Человек в стиле Ванитас

      —Ной, что ты знаешь о живописи? Большие аметистовые глаза всегда смотрели с таким живым интересом, сверкая даже в темноте. Невольно хотелось улыбаться, мысленно или наяву. Маленький мальчик сам по себе вызывал интерес. Внешностью, манерой общения, даже смехом. Мужчине всегда он был любопытен. —Довольно мало, — Послышался честный ответ. — Живопись чудесна. Я люблю картины. Они такие красивые, иногда даже не верится, что их рисуют люди. Или вампиры. От очаровательности детской невинности и правда хочется улыбаться. И Учитель не отказал себе в таком удовольствии. —Ты знаешь о таком жанре, как Vanitas?       Этот разговор Ной помнит до сих пор. И именно сейчас он особенно въелся в память. Потому что перед ним настоящее человеческое воплощение жанра живописи.       Ванитас странный, Ной не станет этого скрывать. Ему ещё не встречались такие люди. От Ванитаса веет загадочностью, легкомысленностью, лёгким, не совсем смешным юмором и ванилью с корицей. Это моментами раздражает. Или кажется, что раздражает, Ной так и не понял.       А может и привлекает.       —Нет, не знаю, — Искренность ребёнка по истине нечто неописуемо нежное. В этом Учитель убеждается каждый раз, общаясь с Ноем. Почему-то именно с ним. — А вы расскажете? —Конечно, — Старший слегка кивнул и оказался немного ближе к мальчику. — Это крайне интересное явление в живописи… Аместистовые глаза загорелись ярче. В жидком, ярком цвете сиреневого плескалось любопытство, невинная тяга к знаниям и вселенское уважение. Это откровенно льстило мужчине, но он решил сделать поблажку мальцу.       Потому что это Ной.              Ной раньше никогда не задумывался о том, что имя Вампира Голубой Луны идентично названию жанра живописи.       Пока не встретил этого Ванитаса.       Он противоречивый, контрастный. Яркий и хмурый, Весёлый и печальный, летающий и падающий одновременно. Волнующий и непредсказуемый, таинственный и открытый, притягивающий харизмой и оттакивающий своей наглостью.       Ванитас неописуемый. Подобно жанру, чьё имя он покорно носит.       —Ему подходят фразы на латыни:

memento mori — «помни о смерти»…

      Да, были моменты, когда они оба едва не оказывались на грани гибели. И как бы Ной не хотел этого признавать, он благодарен Ванитасу. Особенно за то, что он вытащил его из кошмара чужих кровавых воспоминаний во владениях Де’Апше. Вспоминать о том жутко, до содрогания костей. И образ Ванитаса в тот момент казался ангельским снисхождением к грешному вампиру, что погряз в своих пороках (Ной всё ещё считает это сравнение до боли глупым). Хотя тьма, в которую окутал себя бледный, сравнимый с нетронутым снегом, Ванитас, навевает соответствующие оттенку мысли и чувства, на каком-то особенно тонком уровне подсознания.       Но только не Ною.       —Tempus fugit — «время быстротечно»…       Ной боялся немногого. В детстве это была Темнота и её пожирающая неизвестность. А после смерти Луи главным кошмаром стали проклятия. Он мечтал о добром докторе, который избавит их от страха. Но Ной никогда не боялся времени.       И не думает, на самом деле.       Ной и заметить не успел, как стал напарником Ванитаса. Не уловил момента, когда стал задерживать взгляд на том чуть-чуть подольше. Упустил мгновение, когда начал тонуть в ярчайшем голубом оттенке, что встречал за всю свою жизнь. Даже голубая луна не казалась такой яркой и завораживающей. Но это не пугало, совсем нет.       Это лишь разжигало любопытство.

—Sic transit gloria mundi — «так проходит земная слава»…

      Когда Ванитас спрыгнул на люстру в огромном зале, полном вампиров-аристократов, и заявил, что он — наследник Голубой Луны, показав устрашающую метку, Ной, мягко говоря, опешил. И, честно говоря, ему ужасно хотелось задать этому несносному ловкачу трёпку, чтобы в буйную смольную головушку больше не приходили настолько безбашенные идеи.       Ной благодарил всех Всевышних за появление Рутвена и собственную решительность в тот момент. А ещё он не понимал, почему с такой яростью встал прямо перед невероятно сильным вампиром, закрывая собой человека, Ванитаса.       Тогда не понимал.       Ванитас сложный. Скрытный и временами невыносимо вспыльчивый. Они разные. Начиная внешностью, заканчивая характерами, мышлением и поведением. Они разные. Кардинально, полностью и бесповоротно.       Но Ноя это не останавливает.       —Учитель, а у него есть особенности, которые изображаются на самой картине? — Ной подвинулся ближе, внимательно наблюдая и впитывая каждое движение, выражение, вздох Старшего. —Будь терпеливей, Ной, и всё узнаешь, — Мужчина лишь снисходительно Улыбнулся. Мальчик на это лишь тихо угукнул.

      —Медицинские инструменты — напоминание о болезнях…

             Это вспомнилось первым. Ведь ответом на вопрос «Кто вы? Послужило лаконичное «Доктор». И это слово по-настоящему хорошо описывает деятельность Ванитаса. Пусть медицина у него весьма специфичная, главное результат. Инструмент же доктора соответствует его образу и впечатлению. Это…

—Книга — тщетность знаний…

      Ной не понимал этого и не понимает до сих пор. В чём тщетность знаний? Знания — то, к чему он тянулся почти всю свою сознательную жизнь. Вот только взглянув на Ванитаса в катакомбах охотников, Ной осознал что-то, чего не понимал раньше. Он сам не понял, как хмурое лицо надоедливого человека могло подарить озарение. Но после этого Ванитас стал восприниматься по-другому. Он на подсознательно уровне стал ближе, теплее (несмотря на лёгкий холодок, которым всегда веет от него) и… Дороже сердцу? Да нет, бред какой-то.

—Деньги и драгоценности — бессмыленность богатства…

      В тёмную, казалось бы металлическую, обложку книги вставлены камни. И даже эта особенность в образе Ванитаса заставляет душу Ноя наполняться каким-то неизвестным трепетом. Яхонты сверкают ярким циановым и всё равно уступают глазам. Не зря на них обратила внимание даже Хлоя Де’Апше (хоть и доставила этим хлопот).

—Песочные часы — скоротечность времени…

      С мочки такого же бледного, как его обладатель, уха свисает тонкая цепочка, а на ней песочные часы. Миниатюрные и даже в какой-то мере очаровательные. Сами они золотые, наполненные песком нежного голубовато-бирюзового цвета. И логично, что он он весь на дне…       Необычная серёжка невольно приковывает к себе внимание аметистовых глаз. Она, кажется, так же изящна, как и сам Ванитас.

—Череп — неизбежность смерти…

      На самом деле, это единственное, чего Ной не увидел в нём. Ванитас не ассоциируется с черепом, а тем более со смертью. Наоборот, он ассоциируется со спасением. Доктор, что избавит их от страха наконец пришёл. Но Учитель ведь говорил…       —И самая главная часть практически любого натюрморта в жанра Vanitas — череп, — Лицо мужчины осталось невозмутимым, даже когда аметистовые глаза расширились в удивлении. —Череп? — Переспросил мальчик, слегка наклоняя голову. — Почему череп? —Как отражение неизбежности смерти. Это самая главная часть композиции, её центр и начало. Очень смело со стороны художника будет рисовать картину без него...       И Ной никогда не считал Ванитаса трусом.       С самого детства его будоражили эти картины. Они отталкивали своей мрачностью, гнетущей аурой и тяжестью осознавания мотивов. Они притягивали своей загадочностью, недосказанностью и глубиной красок. И мальчик стоял, вперив аметистовый взгляд в само сердце тёмных оттенков. Желающий сбежать и увидеть больше, он метался, стоя на месте, не в силах оторвать глаз. В низу живота зарождался ком. Ощущение на грани предвкушения и тошноты.       Ноя всегда привлекал Ванитас.