое мнение, ни моя жизнь, что изменилось сейчас? — с мрачной усмешкой спрашивает Дотторе. Цветы в его легких ликуют и звенят каждым венчиком. Дотторе больше всего хочет не видеть перед собой Чайлда, и ему совершенно плевать, что об этом думают цветы. — Я много размышлял в последние пару месяцев. Тогда мне стоило чуть больше интересоваться тобой. — Очевидно, ты был занят другими мыслями, и я не понимаю, почему сейчас ты не… — В Ли Юэ? Я должен отбыть только завтра. У меня больше нет причин приезжать туда на более длительный срок, — Чайлд грустно улыбается, но сразу же становится серьёзным вновь. — Расскажешь, что произошло и чем я могу помочь? — Ты очень поможешь, если уберёшься отсюда немедленно, — Чайлд недоумённо распахивает глаза, слыша резкий тон. — У меня нет ни причин, ни желания снова согревать тебя, когда тебе одиноко и тоскливо. Уходи. — Нет-нет, я действительно хочу помочь, а не… — Уходи. Или я выразился недостаточно ясно? — Я не… — Пошёл прочь! — рявкает Дотторе. — Вон! На этот раз Чайлд не пытается протестовать. Он встаёт из-за стола и молча покидает покои. Его потупленный взгляд кажется виноватым, но Дотторе совершенно безразличны такие детали. Чайлд исчезает за дверью, и Дотторе смеется. Такой ничтожный, такой несовершенный и человечный мальчишка, из-за которого он давится кровью, задыхается и почти не может есть, такой неидеальный в своих порывах и эмоциях. Как глупо. Так же глупо, как всё, что происходит с ним самим. Смех Дотторе становится всё более безумным, а затем переходит в кашель, громкий и хриплый. Он сгибается и падает на стол. Из его горла течёт кровь, кровь, слишком много крови вперемешку с цветами, сладкий запах стискивает виски и пережимает глотку, не давая дышать ему нужно дышать, попытаться восстановить дыхание, но перед глазами темно, а мысли путаются. синие цветы прорастают через паркет и деревянный стол, пролезают в щели между кладкой стен, они пробиваются сквозь мышцы и кости его тела, и словно бы никогда не было блистательного Иль Дотторе, и всегда существовали лишь эти жадные до кислорода и тепла синие цветы, жаждущие, нуждающиеся и бессмертные их не разрушить. они почти разъели это жалкое и слишком человеческое тело они совершенны Дотторе давится запахом цветов, которые пляшут у него перед глазами Когда приступ проходит, Дотторе с трудом поднимается. На пол сквозь щели стола стекает кровь. Внимание Дотторе привлекает блеск на полу. Часы. Должно быть, он сам не заметил, как сбросил их во время приступа. Дотторе склоняется к часам и видит, что они разбились от удара. Даже артефакты поддаются разрушению. Они несовершенны и могут быть уничтожены, как и- Неважно. Просто дышать.

---

Когда Дотторе просыпается, за окном всё еще темно. Его знобит. Дотторе с трудом зажигает лампу и находит на столике лекарства. Таблетки должны облегчить симптомы. Дотторе тянется к стакану воды и чувствует, как у него сжимается горло, а из уголков губ стекает кровь. Он ощущает сладкий запах, одинаково омерзительный и привычный. ему снова снились руки Чайлда на плечах как глупо Возле стола блестят осколки. Он так и не убрал их из-за слабости после предыдущего приступа. руки Чайлда были тёплыми и ласковыми К горлу подступает кровь, смешанная с синими цветами. У него больше нет времени.

---

Дотторе сидит за столом и пересматривает записи в блокноте. Сейчас эти исследования кажутся ему бессмысленной суетой и пустой потерей времени. Ни одна из формул не приблизила его к победе. В чем же причина? Неужели его совершенная логика дала сбой? Впрочем, теперь это абсолютно не имеет значения. Чайлд заходит в покои. Когда он оказывается возле стола, то неосторожно наступает на осколки, и они со звоном ломаются под его сапогом. Юноша выглядит смущённым. — Я оказался слишком человечным… — В человечности не бывает излишеств, — не соглашается Чайлд. — Люди несовершенны. — В этом и смысл, — Чайлд улыбается, и Дотторе чувствует, как в его груди теплеет. — Совершенное не может меняться и преобразовываться. Оно словно бы изначально рождается мёртвым. А несовершенное способно меняться и двигаться вперёд. Ведь это и значит быть живым? Дотторе смотрит в лицо Чайлда, светлое от пробивающихся из окна солнечных лучей. — Я никогда об этом не думал. — Ты всегда можешь это изменить, — Чайлд смеётся и касается губ Дотторе своими. От поцелуя у Дотторе перехватывает дыхание.