Нежный шёлк

1. Дельта. Ртуть Она сливается с пятнами солнца, её движения — танец, ртуть и замершая в потоке вода. Заслышав лишний звук, она становится одним целым со стволом дерева, и её дыхание следует за тональностью шелеста листвы. «Я ещё не осознала» — эмоций почти нет после того, как увидела Лами, предпоследнюю участницу, неподвижную и остывшую. К горлу что-то подступило, но она заставила себя быстро уйти. Иначе недолго быть ей последней. Втроём они оставались больше года. Они дополняли друг друга. Умная Лами, хитрая Тересони и стремительная Дельта. Изысканная и соблазнительная Лами. Тересони, непобедимая в ближнем бою, побеждённая и сломленная. И просто Дельта. Ей дали имя, чтобы запутать противниц. Где-то должны быть Альфа, Кси и Зета, но их, конечно, никогда не существовало. На мгновение силы покидают её, когда она видит предпоследнюю, распростёртую на земле — она так красива, что даже бездыханной ею можно любоваться; Дельта подбегает к ней, прижимает ладонь к её шее — и в этот момент сердце тяжёлым камнем падает вниз. Бордовый след на земле тянется к ручью. Но это не кровь Лами. Иногда они называли себя сёстрами, воинами тени, иногда, смеясь, любовницами и птицами мести, но чаще — участницами. Им подсознательно хотелось, чтобы всё это было игрой, чьей-то фантазией, и в конце все они вместе обнимались бы в школьной раздевалке, делились шоколадом и устало вытягивали ноги. Но это всего лишь мечты: Дельта читала про такое, про игры. Сейчас всё по-настоящему. И Лами уже нет, тоже по-настоящему. Нужно забыть её имя и никогда не вспоминать. Она просто предпоследняя. Микроскопическими глотками Дельта втягивает воздух, насыщает лёгкие и мозг, потому что опасные звуки не дают покоя. Всего два шелеста, которых здесь быть не должно. Теперь нужно сконцентрироваться только на этом. Дельта знает, кому принадлежат опасные звуки. Тех девушек, соперниц, тоже было тринадцать; или это легенды; но оставалось тоже трое. Одна из них вышла из игры сама. Она была привязана к одной из подруг, не выдержала утраты и рано утром забралась на скалистый утёс, после чего уже не вернулась. Когда осталось двое, Дельта тоже была лишь вдвоём с Лами. По оттенку крови на берегу Дельта поняла, что теперь противница одна. Её имени она пока не знает. И хорошо: если знаешь имя, человек становится ближе. Сейчас она просто противница. И она где-то в лесу. Эти звуки — её шаги. У неё в руках что-то есть, иначе бы её не было слышно совсем. Влажная листва; пятна солнца; после дождя тропинки сырые, и Дельта избегает их. Следы оставлять нельзя; деревья, трава, поваленные стволы помогают ей. Она как воздух, сочится сквозь ветви, сквозь лучи солнца, шаги её невесомы, глаза и уши работают на пределе. Она чувствует себя роботом. Она чувствует не только звуки, запахи, прикосновения кончиков листьев, её сердце открыто всему. Она ощущает рябь на воде за сотни шагов, она чувствует покалывания чуть ниже правой груди от того, что по правую руку обрыв — его пока не видно за ветвями, но скоро расщелина откроется. Сквозь безветренные ветви солнце роняет тягучие янтарные капли. Лами умела растапливать древний янтарь в ладони и возвращать ему форму смолы. Тересони раскалывала в руке камни и рассеивала пыль по ветру. После каждой ушедшей девочки они поджигали янтарь и вдыхали его аромат. Других традиций они не стали придумывать. В груди горячее и холодное одновременно. Ладони и ступни заполняет свежее ощущение. Дельта тянет на себе короткую тунику вниз. Девушка хорошо знает это ощущение. Ей открываются. В лесу сейчас не слышно никого, кроме неё. Она знает: если в лесу кто-то из участниц, больше в рощи никто не решается заходить. Это значит, что противницу она просто не чувствует. Но сейчас противница открывает ей сердце. Это странное ощущение. То невозможное чувство, когда слёзы сами собой просятся наружу. Дельта не умеет плакать. Когда нужно плакать, ей просто нечем дышать, но она научилась с этим справляться — ещё когда девочек было восемь. Дельта непроизвольно прижимает руку к груди. По привычке она делает это молниеносным незаметным движением, даже не потревожив стрекозу, что парит рядом с её плечом. Девушка никому не признавалась, потому что никто бы не понял. Но она хотела примириться с противницами. Ещё тогда, когда их тоже было много. Она не понимала, почему они враждуют. Ей просто сказали, что нужно убивать. Вопросы никогда не поощрялись. Дельта не дышит, чтобы не мешать ощущению; оно заполняет её. В груди звуки и буквы, плавные, тёплые. Отголосок имени девушки, что где-то поблизости. В груди желание, чтобы отпустили к солнцу, к звёздам, чтобы волны ласкали тело, чтобы блики на воде смеялись. Дельта не верит. Это уловка. Невозможно столько лет уничтожать, а потом открыться. Но невозможно и открыть сердце не по-настоящему. Если открываешь — значит, доверяешься. Она больше не враг. И девушка выходит на тропинку. Несмотря на ткань, она чувствует себя обнажённой под взглядами леса. Слабое дуновение ветра прикасается к её коже. Глина под босыми ногами плавится. Все её мышцы напряжены, хотя внешне девушка расслаблена. У неё нет оружия — эта мысль мелькает в последний момент. Это упущение последних часов. Тогда она почувствовала, что потеряла предпоследнюю, и бросилась на поиски — как всегда, стремительно, неслышно, почти в полёте пересекла Сумрачную, Синюю и Прозрачную рощи, остановилась мгновенно на берегу Звенящего ручья. И сейчас без оружия она кажется себе голой до невозможности. Движение воздуха подсказывает: это не ветер. Рука противницы поднимается. Дельта ещё не видит этого, но чувства обострены до предела. Звук выстрела и поднятую руку противницы она осознаёт лишь тогда, когда лопатками вжимается в камни — оказалась за скалистым выступом, поросшим чахлыми соснами; это рефлексы, она не успела даже подумать. Горько: сердце можно раскрывать обманом. Сейчас нельзя думать, и Дельта бросается вниз, точно тогда, когда рассекающий луч взрывает камни над её головой; доля мгновения, и она уже позади соперницы; та в лёгком костюме, куртка и просторные брюки; ещё выстрел. Лица девушки не видно за ненавистью. Дельта не боится тяжёлых пуль и смертельных лучей, но руки противницы на её горле – верная гибель. Уничтожение; как программа; точные невидимые движения; короткая туника уже располосована, и куртка на противнице покрылась бурыми пятнами. Время замедлилось, ветер застыл плотной массой. Дельта сама не понимает, что произошло, но девочка уже лежит без движения в расщелине — глубоко, у корней высоких деревьев. Отсюда, с высоты, она кажется почти хрупкой. Она тоже без обуви. Тело её в неестественном положении. Дельта начинает дышать. Лёгкие наполнены огнём, губы — кровью. Ткань разодрана. Девушка проводит ладонью по ушибу под грудью. Столкновение не заняло и двадцати ударов сердца. Дыхание приходит в порядок. Сердце бьётся размеренно. Мышцы на ногах расслабляются. Девушка садится на корточки на самом краю обрыва и смотрит вниз. Она не может определить, жива ли соперница. Сейчас она и правда кажется девочкой, едва ли не подростком. Хотя её молниеносная реакция выдаёт годы учёбы и столкновений. Она невысокая и тонкая. Даже теперь, когда её тело напоминает сломанную куклу, она кажется почти изящной и одновременно яростной. Дельта вдруг понимает, что она победила. Всех. И соперниц, и своих девочек. Это больно и не приносит радости. Она позволяет себе смахнуть слёзы и глубоко вдыхает. Новой задачи у неё нет. У неё была лишь задача уничтожать противниц. Она чувствует опустошение. Ноги в ссадинах, и девушка проводит пальцем по самой больной, где кровь ещё не до конца запеклась. Хвойный и лиственный лес щедро делится с ней воздухом, но надышаться всё равно сложно. Когда-то — очень давно, почти в прошлой жизни — один из учителей, запретивших запоминать его имя, сказал ей, что она вырастет и будет защищать горожан. Она бы хотела этим заняться. Но города уже давно нет, лишь несколько маленьких посёлков, козы, птицы и пожилые жители. Что ж, можно защищать их. Думать сейчас хочется ещё меньше. Девушка ищет в густой траве и находит тяжёлый лучевой пистолет — из чёрного металла, который не блестит на солнце. У хрупкой девочки крепкие руки. Но это ей не помогло. Дельта снова кидает взгляд на распростёртое тело внизу, поднимается с колен и идёт в сторону каменного дома. Теперь дом принадлежит ей одной. Хотя и с предпоследней ей было в этом доме хорошо — в те редкие моменты, когда они оставались дома. Ветер шумит в кронах, как будто теперь больше не о чем беспокоиться. Его песни заунывны. Воздух приносит влагу с реки. Влага оседает на щеках. Мелкие камни на дорожке впиваются в подошвы, но сейчас уже можно оставлять следы. Дельта мгновенно застывает, когда в траве мелькает тихая змейка. Её взгляд пустой. Девушка думает, что такой же взгляд сейчас и у неё. Она опускает ногу и делает следующий шаг. А потом разворачивается и бежит обратно, к расщелине. Так же быстро, как тогда, когда хотела успеть помочь Лами. Она цепляется за корни, стремительно спускается вниз, во влажную прохладу — сюда лучи солнца проникают с опаской. Прелые листья под ногами мокро шуршат. Дельта подходит к девушке. Порванная куртка задралась, обнажая живот. Живот как будто выточен из мрамора. Это потому что света мало и потому что кожа бледная. Дельта опускается на колени, кладёт пистолет рядом и дотрагивается до шеи соперницы. Артерия едва заметно пульсирует. Очень редко, как будто выходят остатки воздуха и сил. Дельта встаёт. Впервые в жизни она не знает, как поступить. В лежащей девушке едва теплится жизнь. Одна рука прижата к боку, вторая безвольно лежит вдоль тела. Бледные ступни с мучительно поджатыми пальцами. Широкие штанины подвёрнуты, словно девушка носила чужую одежду, на размер больше. Её волосы почти бесцветные в этом тусклом свете — они маленьким озером лежат на пожухшей листве. И шея такая беззащитная. Достаточно несколько мгновений подержать ладонь на её горле и прекратить мучения. Дельта засовывает пистолет за пояс, крепче затягивает ремешок из кожи и, вздохнув, поднимает безвольное тело девушки на руки. На юго-западной стороне просвет между ветвями больше; там найдётся тропинка, чтобы подняться наверх. 2. Капитан Хитори. Позабытый город — Мы точно туда попали? Ты уверен, Хитори? Капитан не оборачивается на голос за спиной. Он лишь улыбается: интонации стали совсем человеческими. — Конечно, уверен. — А я нет. Только посмотри на это. Побережье и в самом деле выглядит неприветливым — скользкое, скалистое, ни единого клочка травы, только несколько металлических конструкций; да ещё тучи хмурятся, и ветер вспенивает волны. И, конечно, ни души. Не дождавшись ответа, корабль ворчит что-то, но пришвартовывается, спускает трап, и капитан сбегает на берег. — Готовься,— Хитори перекрикивает шум волн. Корабль застыл у самого берега; он привык обходиться без якоря и тросов, использует магнитные волны.— Такого ты ещё не видел. — Да господи, чего я на своём веку ещё не видел,— корабль пожимает мачтами. Он на всякий случай раскрыл над палубами огромный тент: опасается, что вот-вот пойдёт дождь. Ему же и отвечать за все те вещи, которые Хитори не удосужился убрать в каюты. Капитан вынимает из кармана старый серебристый карандаш и выводит одно слово на проржавевшей крышке старого пересохшего фонтана. Он знает, что корабль любопытный и обязательно подглядывает: оптика у него хорошая. — Что это? — Ионис. Название города. Буквы получаются объёмными, как будто отлиты на металлической крышке. Хитори поскорее отходит, потому что из фонтана начинает бить тонкими струями вода — сначала с запахом затхлости, потом бурая лужица вокруг становится почти прозрачной; вода, прочистив трубы, льётся свободно. — Города? И кого ты хочешь этим удивить? Лет четыреста назад воссозданная реальность кого-то, может, и удивила бы. И вообще, сколько ты мне этих городов показывал. Тем более таких, фантомных. Вокруг фонтана появляются невысокие зелёные деревья — сложно поймать момент: их только что не было, и вот они уже шумят на тёплом ветру. Аллея с апельсиновыми деревьями залита солнцем. Где-то в отдалении слышны голоса и звуки трамваев. — Не то чтобы удивить... Просто этот город я еще в юности создал, двадцать лет назад. Целый город, представляешь. С пригородами, с людьми, с преступниками, с художниками, у меня тут всё было. Всё продумал, проектировал каждую мелочь. Это моя первая воссозданная реальность. Распускаются цветы, и корабль внимательно следит за тем, как появляются плетёные беседки, линии электропередач, фонари, крошечные летние кафе. Здесь, в этом уголке на высокой скале, никого больше нет, и Хитори просто стоит и ждёт, пока город включится окончательно. — Красивый, как старый Лиссабон. Таким мне его хотелось видеть. Рельеф местности придумал, цвета подбирал для каждого дома вручную, жителей просто тысячами проектировал, разные этнические группы. Целебные источники, скалы с древними поселениями... Здесь не только город, здесь ещё его спутник, Ионидис. Совершенно не помню, зачем я его придумал. Хитори садится на бортик каменного фонтана. За его спиной бьёт мощными струями разноцветный фонтан. Стебли цветов колышутся от тёплого ветра с моря. Приветливый женский голос неторопливо объясняет, где лучше пришвартоваться, в каких кафе самые свежие и недорогие угощения. Хитори машет ладонью, приглушая звук: он сам программировал невидимую помощницу, и избыточные подробности ему ни к чему. Он и так точно знает, куда пойдёт перекусить в первую очередь. — Слушай, ты к скалам пришвартуешься? Там какие-то ремни должны быть. Или тебе размяться хочется? Корабль скептически фыркает: — Я не слишком тяжёлый, но ты меня так завалил всяким добром… Вряд ли от этих ремней будет толк. Нет бы металлические кнехты по старинке поставить. — Ну не подумал тогда,— добродушно отвечает капитан.— Я тогда редко на кораблях путешествовал, не учёл. Не ругайся. В юности казалось, что выдержат. В юности вообще много во что веришь. Отращивай колёса, пойдём по городу прогуляемся. — О, наконец-то вспомнил и про старого друга. В сухопутном режиме корабль довольно компактный; он старается, чтобы название — «Сильвер» — было на самом видном месте. Он следует за Хитори, с любопытством оглядываясь вокруг. Город тёплый, улицы покрыты брусчаткой, и все дома разноцветные, тесно прижимаются друг к другу. Уютные улочки, крытые павильоны. Небольшие кафе с полосатыми тентами, португальская речь перемежается с китайской, итальянской, русской и немецкой; дурманящие ароматы из булочных. Корабль с удивлением провожает взглядом темнокожую красотку с обнажённой грудью — на девушке синие джинсы клёш, туфли на высоких каблуках, а за спиной чехол с гитарой. — Это здесь в порядке вещей? — приглушив динамики, спрашивает он. Хитори смущённо потирает щёку: — Да не то чтобы… Но тогда мне нравилось такое. Ты слышал что-нибудь про культуру хиппи? Корабль кивает: — Короткий, но выразительный период в истории человечества. Триста восемьдесят лет назад зафиксирован последний хиппи на планете. Удивлён, что ты тоже про них знаешь. Людей становится больше. Хитори просит корабль посторониться: проезжает трамвай. «Сильвер» отодвигается и с любопытством разглядывает звенящий агрегат. — Конечно, своеобразного изящества он не лишён… Прямо на узких улочках лимонные и апельсиновые деревья. Смуглый грузный мужчина с необыкновенной лёгкостью играет на плоском красном фортепиано, рядом ему подыгрывает парень с гулким ручным барабаном. На тротуаре под их музыку босиком танцуют две девчонки-студентки, взявшись за руки,— смеются, потому что танцевать обе не умеют, но настроение у обеих чудесное. Корабль запоминает этот момент. Хитори покупает обжигающий хот-дог в небольшом зелёном вагончике на углу. — Слушай,— говорит корабль,— раз уж ты здесь собрал всю старину. А амазонок у тебя тут не было? — Дались тебе эти амазонки,— удивляется Хитори,— десятый раз про них спрашиваешь, в каждом городе. Где ты про них начитался? — В корабельной библиотеке и начитался,— объясняет «Сильвер»,— но там мало книг, только на шести языках. Кто-то, очевидно, не любитель читать. — Несправедливо,— замечает капитан.— Сам же знаешь. Амазонки… Будешь смеяться, но что-то такое было. Воинственные девчонки, по лесам бегали. Начал создавать им реальность, а потом надоело, на город переключился. Наверное, ещё тогда друг дружку все перебили, может, уже и не осталось ни одной. — Жалко,— огорчается корабль. Они вдвоём слушают хор юных учениц у консерватории, любуются малиновыми отблесками иллюминации на облаках. Каменный город к вечеру остывает, но в закатном свете он ещё более красив. Даже здесь, у центральной площади, слышен гулкий шум волн с моря. — А почему отключил город? — Хотел что-то исправить. Ни времени, ни желания не хватило, а потом уехал из этих мест, за двадцать лет как-то особо и не думал про это. Капитан собирается зайти в своё любимое кафе «Созинью» — крошечное, уютное, и всегда играет приятная музыка. Порой он сам удивляется, сколько всего он тут придумал, некоторые улицы и здания даже не помнит, видит, как в первый раз. Но про кафе не забыл. Корабль возмущается: он в кафе вряд ли сможет пробраться; Хитори берёт еду и выносит на свежий воздух, сидит на сложенных мачтах, беседует с кораблём и заправляет его молекулярным топливом. Вместе они путешествуют уже давно — «Сильвер» поизносился, приобрёл черты характера и стал ворчливым, но Хитори к нему привык и не захотел менять на новый. В сиреневом воздухе гуляющие парочки все как на подбор красивые. «Прямолинейные у тебя вкусы»,— вполголоса говорит корабль, когда мимо проходит барышня с особенно выразительной фигурой.— «Но, что спорить, красиво. И вообще город приятный, любо-дорого посмотреть».— «Посмотреть? У тебя же глаз нету».— Капитану нравится дразнить спутника.— «Зато сенсоры чувствительнее, чем у тебя»,— огрызается корабль,— «и вообще, неясно, кто из нас более чувствительный, я или ты». Хитори одёргивает его: — Так, спасу от тебя нет. Во время плавания постоянно ворчишь и скрипишь, сейчас-то хоть дай одному побыть. «Сильвер» замолкает. То ли отключился на подзарядку, то ли обиделся. 3. Дельта. Каменный грот Может быть, кто-то давно, сотни лет назад, построил этот каменный бассейн. А может быть, вода искала себе дорогу и образовала заводь, на поверхности которой подпрыгивают пузырьки. Сейчас в полуразрушенном гроте грубые каменные бортики образуют почти правильную окружность. Своды грота влажные, и раз в несколько минут рядом падают капли. Вода почти горячая — подземные источники — но упрямые студёные ручьи в скале смешиваются с шипящей целебной водой. Здесь всё упрямое. В каменистой почве пробиваются растения, тянутся к скупому солнцу. И Дельта упрямая. Она привыкла терпеть, когда входит в обжигающую воду. Эта вода исцеляет её — забирает дурные мысли, восстанавливает кожу, убирает ссадины. Девушке нравится чувствовать очищение. Гибкие ветви растений надёжно закрывают её — листва узкая, выглядит настороженной. Некоторые стебли тянутся прямо из воды. Если Дельта сидит без движения, заметить её невозможно. Шаги босых ног. Дельта без труда задерживает дыхание. Мириан, до сих пор израненная и хромающая, сбрасывает тунику и обводит взглядом всё вокруг. Видно, что её шея и спина ещё очень сильно болят. Она переступает бортик и тоже опускается в воду — в десятке метров от девушки. Должно быть, что-то вспомнила, почувствовав странный запах воды — его нельзя назвать приятным или неприятным, он резкий и непривычный, сколько бы ни входила в воду. Возможно, те минералы, которые лечат тело и душу, отдают свой аромат воде. Мириан прикрывает глаза. Её тело отсюда кажется хрупким и одновременно наполненным странной силой. Она как натянутая струна. Как будто составлена из микроскопических деталей, размером с шарики ртути, и Дельта на расстоянии чувствует, сколько твёрдости, напряжения и готовности под кожей едва уцелевшей девушки. Мириан долго лежит без движения. По её стиснутым губам видно, что она едва терпит обжигающую воду. Её раны ещё не затянулись. Ни одного перелома не было — были вывихнуты рука в плечевом суставе и стопа, но Дельта вправила их, пока девушка была без сознания. Разбитые губы и скулы, разодранная кожа, ушибов без числа, растянутые связки. Возможно, пыталась схватиться за ветви, пока падала. Много раз Дельта носила Мириан сюда — девушка казалась легче паутины,— купала, кормила отварами, покрывала заживляющими мазями. И пыталась разобрать, о чём беззвучно шепчут запёкшиеся губы. Не то «убью», не то «люблю». Иногда кажется, что «спасибо», иногда — «спаси», а иногда «берегись». Ни на один живой язык это не было похоже до конца. Дельта дышит размеренно, животом, не издавая ни звука. Сквозь листву она рассматривает тело девушки в прозрачной воде и её застывшее выражение лица. — Почему ты решила меня спасти? Голос Мириан звучит неожиданно. Дельта вздрагивает. Она слышит этот голос первый раз — он звучит, как далёкий ветер в пустой амфоре. Имя девушки она нашла на внутренней стороне порванной куртки — микроскопические буквы старого алфавита. Дельта вспомнила, что имя это она слышала однажды, ещё совсем юной, лет семь назад. С тех пор имена не пригождались. Противниц знали в лицо, по оттенкам запахов, по шелесту шагов. Имя Мириан тогда показалось девочке красивым, но она сумела убедить себя, что красивое имя скрывает большую жестокость. Так и оказалось. — Я хорошо вижу сквозь густую листву,— произносит Мириан негромко. Дельта кивает, спокойно встаёт и идёт по направлению к девушке. Её не стесняет собственная нагота — вода не достаёт и до середины бедра. Девушка знает, что в сдержанных лучах солнца её тело, покрытое каплями воды и тёплым загаром, довольно красиво, а тени подчёркивают рельеф мышц живота и рук. Она садится в трёх метрах от девушки, по плечи погрузившись в воду. На таком расстоянии противница не сможет быстро и незаметно вскочить и нанести ей удар. Сквозь прикрытые веки Дельта наблюдает за движением теней. Потом говорит: — Я никогда не хотела убивать. Их разговор нетороплив. Взвешивают каждое слово. Слова звучат в такт ледяным каплям, срывающимся со сводов грота. Иногда капли падают на плечи и на колени. Мириан положила руки перед собой на сомкнутые колени, расслабленно опустив кисти. Вода вокруг неё неподвижна. В глубине бассейна вода бурлит и искрится. Листок, упавший с ветки, уносит течением в темноту. — Почему мы враждовали? — Потому что так было всегда. Мириан поднимает со дна обкатанный водой камешек и, не раскрывая глаз, подкидывает его так, что он падает точно в подставленную ладонь Дельты. Дельта не задумывалась, чтобы поймать камешек. Её тело сделало это само. — Совершенные убивающие механизмы. Вот мы кто. Так нас готовили. Дельта кивает. Мириан смотрит на неё. Выражение её лица необъяснимое. Под маской спокойствия тысячи и миллионы мыслей и эмоций. Она встаёт мгновенно, так, что струи воды не сразу опадают с неё. — Но я жива только благодаря тебе. Это очень странно. Она переступает через бортик и, подняв тунику, уходит. Её движения — словно в ней сжатые пружины. Готовы распрямиться при любой опасности. Дельта не оборачивается ей вслед. Плечами и спиной она чувствует любое движение противницы. Шаги стихают за поворотом — в правом коридоре. Там комната, где Мириан лежала всё это время. Обедают они тоже вместе, молча. Мириан бесшумно появляется в зале с широкими столбами и духовыми печами и садится за стол с противоположной стороны — там, где Дельта поставила ей тарелки с супом, вяленым мясом и овощами — совсем немного, потому что запасы подходят к концу. Движения девушки отточенные, но именно это выдаёт сдерживаемую боль. Стол огромный, и Дельта с последними участницами всегда чувствовала себя здесь потерянной. Мириан собирает тарелки — свои и Дельты — и моет всю посуду в огромной гранитной раковине. После этого она растворяется в тёмных коридорах. Дельта позволяет мышцам спины и ног немного расслабиться. Сегодня опасности она не ждёт. Она уходит в заросли, начинающиеся прямо в гроте, выходит на плато и собирает ягоды, устраивает очередную тренировку и до ночи читает при неясном свете лампы. На следующий день они снова разговаривают в гроте с огромным горячим бассейном, скрывшись в воде до подбородков. Где-то у подножья скал бродячие артисты играют на цитре, и звуки, растворяясь в воздухе, парят над девушками. Разговоры теперь повторяются каждый день, но ни к чему не ведут. Даже по плечи в воде, просто беседуя, они обе как будто выбирают позицию для броска. У Дельты ноет сердце. Она спрашивает себя, должна ли она была оставить Мириан в расщелине. Но не находит ответа. Поэтому каждое утро и каждый вечер она ожесточённо тренируется. Смазывает оружие. Слушает каждое неправильное движение воздуха. Но на следующий день они снова встречаются в гроте, а потом в зале с печами и гранитной раковиной. Этот зал тёмный, и там они не разговаривают, потому что любое слово отражается от стен, выложенных тёмными плитками, и звучит угрюмо. Мириан попросила у Дельты нитки и иголку, зашила свою одежду и принесла тунику обратно. В грот с бассейном она приходит обнажённой, и тонкие мускулы под её кожей кажутся изящными и стальными. Походка обрела лёгкость. Шея больше не кажется такой скованной. Плечи и руки покрываются едва заметным золотистым загаром. Дельта приучила себя не засыпать до конца. Ночью она отключается на короткое время, а потом плывёт на поверхности сновидений, ощущая всё, что происходит вокруг — все звуки, далёкие и близкие, всё дыхание ночи. Посреди ночи она встаёт и выходит на площадку, которой заканчивается скалистый уступ — скалу пронизывают коридоры, выступы, источники, помещения в ней вырублены тысячелетие назад. Ночь обнимает её, камни нагреваются под её узкими ступнями. Волосы развеваются на свежем ветру, а сияющая пыль оседает на спутанных прядях. Дельта любуется звёздной дорогой на небе. Кто щедро опрокинул целые галактики и не стал собирать эти драгоценные далёкие огни? Почему её сердце так наполнено далёкой тоской и песней без слов, когда она смотрит на звёзды? Почему в этот час её тело податливо, как растаявший воск, а мысли уносят за край всех миров? Поток воздуха бьёт в лицо, мысли мгновенно прекращают существовать, и сейчас только ощущения: она висит над бездной, едва упираясь ногами в край, и любое её движение — это падение вниз. Одной или вдвоём. Крепкую руку Мириан она узнаёт. Она даже может представить в голове положение тела девушки, которая держит её за край туники над обрывом. Запах металла — во второй руке у Мириан длинный тонкий кинжал. Под стать ей, такой же изящный и безжалостный. Полёт должен быть красивым. За мгновение до смерти такие поэтические мысли. Последним усилием она бросает своё тело винтом слева направо, чтобы схватить Мириан за тонкую шею и упасть вниз вместе. Там, внизу, только камни. Тонкое лезвие оставляет на её руке ноющий и жгучий след, но Мириан хватает её за руку, за ворот туники и рывком ставит на ноги на самом краю площадки. Движение её руки — словно хочет перехватить за горло, но лишь сжимает кулаки. Грудь её высоко вздымается. Глаза горят необъяснимым огнём, и губы приоткрыты. Неуловимым движением подобрав отброшенный кинжал, Мириан убегает по каменным ступеням, растворяется во тьме коридоров. Дельта чувствует очень много воздуха в своей груди. Мышцы спины и ног оттаивают. Она рассматривает кровоточащую полоску на правой руке. Луна светит в полную силу, платиновая и равнодушная. Дельта возвращается в свою комнату, падает на постель, не раздевшись и не обработав рану. И впервые за все последние дни крепко засыпает. Все опасения растворились на краю пропасти. Она просыпается с рассветом, рывком, не сразу впускает реальность в сознание. Узкая спина Мириан вздрагивает — от рыданий; Дельта удивлена; Мириан съёжилась на полу у низкой постели и обнимает её колени. — Я чуть не убила тебя… Я увидела полную луну, вспомнила всех своих девочек и пошла…— её голос прерывается.— Я знала, где ты, каждую ночь знаю. Я была готова сбросить тебя. Дельта кладёт ей ладони на сотрясающиеся плечи и тихо гладит. — Я не знаю, что внутри меня.— Сейчас голос Мириан как из разбитого кувшина, вытекающая вода и слёзы.— Почему я готова была отпустить твою тунику? Я не знаю, что делать! — Пойдём завтракать,— предлагает Дельта. Они завтракают вместе; и тренируются теперь вместе, ловят рыбу, собирают фрукты в заброшенных садах; ухаживают за чахлой оранжереей с гесперидиями; металл в голосе уходит, и в воде можно теперь сидеть рядом, совсем близко, а голос Мириан — как журчащая свежая вода из узкой амфоры. Им есть чему учить друг друга. Дельта делится с девушкой своими книгами — у неё большая библиотека. Мириан обучает её совершенно незаметному перемещению и мелодиям кинжала. Они поют друг другу песни на старых языках из детства, и это вызывает слёзы, и хорошо, что ночью слёз не видно. Они рассказывают друг другу об ушедших девушках. Мириан делится тайнами: как открывать сердце и подпускать к себе соперника. Вместе они остаются в одной постели, и луна скользит по влажным телам, губы саднит, тонкие ароматы рассеиваются прозрачным облаком, и до утра они крепко держатся за руки. «Дельта»,— шепчет Мириан, проводя пальцем по контуру её волос, и заворожённо рассматривает блестящие капли на груди. Её тело может быть стальным, а может превращаться в горячий янтарь. Они вдвоём сохраняют покой и мир в окрестных посёлках, разросшихся и беспокойных — грабители исчезают без следа, торговцы и пастухи теперь не боятся одиночных поездок, юные барышни могут спокойно гулять по ночам, и местные триады больше не дают о себе знать. Но никто не помышляет о Дельте и Мириан; незаметными получается остаться даже тогда, когда сгорает дотла бар на окраине, где собирались наименее человечные жители. По дороге домой девушки возвращают заблудившуюся лошадь, и хозяин сонно удивляется в предрассветный воздух, потому что искал её двое суток. Луна светит вполсилы, и Дельта сжимает руку Мириан, когда они поднимаются к себе, на высоту восьми корабельных мачт, и, сбросив одежду, растягиваются на постели. «Устала?» — Дельта кивает, и Мириан массирует ей ступни и ладони; тело девушки заполняется медовой истомой. «Ты совсем не устала? Железная...» — а Мириан и правда чувствует себя железной, но в такие моменты особенно хрупкой; она наклоняется и прикасается губами к ногам девушки, и эти прикосновения приносят обеим новые волны сил и бесконечного воздуха в груди. Дельта выбирает для неё одежду и обувь — целые кладовые, которые когда-то принадлежали им, тринадцати участницам, и их учителям, а может, и кому-то ещё. Они бродят вдвоём по галереям, находят старые картины, изысканные чаши и небольшой зал со струнными инструментами; цитры волнуют их сердца, и они перебирают струны снова и снова, пока не воссоздают мелодии, осевшие на самом краешке памяти. Девушки пытаются понять, кто владел их мыслями раньше. Почему они враждовали? Для чего были все эти девочки, растворившиеся во времени? Куда делись учителя? Почему нужно было продолжать выслеживать? Почему сейчас можно спать без одежды, крепко обнявшись, и делиться мыслями и воспоминаниями, которыми не делились даже с близкими подругами из прошлого, и печь друг для друга вкусный хлеб с маслинами? Однажды утром Мириан приносит Дельте цветок — нежный, с просторными кремовыми лепестками, с тонким сладким ароматом, оседающим на кончике языка. Дельта чувствует, как по щекам струятся слёзы, но не хочет скрывать их. Мириан крепко обнимает её, устроившись рядом в неудобной позе. А потом садится сзади и заплетает черничные волосы Дельты в красивые косы — они сильно отросли; достаёт зеркало и показывает. Дельта говорит: «Как в старых книгах». Она рассказывает подруге про то, какой город раньше был рядом — похожий на древний Лиссабон, с узенькими улочками, спусками и подъёмами, цветными домами, старыми строгими строениями, трамваями — и недалеко от моря. «Я много читала про старые города. Никогда не понимала, почему на сто миль вокруг нет ни одного города». Мириан, распутывая ей прядки, отвечает: — Ночью я делала вылазку на юг. Огни, которые я видела, выглядели как огни города. Спина Дельты напрягается. — И ты молчала? Мириан встряхивает волосами, и они оседают облаком на плечах: — Но ведь сказала же! Через час они на высоком холме. Далеко внизу, на самом краю долины, приземистые разноцветные строения, а ещё дальше, в дымке, из-за которой всё кажется серо-голубым — огромный город, прижавшийся к побережью,— у самого моря. 4. Капитан Хитори. Убежище Хитори поднимается на третий этаж и проверяет замок. Никто не пытался проникнуть; да и не мог; это просто привычка. Он запирает за собой дверь и садится в кресло посреди большой комнаты. Свет он не зажигает: огни большого города через высокие окна достаточно освещают всё вокруг. Стопки книг и пластинок. Детали механизмов. Проигрыватель, шкаф с одеждой. Несколько бутылок с вином у стены. Альбомы с фотографиями и письма. Хитори проводит рукой по лицу. Сколько же здесь вещей, о которых он лишь мимоходом вспоминал. Он встаёт и берёт в руки гитару. Он думал, что её взял старый приятель, да так и не вернул; а оказывается, всё это время гитара хранилась здесь, в несуществующем месте. Хитори проводит большим пальцем по струнам на грифе. Звук получается глубокий и одновременно тусклый, совсем не такой, каким он его помнил. Он ставит гитару на место. Убежище. Тогда ему нравилось так называть это жилище. Как сказала одна подруга: «Если тебе захочется шоколадных конфет, ты построишь конфетную фабрику?» — он улыбнулся тогда, потому что так и было. Чтобы уединяться, он придумал и включил целый город — с пригородами, своими историями, напастями, солнечными днями; город, где снег выпадал раз в несколько лет и вызывал удивление, где можно было затеряться в толпе и любоваться танцующими девушками, где каждый дом — произведение искусства. Где хочется сказать: «Так не бывает!» — настолько здесь хорошо. Ему хотелось поделиться этим местом лишь с одним человеком. Девушка, в которую он был влюблён, называла себя то Бетой, то Гаммой, по настроению, и он в шутку назвал её Дельтой. Ещё одна его неудача. Сколько раз, лежа в постели с другими девушками, он представлял на их месте Дельту и злился на них за это. Тогда он всю свою жизнь считал неудачей — в делах, в любви, в учёбе всё не ладилось, и убежище он создал лишь для того, чтобы уходить в свой придуманный мир. Он включал город, когда требовалось побыть одному, бродил по улицам, где его никто не знал, создавал новых жителей, новые сюжеты, убирал то, что не нравится. Сейчас, конечно, он равнодушен к мелким неурядицам тех лет. Хитори откупоривает бутылку вина, ополаскивает бокал, не зажигая света, и наливает на треть. Вдыхает аромат — вишня и ежевика, шоколад, табак. Вино пахнет так, как хотелось ему, и сейчас оно тоже по вкусу. Он улыбается тому, что придуманное вино пьянит по-настоящему. Открытую бутылку и недопитый бокал он оставляет на столешнице, долго стоит у окон и смотрит на живой город. Потом тихо выходит, запирает за собой дверь и спускается на улицу. Луна светит вполсилы, и шаги его звонко отдаются на брусчатке. Подозрительные молодые люди направляются наперерез ему, но отвлекаются на кого-то. Краем глаза Хитори успевает заметить какую-то возню, сдавленный возглас, но сцену скрывает тень высокого дома, и Хитори спешит дальше. Обычные дела в больших городах. Издалека доносится музыка, плавная и ритмичная одновременно. Город живёт своей жизнью. Но теперь Хитори не нужен городу. Его люди вполне самостоятельны. Будут дети, и их дети, и к их проектированию капитан Хитори уже не будет иметь никакого отношения. Если не отключить город, через несколько десятков лет тут будут свои интриги, политические игры, новые музыкальные группы, печальная статистика, заброшенные фабрики. Всё это тоже не будет нуждаться в Хитори. Под вечер он побывал в ратуше. Его не пустили внутрь; сказали, что нужен пропуск. Раньше такого не случалось, но ему объяснили, что новые правила. «Какие такие новые правила»,— раздражённо думал он,— «как будто кто-то включает город в моё отсутствие». Он в задумчивости бродил по тёплым улицам в центре, любовался барышнями, опустившими ноги в бурлящий фонтан, смотрел на влюблённых, которые обнимались прямо на газонах в парке. Слушал уличного виолончелиста и оставил ему несколько монет. День за воспоминаниями пролетел быстро. На него, высокого, смуглого и скуластого, с отросшими чёрными волосами, заглядывались девушки и улыбались ему, и это было приятно. Но ему хотелось побыть в одиночестве, а где ещё можно побыть в одиночестве, кроме как в толпе людей? Хитори спускается к приземистому помещению. Здесь он устроил музыкальную студию. Ему нравится садиться за ударную установку, брать в руки палочки и погружаться в ритм. Дверь, конечно, закрыта, и он заходит с другого входа. И удивлённо останавливается. В глубине слышна музыка. Навстречу Хитори выходит приземистый мужчина в широких штанах и лёгкой безрукавке: — Тебе чего, мистер? На запись уже очередь. Хитори заворожённо разглядывает студию. Через стеклянные стены видно, сколько здесь теперь инструментов и аппаратуры. Его ударная установка неопрятной кучей сложена в дальнем углу. Бархатных стульев, которые ему так нравились, нигде не видно. Бас-гитарист и ударник начинают свои партии, и Хитори, послушав полторы минуты, выходит на свежий воздух. Ему так не сыграть никогда в жизни. Нужно вспомнить, как сделать дубликат студии с изначальными настройками. В этой студии его явно уже не ждут. На тихой улице капитан заходит в бар. Там тоже играет приятная музыка. К счастью, такая мелодия, которую бы с лёгкостью сыграл и он. Хитори берёт тяжёлый стакан с бурбоном из Кентукки и садится за столик с одинокой девушкой. Она несколько секунд смотрит на него выразительно, потом встаёт и молча уходит. Это окончательно портит настроение. В полном одиночестве капитан остаётся недолго. К нему подсаживается любопытная худощавая особа в очках, с карамельными волосами до плеч. Он заказывает для неё белый коктейль. Девушка оказывается интересной собеседницей. Она смешивает языки и воспоминания, просит Хитори сыграть для неё на гитаре; в баре приглушают музыку и находят вполне добротный инструмент. Вечер их заканчивается под утро, и в рассветных лучах девушка засыпает у него на плече в тихом отеле, а после полудня, сидя на постели в одних очках, спорит с ним о достоинствах и недостатках итальянской кухни. Капитан улыбается, притягивает её к себе, и девушка едва успевает снять очки; она тоненькая, немного неловкая и порывистая. Ночью, в один из самых томных моментов, она случайно заехала ему локтём в лоб, ужасно смутилась, и они смеялись этому. Искренность этого момента согрела Хитори сердце. Он часами любовался девушкой. У неё красивая спина с трогательными позвонками. Когда в номер привезли завтрак, она спряталась с головой под одеялом, а потом голышом набросилась на пакеты с сэндвичами и чуть не опрокинула кофе. После ужина в тихом уличном кафе девушка прощается, не оставив даже своего имени, и Хитори смотрит, как её угловатую фигурку поглощает оранжевый закатный свет. Её короткие волосы смешно подпрыгивают при каждом шаге. Он сам не понимает, хочет ли он снова встретиться с ней. Для неё Хитори — лишь мимолётное приключение, а никак не создатель этого города. Поэтому, расплатившись, он спускается к морю. Корабль уже на воде и приводит снасти в порядок. — На воде мне спокойнее,— сообщает он.— Мы, как обычно, уже отправляемся? — Ещё не решил. Знаешь что? Какие-то посёлки я в прошлый раз так и не выключил. Город выключил, а про посёлки забыл. Так они тут без меня двадцать лет и были. Вон, по холмам сколько их. Как будем собираться, надо не забыть всё отключить. «Сильвер» исследует посёлки в подзорную трубу: — И не только посёлки. Где-то в лесах тоже есть люди. — Может, как раз твои любимые амазонки. Но это сомнительно. — Ты собираешься отключить это всё? — странным голосом спрашивает корабль. Капитан ничего не отвечает. Просто сидит и смотрит на тёмные волны, с шумом разбивающиеся о скалы. 5. Дельта. Огни большого города В то расслабленное мгновение, когда Дельта, обернув лишь мокрые волосы полотенцем, выходит из душа и смотрит с улыбкой на Мириан — на девушке нежный шёлк, в руках её блестящий журнал,— в замке поворачиваются ключи с внешней стороны двери; подруги одаривают друг друга коротким взглядом. В следующий момент они прочно подпирают тяжёлой тумбочкой двери, подхватывают одежду и туфли и бесшумно выбираются через окно. На крыше они стремительно облачаются в чёрные костюмы, прислушиваясь к возне в номере отеля на последнем этаже, и исчезают в тени, у пожарной лестницы. Номера в отелях они всегда выбирают под крышей или в безопасной близости от чёрного хода. При заселении от них потребовали документы, поэтому приходится заселяться тайно от администраторов отелей, уничтожать следы пребывания, следить за шагами снаружи. В первом же отеле посреди ночи Мириан, встретившись взглядом с оторопевшей горничной, погрузила бедную девушку в короткий сон, чуть сжав ей артерию на шее, и они с Дельтой, стараясь не смеяться над нелепостью ситуации, бежали босиком по галерее между корпусами огромной гостиницы; «Как школьницы!»; торопливо одевались за кадками с фикусами и через двадцать минут уже обосновались в совершенно другом отеле. По городу расползаются слухи о привидениях, не платящих за постой и совершенно неуловимых. А Дельта вполголоса признаётся спутнице: «Я наконец-то чувствую, что я живая». Сейчас девушки с невозмутимыми лицами идут по ночному городу в ближайший бар. На них элегантные брючные костюмы, белоснежные блузки и блестящие лоферы на ногах. Под полами жакетов и на запястьях целые арсеналы. Мириан влюбилась в костюмы в каком-то дорогом магазине и тут же загорелась идеей купить парные комплекты; продавщица высокомерно сообщила цену и хлопала глазами, когда девушка оставила на прилавке целый ворох банкнот и даже не подумала забирать сдачу. «Выглядишь потрясающе»,— прошептала Дельта в примерочной, взглянула на босые ноги подруги и вышла в зал прихватить туфли; взгляд Мириан был полон восхищения. За охрану особенных персон платят очень достойно. От девушек требуется быть невидимыми, появляться только в нужные моменты и быть безжалостными. Это то, чему они учились много лет. На интервью — удивительно, но там никого совершенно не интересовали документы и родословная девушек — Дельта призналась: всё, что они умеют,— отлично драться. Она чуть было не сказала: «отлично убивать». Испытания закончились через три минуты, и несколько раз девушки тенями следовали за загадочными персонами, не то гениальными пианистами, не то отъявленными мерзавцами. Работа не пришлась им по душе. Деньги теперь не составляют проблем, но свобода мгновенно испарилась. Им самим хочется выбирать, на чьей стороне быть — джазовые ритмы ночного города приучили их всегда быть в боевой готовности. Им нравится чувствовать внутри тела музыку, когда они обнаруживают беззащитных школьниц в окружении ночных настойчивых личностей; это лёгкие задачи, и школьницы бросаются врассыпную, когда настойчивые личности изумлённо поднимаются с брусчатки и всё ещё пытаются сопротивляться. Дельта научилась распознавать торговцев-мошенников; Мириан что-то убедительно втолковывает портовым воришкам, щедро раздавая подзатыльники. Лучевой пистолет и арсенал из браслетов, металлических звёзд и наконечников изредка пригождаются, когда сложно справляться руками, но скорее для убедительности. О ночной перестрелке двух крупных беспокойных продюсеров они узнали заранее; встреча продюсеров так и не состоялась, потому что автомобили их по дороге попали в аварию, а в гипсе являться на перестрелку было несолидно. Девушек привлекает эстетика неоновых улиц. Звучащий блюз, их неслышные шаги и смертоносные движения; за несколько недель выяснилось, что город не такой уж и огромный, и самые беспокойные места постепенно перестали беспокоить. Им нравится ужинать на крыше высоких домов, спустив ноги над бездной — точно так же, как им нравится встречать закат на каменной площадке на верхушке скалы; дорога до дома занимает немало времени, поэтому и ночуют в отелях, не всегда легально, но всегда с яркими впечатлениями. Днём они обычные девчонки в лёгких платьях, которые могут поглощать шоколадное мороженое, устроившись на высоких бортиках разноцветных фонтанов, или играть в мяч со студентками — на лужайках у старых корпусов университета с потёкшей краской. С ними неизменно знакомятся наблюдательные юноши и представительные мужчины, и способность мгновенно и неуловимо исчезать очень пригождается после щедрых ужинов. Ночами после нескольких часов на мерцающих улицах, в толчее и в погонях, в наблюдениях и столкновениях, они неизменно проникают в отели, на постоялые дворы, а порой и в чьи-то выстуженные апартаменты, греют их своим теплом. На подоконнике придорожной гостиницы Дельта любуется бесконечной игрой городских огней, и Мириан, обняв её сзади за талию, прижимается щекой к тёмным волосам и любуется мягкими линиями ключиц, едва заметной горбинкой на носу, губами цвета созревающей малины, осторожно вдыхает тёплый запах подруги. На шестнадцатом этаже высотного отеля для приезжих, наполовину пустого, они выбирают номер с огромными окнами, и под ритмы мигающих огней, под тихий джаз-фанк из проигрывателя ладони Дельты мягко ложатся на горячую кожу Мириан. Приоткрытые губы девушки мягко блестят; по небу бежит луна, торопясь меж рваных облаков, а пальцы неторопливо переплетаются под медлительную блюзовую гитару. Свет луны скользит по смуглым телам, и соло на ударных особенно яркие — парят над землёй, взрывают действительность яркими огнями; волосы влажные, и кончиками пальцев хочется касаться припухших губ. Город за огромными окнами плывёт по волнам, и внутри бесконечно много горного воздуха. На полу, на подушках, окутанные лунным светом и блестящие, они устраивают пиршества, и любой гамбургер для Мириан вкуснее всего из рук Дельты. «Когда-нибудь мы войдём через стойку регистрации, не будем скрываться».— «Когда-нибудь…» — «А мне нравится мечтать. Я всегда запрещала себе это делать. Но не сейчас».— Дельта тихо удивляется: «Ты изменилась. Как мягкий воск стала».— «Ароматный воск?» — Дельта прижимается к ней и вдыхает её аромат, чуть терпкий, цитрусовый; кладёт голову на её колени, и Мириан перебирает блестящие волосы, проводит пальцами по шее и ключицам. Поздним утром они, элегантные в тёмных костюмах и лоферах — белоснежная грудь, лёгкая походка,— исследуют закоулки города, находят особенно потайные и подозрительные места, отмечают те, где проще всего остаться незаметным и оставить жертву без единого шанса. Ночами они будут наведываться сюда не раз, и, может быть, когда-нибудь этого уже не потребуется делать. Вдвоём в бесконечной паутине города они кажутся себе такими маленькими, но не считают себя вправе останавливаться. Благодарные глаза и слова тех горожан, для которых девушки оказались спасением, греют им сердца. Они преображаются в галереях со скучающими продавщицами, где много костюмов на самые разные случаи жизни, чаще всего бесполезных, но ужасно милых. Они завтракают в крытых уличных кафе, и Мириан обязательно старается измазать нос и щёки Дельты в шоколаде или клубничном джеме, пока та отвлекается и любуется утренней свежестью улиц. Они заходят в антикварные лавки — там всегда много любопытного. В одной из лавок, совсем в центре, Мириан обращает внимание подруги на красивые амфоры, упоительно дорогие: «Мне кажется, ты делаешь не хуже».— «Комплимент слабоват, но я поняла, о чём ты». Дельта обнаружила в бесчисленных коридорах дома в скалах позабытую гончарную мастерскую. Мешки с гипсом и алебастром; гончарный круг, сушилки, печь для обжига, лак, краски в порошках; целые ящики с инструментами. Они с Мириан добывают по берегу реки голубую и зелёную глину, и Дельта создаёт изысканные сосуды, обжигает, расписывает, покрывает глазурью,— ей нравится это с детства, и когда-то в прошлой жизни она училась мастерству. Подруга подшучивает над ней, вечно перемазанной в глине и краске: «Мне нравится, как ты выглядишь»,— когда на Дельте лишь ножной браслет и небрежная повязка на бёдрах.— «Я просто ещё не придумала, что мне надеть!» — «Вот уже полдня, да?» — Дельта увлекается и забывает про время, а новые кувшины, чаши, блюда и блюдца уже некуда ставить. Когда они приносят в антикварную лавку несколько изделий, владелец лавки забывает обо всём, посылает к покупателям сына и внука, а сам осторожно спрашивает, много ли они ещё таких могут принести. Дельта, вспоминая наставления хитрой Тересони, без труда устанавливает достойную цену на изделия. Нескольких походов в лавку хватает, чтобы совсем перестать думать о деньгах. Они не опасаются, что кто-то проберётся в грот в их отсутствие. Дельта рассказала Мириан о защитных механизмах и о перекрытии видимости. «Ты видишь дом в скале, потому что я сама тебя привела туда». После шумного города они возвращаются домой и отдыхают в обжигающей воде в каменном бассейне. Цветы вокруг них расцветают удивительно красочными, с волнующими ароматами, и гибкие стебли склоняются над девушками. С появлением быстроходного скутера дорога домой стала не такой утомительной. В утреннем кафе Мириан и Дельта обратили внимание на угловатую девушку в очках, с короткими волосами. Девушка внимательно смотрела на них. В пальцах она вертела короткий серебристый карандаш — как будто хотела что-то сказать, но не решалась. Она заметила их пристальные взгляды; смешавшись, быстро допила кофе, вышла и уехала на небольшом скутере; Дельта на всякий случай запомнила его номер. «Вот что нам нужно!» — изумлённо прошептала Мириан; они приобрели небольшой вишнёвых оттенков скутер и летают по ночным трассам, наслаждаясь скоростью. Девушка в очках не даёт их мыслям покоя — слишком пристальный и узнающий был её взгляд; но больше они её не встретили ни разу. Перепачкавшись с головы до пят, они отмывают приобретение дочиста, обновляют запчасти; в ясную ночь Мириан по узким скальным тропам стремительно направляет скутер выше и выше, к луне, и Дельта, обхватив её за пояс и тесно прижавшись, с замиранием сердца смотрит на пролетающие ущелья, перелески в низинах и горные озёра; Мириан соперничает с ветром, а на самой вершине они устраивают полуночный пикник и вполголоса делятся желаниями, планами и самыми потаёнными мыслями. «Я сейчас тоже чувствую по-настоящему, насколько я жива». Теперь им кажется, что они могут всё. 6. Капитан Хитори. Холодный ветер — Почему ты избегаешь настоящих людей? — спрашивает корабль. — Настоящие люди не очень настоящие. Вот слушай,— говорит Хитори.— У меня была однокурсница. Я как-то следил в прямом эфире за её высадкой на Марсе. Но потом трансляция оборвалась, мы все видели лишь что-то ужасное на фоне. Потом я старался найти хоть какую-то информацию, но даже в статьях о ней рассказывалось в основном о её бойфренде и о том, какие смешные видео он снимает. Ты видишь тут логику? А гуманное отношение? Я тоже нет. Людей и так не очень много осталось, а настоящих среди них и того меньше… — Но потом ведь всё равно приходится возвращаться в обычную реальность. — Мы все — сны в чьей-то реальности. — Дешёвая риторика,— ворчит корабль.— Если будешь писать мемуары, у тебя уже есть готовое название. — Да разве? Представь, что кто-то придумывает и включает нашу реальность так же, как я — этот город. Твой логический аппарат сможет найти тут противоречие? — Надо смазать запчасти,— корабль быстро меняет тему, потому что понимает, что Хитори не так уж и неправ. Капитан забирает волосы в хвост и перебирает небольшой двигатель «Сильвера» — прямо на палубе, под неярким солнцем. Он устал, но мысли нужно чем-то занять. Он скрупулёзно смазывает запчасти, пока корабль развлекает его рассказами о событиях двухсотлетней давности, подновляет краску на борту, заделывает наконец давно треснувший иллюминатор на второй палубе. — Так и не нашёл её? — тихо спрашивает «Сильвер», хотя прекрасно знает ответ. Хитори отрицательно качает головой. Девушка в очках пропала бесследно. Никто не замечал её в тех барах и кафе, где они с капитаном были вместе; в окрестностях никто не мог припомнить кого-то похожего. А ведь примета очень яркая: кто вообще сейчас ходит в очках? Капитан за свою жизнь мог припомнить четыре-пять человек, которые бы носили их. Несколько недель он ходит по городу, с неудовольствием наблюдает за изменениями — город становится всё более обычным, со своими предвыборными плакатами, пустырями и недостроенными домами. Он всё ещё уютный и красочный, но люди живут своими жизнями, и не всегда удачными. Разве что жуликов и уличных хулиганов стало меньше — это заметно, ночная жизнь оживилась, юные девушки смело гуляют допоздна. Исчезла «Пальметта», таверна, пользовавшаяся нехорошей славой у горожан,— это больше всего удивило. Был один эпизод, о котором Хитори не стал рассказывать кораблю, постыдился. Два бойца, разочарованных в людях, пристали к Хитори на одной из пустынных улиц, издевались над его длинными волосами, но как-то недолго: обмякли и сползли на брусчатку, и Хитори лишь успел заметить в сумерках две удаляющиеся стройные фигурки в тёмных брючных костюмах — девушки; они даже не обернулись; Хитори не стал дожидаться, пока бойцы придут в себя, и ушёл допивать вино в своё убежище и думать. Иногда корабль сопровождает капитана, даже пытается помочь: подключается к информационным потокам и обрабатывает данные всеми своими процессорами, но безуспешно. Хитори, впрочем, быстро разгадал хитрости «Сильвера»: тому просто нравится бывать в городе. Нравятся его закаты, смелые барышни, музыка на каждой улице, изысканные здания, университетские дворы, вид на море с высоких мостов. Его не смущает разнообразие проявлений жизни в городе. Корабль считает себя объективным и беспристрастным, но к Ионису прикипел своей кибернетической душой. — Жаль, что ты его хочешь отключить. Зачем вот ты его хочешь отключить? — Я уже объяснял,— терпеливо говорит Хитори.— Потому что его пространство конечно. Как в игре, понимаешь? Её всегда продумывают до какой-то точки. Дальше всё заканчивается, и перспектив тут никаких нет. Кстати, не забыть посёлки отключить и этих лесных жителей. — А где перспективы? В Торонто, может быть? Капитан вздыхает. На Торонто он возлагал большие надежды, настолько же большие, как и разочарования, которые пришли вскоре. — Не издевайся,— миролюбиво предлагает он. — Ну хочешь, я спроектирую дальнейшее развитие, разработаю пригороды, сообщение с другими реальностями? Представляешь, скоростные поезда из твоих фантазий в фантазии той девочки, как её… — И не думай,— строго осаживает его Хитори.— Так можно настоящую реальность сломать. — Сам же говоришь, настоящая реальность — это сон в чьей-то другой реальности. — А вот это уже дешёвая риторика. Но ты прав, границы между настоящим и фантомным уже давно стёрты. Искусственное сплетается с естественным, и неясно, где заканчивается одно и начинается другое. — Раньше было лучше,— скучным голосом произносит корабль, и Хитори смеётся. Налетает холодный ветер и напоминает об обыденном. Капитан запахивает куртку. Хорошо, что он не узнал имени этой девушки. Тогда бы он ещё больше сомневался. Если знаешь имя, человек становится ближе. Хитори подходит к борту и ждёт. Корабль чувствует недоброе и предупреждает: — Если отключишь, я не буду с тобой разговаривать несколько лет. — Ты машина,— мягко напоминает Хитори.— И если я попрошу разговаривать, то ты будешь разговаривать. — Я уже давно не машина. И люди этого города не машины. Ты им дал сознание, так будь добр заботиться о них. Или хотя бы не мешать. — Спишу я тебя на берег,— тихо говорит капитан. «Сильвер» несколько мгновений обескураженно молчит. Он прекрасно понимает, что для него такое — быть списанным. Просто переплавка. Все микроконтроллеры пойдут под пресс, потому что это дешевле, чем перепрограммировать. Никто не будет разбираться, сколько в нём воспоминаний, тайн и знаний. В лучшем случае сделают резервную копию данных, оставят на стеллажах и забудут на века. Он резко выдвигает трап, и капитан спускается на берег. 7. Дельта. Наполненная светом Мириан неслышно подходит и прижимается губами к обнажённой спине Дельты. Та вздрагивает; слишком была поглощена процессом; неловкое движение, и необычная заготовка безнадёжно испорчена. Дельта останавливает гончарный круг и возмущённо оборачивается: «Эта амфора должна была стать самой красивой!» — «Ещё лучше сделаешь».— «Ах ты…» Через секунду они устраивают легкомысленную потасовку посреди черепков глиняных изделий; обе смеются, перемазанные в белой пыли, и Мириан, лёжа на полу рядом, сжимает ладонь подруги. «Не расслабляйся»,— Дельта поправляет на себе перекрутившийся фартук.— «Заставлю тебя переделывать всё, что испортила».— «А я и не против. Я каждый день наблюдаю за великой мастерицей».— «Не подлизывайся. Раздевайся и садись. Буду тебя рисовать за гончарным кругом». Мириан с готовностью садится на её место и развязывает тонкое шёлковое одеяние — оно опадает к её ногам. Дельта переодевается в лёгкую рубашку, садится поодаль и берёт большие листы с угольными карандашами. Это будет уже тридцать шестой портрет, и Дельта чувствует себя уверенно. Под студию Дельта нашла самый светлый зал, вырубленный в скале. Солнце заливает его, и каменный пол днём прогревается так, что ходить горячо. Дельта отыскала большие отрезы ткани и расстелила их на полу, чтобы можно было целыми днями не выходить из мастерской и обедать тут же. Мириан бережно собирает все наброски и готовые портреты — подруга учится и рисует её беспрестанно. — Пытаюсь припомнить, в какой момент из безжалостной убийцы ты превратилась в изысканного художника. Мириан застенчиво стоит у порога. — Проходи,— сдерживая улыбку, говорит Дельта.— Ты всё равно каждую ночь сюда пробираешься. Щёки Мириан вспыхивают. Она не знала, что Дельта знает об этом. Каждую ночь Мириан отпирает замок, зажигает все лампы и заворожённо любуется картинами, статуэтками, набросками. Она не может оторваться. Дельта долго раздумывала, признаться ли, что учится рисовать, но одной из свежих ночей застала в мастерской подругу, бережно перебирающую эскизы. Не дыша, она любовалась Мириан, чувствовала, как тепло растекается от шеи до пальцев ног. Мириан тогда так и не заметила Дельту. — Мне нужно… Я хочу нарисовать тебя по-настоящему. Мириан выходит на середину светлой комнаты, берётся пальцами за краешек ткани у плеч, и длинная туника с лёгкостью лепестка падает на пол. У Дельты перехватывает дыхание от хрупкости её тела — она как тонкая статуэтка, замершая на горячем ветру в солнечный день; Дельта подходит, опускается на пол, проводит кончиками пальцев по её коленям, бёдрам и животу. Мириан растворяется в потоках света и дышит совсем неслышно. На мгновение мелькает воспоминание — тяжёлый влажный лес, расщелина, металлический привкус во рту; Дельта отгоняет воспоминание и возвращается к холстам. Ей предстоит большая работа. Когда воздух окрашивается в закатные тона, Мириан, едва прикрытая тканью, устраивается в углу с цитрой, перебирает струны, и Дельта думает, что не видела ничего прекраснее. Мириан раскрывается, как нежный цветок. Каждый её взгляд, движение волос, изысканные движения пальцев Дельта вдыхает, запоминает, впитывает в себя. Она видела Мириан, похожую на неумолимого металлического робота, стремительную и безжалостную; она видела её насмешливую и жёсткую; она помнит их синхронные движения в ночном городе под рваные ритмы джаза; и сейчас она наслаждается тем, что Мириан по-настоящему может открыться ей. Тонкий шёлк струится по телу. Дельта уже не помнит, когда они последний раз надевали туники из грубой плотной ткани. Вместе с подругой они придумывают и делают украшения и тонкие амфоры, отвозят их в город, а лучшие дарят друг дружке. Готовят вместе, ездят в тёплые кафе или просто сидят с сэндвичами и хот-догами, болтая ногами над бездной — на одной из бесчисленных площадок в скалах, на крыше высокого дома, вглядываясь в городскую суету далеко внизу, и тела их раскрашены медным и бронзовым. Они пополняют запасы, едут обратно, и Дельта рассказывает ей интересное, что вычитала в книгах вечером. Утром — тренировки, горячий бассейн с цветами и путешествия по неизведанным коридорам в скалах. Мириан любит прижиматься щекой к тёплой спине Дельты, когда та работает за гончарным кругом, обнимать её бережно; а потом садится поодаль, читает и перебирает струны. Дельта, поддавшись настроению, покрывает цветочными орнаментами ноги, запястья и грудь подруги, и та сидит, затаив дыхание, янтарная в лучах вечернего солнца. Напитки медового цвета из прозрачных бокалов мерцают, сладко растекаются по языку. — Я тоже хочу тебя нарисовать.— Мириан долго сомневалась, но сказала это; вечерами и ранними утренними часами она тоже училась, тайком, потому что ей очень хотелось преподнести свою тайну подруге в самом прекрасном виде. Дельта не удивлена. Она улыбается подруге так тепло, что у Мириан щиплет в глазах, и встаёт у окна; волосы её нежно колышутся на тихом ветру; ладони она кладёт на тонкий высокий кувшин — ей до пояса. Мириан, чтобы скрыть волнение, деятельно готовится: прикрепляет на мольберт большой лист, выбирает масляные мелки особенных оттенков, сидя на коленях на полу. Поднимается и внимательно разглядывает девушку, подмечая детали, и так знакомые тысячу раз, и то, как мягко лёг шёлк на груди и на бёдрах. Дельта наполнена светом. Мириан, поддавшись порыву, подбегает к ней, чтобы обнять, но испуганно останавливается: девушки нет, словно растворилась в воздухе — лишь пыль блестит на солнце, и в руках Мириан пусто. И мольберта больше нет; нет пирамид из кувшинов и амфор. Исчезли все ткани с пола, все стулья и коробки с кистями и красками. Голые стены, ни одной картины. Мириан растерянно оглядывается. Всюду, куда смотрит девушка, пустота — предметы исчезли, растаяли в воздухе. Как будто их просто выключают по очереди. Пустое помещение, залитое светом. В грубо вырубленное окно дует прохладный ветер. Мириан, поражённая, смотрит на свои руки и не видит их. Её сознание уплывает куда-то в сторону и медленно гаснет. Белая пыль взлетает под ветром и оседает на плоских камнях.