Мало

— Раздевайся. — строго звучит голос мотылька, давая Воксу несколько вариантов реакции. Во-первых, ох уж этот властный голос, а, во-вторых, какого хуя? — Что, прости? Определённо. О всеподобных замашках Вала трудно было не знать. Самые странные и логичные он без проблем демонстрировал, позволяя создавать свой цельный образ. Но даже имея все эти моменты, что-то тот да выкидывал. И почему Вокс начал думать об этом в таком свете? Разве от сутенера, да в принципе от Валентино не должна фраза "Раздевайся" слышаться максимально привычно? С рваным дыханием, стояком в штанах, но привычно. Ву смутило содержимое рук Тино. Дюжина тюбиков с краской разных цветов, пара карандашей и кисти, палитра. — Ты ограбил канцелярский? — не удержавшись, спрашивает телелорд, однако, это даже не прозвучало как шутка. Скорее даже как осуждение. Но именно этот вопрос застал у него в голове, едва он увидел, что мотылек держит в руках. Ни на первый ни на второй вопрос перваншевый ответа не дал. Вместо этого он положил все предметы творчества на стол и стал устанавливать мольберт. Признаться, Вокс не успел заметить, когда он успел появиться. — Валентино! Прекрати меня игнорировать! — потихоньку вскипает телек, но в ответ слышит смешок. — Я же сказал. Раздевайся. На этот раз голос демона звучит нежнее. Вокс даже тянется к пуговицам на рубашке, но вовремя себя останавливает, хмурясь на весь дисплей. — Зачем? — Я буду рисовать тебя, — улыбаясь, поясняет Тино и оставляет мольберт, подходя к своему Ву, чтобы получить больший шанс на согласие. И именно в этот момент Вокс замечает, что надето на Вале: черные брюки до щиколоток, белая, безумно белая рубашка, от которой веяло свежестью, но то что она была ни на одну пуговицу не застегнута делало её носителя безумно горячим в интимном смысле слова. На Валентино так же должна была быть черная жилетка. Вокс помнил, что она была в комплекте. И золотые запонки в форме сердец тоже отсутствовали. — Не думаю, что твоя одежда подходит для этого дела, — подмечает Ву. — Как и твоя, — с улыбкой язвит перваншевый, — поэтому ты должен избавиться от неё. Вокс снова немного краснеет. Хотя, подобное явление на своём экране безумно хочется свести на глюки. Но, увы и ах, это было действительно смущение от слов перваншевого. Стыдно, учитывая то, какой ты властный телекашка, а тут тебя смущает какой-то много-метровый упырь. Не долго думая, черные, со светлыми на кончиках пальцами, обведенные будто розовым контуром руки, начинают сами раздевать шокированного демона, который только возмущается, но не останавливает. — Валентино! — кричит уже зло Вокс, когда его верх уже был полностью обнаженным. — Рисование это искусство! Искусство не должно прятаться за ширмой! — Одежда это не ширма! Вокс слегка надул губы. Разве разрешение спрашивать не нужно? — И вообще, дальше пояса я не разденусь. Рисуй по памяти. Вокс полу-обнаженным сел на диван. Он немного подумал над позой, затем закинул ноги, одну согнул, переместился на бок, в общем, как-то пытался крутиться. — Это не естественная поза, — надевая розовый берет, по его мнению он идеально подходит художникам и скульпторам, подметил мотыль. — Разденься до конца, мой Ву. Вокс немного хмурится. Может, тому ещё и стриптиз станцевать? Под музыку бы и разделся. — Я сказал, что... Один взгляд малиновых глаз. Строгий, не терпеливый, даже немного злой не даёт Воксу договорить свой протест до конца. Вал прекрасно знал, что телеку нравится строгий папочка. Когда тот не думает о том, понравится ли ему или нет. Усмирять нервного червя одним только взглядом... Никто лучше Валентино этого делать не умел. — Хорошо, но можно я прикроюсь? — Нельзя. Грудь у телелорда немного приподнялась из-за томного вздоха. Даже непривычно в присутствии мотылька раздеваться самому. Но всё же ремень стал растегиваться, штаны спускаться по стройным ногам, и он остался лишь в красных боксерах. Валентино плавно опустил взгляд. В нем было больше недовольства и строгости, чем пошлости, присущей его натуре. Он смотрел так, будто высший на низшее убожество, с осуждением и критикой, которая не коим образом не произносится. Разве что по глазам читается. Он ждал. Ждал, когда Вокс снимет трусы. Потому что обнаженная натура это обнаженная натура и она должна быть полностью без одежды. — Вал! — немного пискнул ведущий, сжав руки в кулаки. — Снимай. — твердо говорит мотылек и его глаза превращаются в тонкие красные щели, а губы в тонкую, почти прямую линию. Вокс берется пальцами за края резинки, тянет вниз и, едва спускает трусы до бёдер, мягко садится, вытаскивая по очереди ноги. Ну, хотелось ему это сделать сексуально. Пускай и не кружевные трусики упали сейчас на пол. Но, видимо, жест Валентино оценил. Уголки его губ немного приподнялись, показывая довольную ухмылку и он взял карандаш, вытянул руку, зажал большим пальцем и стал замерять пропорции. — Зачем ты меришь... Его... — смущенно спросил Ву, сгорая от желания положить себе простынь между ног. — Хочу, чтобы всё было чётко. Или ты стесняешься своих размеров? Могу подрисовать тебе несколько дюймов. Мотыль хихикнул, растягивая розовую улыбку. Смущать Вокса всегда веселье для него. — Но тебе лучше возбудиться, — добавил почти сразу Вал. — Что?... Мотылек вновь рассмеялся и теперь смотрел на холст. Стал водить карандашом, будто чертил, нежели рисовал. Воксу приходилось сидеть на диване, не понимая совершенно ничего. Устраивает ли Валентино поза, в которой он сидит, а свет нормально падает? Он нормально смотрится на белом диване? Право, Вокс только сейчас стал отмечать, какая же светлая комната, в которой они сейчас находятся. Наверное, Вал не профессионал, раз всё что он сделал это повертел карандашом в воздухе. Вокс немного подумал. Если он будет картиной, то как картина должен быть красивой. А сидеть, тупо сидеть, ну, что за банальность? Он поднялся и встал на колени прямо на диване. Он медленно и аккуратно сел на пятки, немного раздвинул колени, одну руку между ними, другую немного за спину и затем приподнялся и опустился, закинув голову, непонятно от чего простанывая. Зато этот звук привлек художника. Валентино глянул на него даже немного удивленно. — Зачем ты насаживаешься на воздух? — изогнув брови, спросил Валентино. Вокс ему отвечать не стал. Он лишь томно взглянул, экран стал алеть, а его рот немного приоткрылся, делая весь его внешний вид неприлично невинным. — Рисуй... — глубоко и редко рвано дыша, прошептал он. Этот шепот прекрасно было слышно, но Валентино уже заботил совершенно другой процесс, нежели рисование. Но он крепче сжал карандаш, облизнул губы и начал создавать, чертя линии темно-серым грифелем. Процесс рисования такой приятный, особенно когда чувствуешь, как хорошо выходит то что ты задумал. Картинка в голове, картинка в натуре и картинка на холсте. Так много линий, создающие что-то единое, красивое, до дрожи прекрасное и даже пошлость здесь играет не особо. Портрет Вокса действительно получался красивым. Не вульгарный, без лишних дорисовок. Даже с пропорциями мотылек не переборщил. Квадратная голова не была слишком большой или маленькой. Как оказалось, Вал прекрасно рисует. — Покажи, — как-то даже по-детски просит Вокс, спустя минут двадцать терзаний карандаша о бумагу в исполнении валовых красивых рук. Мотылек почти не реагирует. Смотрит на заполненный разными линиями холст и про себя критикует, подмечая где допустил осечки. Он даже не слышит весьма громких пары шагов, — именно за два шага Ву преодолевает расстояние от дивана до мольберта, завернутый, словно статуя греческих скульпторов, в простынь, — концентрируясь полностью на эскизе. — Надо бы раскрасить... Вокс говорит как-бы невзначай, как будто и не обязательно, ведь то, что он видел перед собой, стоило произведения искусства. Ему визжать хотелось. Как красиво. Как похоже. Чёрт возьми и трахай до утра. Наверное, телек уж слишком засмотрелся, не замечая, как в его ключицу мягко, но навязчиво что-то утыкается. Маленькое, холодное от влажности. — Эй! Это моё тело! — отпрыгивает Вокс, застав мотылька за преступлением. Сутенер стоит с кисточкой в руках. Та, судя по внешнему виду, уже побывала в голубой краске. — Ты вроде сам сказал, что нужно раскрасить. Ухмылка не заставляет себя долго ждать. Ряды розовых и одного золотого зубов обнажаются в пошлом подтексте и Валентино, по очереди смачно погружая более объемные кисти в краски, вставляет их между пальцев, делая некий косплей на Росомаху. Ха, все мы так делали в детстве. — Нет... Нет... Валентино, нет! Нет, блять! Вокс бежит от него, в попытках спасти свою пятую точку во всех смыслах. Во-первых, тот же его изляпает в краске, а, во-вторых, снимет с него простынь, как единственный предмет одежды. Хотя, быть трахнутым в импровизированной спонтанной мастерской художника, — а должно звучать именно так иначе он этого делать не будет, — весьма неплохая идея. Вокс даже остановился, задумываясь всерьёз над этим. Настолько, что его спина забывает отрастить дополнительные глаза, дабы заметить приближающегося мотыля, который незапланированно врезался в него. Благо, оба устояли. Только теперь немного в краске. — Мало... — зачем-то шепчет Ву, а затем озадаченно опускает взгляд, вдумываясь в смысл своих слов. Мало краски? Прикосновений? Чего ему мало? Насколько это слово теперь кажется глупым и неуместным. Ах, жаль, что нашу жизнь нельзя монтировать. Избавляться от неудачных дублей.. Он чувствует прикосновение. Что-то мокрое, скорее холодное, липкое. Краска. Нежно-голубая, будто его зрачки. Пятно на плече от розовой подушечки пальца. Воксу так стало интересно, есть ли у Вала отпечатки. Какой они формы? Похожи на завитки в форме сердец? Или же следы от него бесформенные овалы? Погруженный словно в плотную дымку, такую теплую, спокойную, Ву постепенно понимает, чего ему мало. Берёт краску. Розовую. Самую яркую. И повторяет жест Валентино, оставляя на его верхнем правом плече розовый отпечаток неонового когтя. — Будем красить друг друга? — чуть приблизившись, спрашивает мотылек, не дожидаясь ответа, покрывая Вокса новым голубым следом. Так необычайно тепло. Вокс решает ему не отвечать. Просто наносит больше краски на руки, кладёт те тому на грудь, мысленно восхищаясь телосложением партнера, давая простыни свободно соскальзывать по телу, давая больше "холста" для рисования. В ход идут уже ведёрки краски. Они тоже здесь появились чудный образом? Воксу было плевать. Уже сидячий на столе, позволяющий целовать себя в шею, едва заметив этот художественный атрибут ему захотелось чтобы Валентино продолжил его раскрашивать. Даже если это будет краска для стен. Даже если у него переклинет все ароматизаторы из-за этого жуткого запаха, который странные люди называют восхитительным. Ему мало. Дышать тяжелее. Вал слишком горячий, в прямом смысле слова, чтобы здраво оценивать, что происходит. Ву ищет мольберт. — Художник ведь не закончил картину... — замечает он, пытаясь заставить того самого художника больше заниматься своей натурой. Дьявол, Вокс всегда любил отвлекать Вала. Чтобы тот всегда брал более грубо, более не терпеливо. Поэтому уткнулся ладышкой ему в плечо, прерывая серию поцелуев по стройным, липким и грязно-цветным ногам. — У художника есть дела по-интереснее, — настойчиво щебечет Валентино, пытаясь прижаться обратно. Пытаясь снова поцеловать туда, где Вокс так смущенно отводит взгляд, где приоткрывает рот и смотрит с паникой в потолок. Потому что никто кроме Валентино про эти места не знает. Только он сможет так искусно их ласкать, притрагиваться, как ему захочется, чтобы вызывать реакцию, которую ему хочется. Вокс тянет его наверх, заставляя возвыситься. На что надеялся... На более твёрдый стояк? Валентино-вид-сверху-вниз заставляет сглатывать, а ноги сильнее раздвигаться. — Хватит быть таким красивым! — бросает Ву, отворачивая голову. Тот его слишком смущает, чтобы продолжить всё это ради "потрахаться". А мотылек никогда на подобное не отвечал. Только целовал, вновь начинал ласкать, давая рукам лезть туда, где Вокс восклицательно простанывал. Но постоянные отмашки сутенеру надоедали. И именно такого Вала Вокс всегда ждал в их половых диалогах. Ещё чуть-чуть попровоцировать, но не переборщить. Мотыльки существа ранимые. — Дорисуй... — в последний раз просит Вокс, наблюдая, как расслабленный токсичным запахом краски, демон, медленно начинает раздражаться. Теледемону даже взгляда отводить не хочется. Он ведёт ступней в сторону от плеча, касается ключицы и ведёт ниже. Чуть толкает, как будто давая команду "идти" и задерживает пальцы на твёрдом, напряжённом прессе, смотря то туда, то на лицо любовника, в глазах которых так и читалось: "Издеваешься?" Ногу дергают, кладя пятой на плечо, заставляя Вокса резко так упасть на спину. Стол весь в краске. Омерзительно липко, но как же прелестна эта мерзость на разукрашенных телах. Вокс чуть выгибается. Ногу ему позволяют опустить, зафиксировать, согнуть в призывающей позе. — Меня дорисуй... — почти скулит технодемон и тянет Вала за руку, прижимает к себе и целует, скорее облизывает. На это трудно не ответить. На это трудно не подчиниться, трудно не дать то, чего так просит тело. Вокс не затыкает себя чужим языком. Частый секс с сутенером даёт приятный бонус, например отсутствие необходимости подготовки. Он просил его входить, если он крайне возбужден. Ему просто не хватит терпения, чтобы дождаться. Пусть будет больно. Слишком долго терпеть Вокс ни за что не станет. Поэтому Вал нормально относился к тому, что тот мог заплакать. Это от переизбытка чувств. От приятной боли. Если ему понадобится, он остановит. Сам. — Мало... — хныкнул телек под красивым телом, прижимая мотылька ногами. Первые толчки даются скорее тяжёлыми вздохами, чем пошлыми ахами, до того самого момента, пока не увеличивается темп. Пока он не становится жестче. Пока Вокс не просит остановиться хотя бы на минуту. Он уже говорил Валу: "Не слушай меня, в эти моменты", и Вал не слушал, ловя стоны с цифровых губ словно капли воды с крана в жаркий день. Быстрее, сильнее, глубже. До потери реальности. Забвения. Звёзд в глазах и тихих слов о любви. — Почему ты не... Не целуешь... Поцелуй... — И лишить себя возможности слышать твои стоны? Да, Ву не мог не стонать для Тино. Симулировать ему никогда не приходилось. Эти самые места... И эти места и покрывал перваншевый следами от губ. Вокс его картина, на котором словно цветы расцветали укусы и засосы, расцветали его метки. В который раз уже чувствуя, как что-то приятно тянет, предупреждая о предоргазменной дрожи, ему так нужно было не закончить это так быстро. Вокс так ненавидел это. Настолько быстро кончать. Их секс мог длиться намного больше, если бы он мог продержаться подольше. — Как ты быстро, муза моя, — смеётся Валентино, уже целуя его. Последние стоны ему всё же хотелось "выпивать". Но ведь действительно. Мало. — Мне просто плохо. Здесь ужасно воняет краской, если ты не заметил. Вал решил ничего не говорить. Не напоминать, что краску для стен решил использовать сам Вокс и, фактически, это из-за него так дурно пахнет. Такие цветные. Погруженные в омуты собственных мыслей... Художник, трахнувший своего натурщика. Почему это никак не может уложиться в голове пассивного телека? Всегда по-другому это представлял, а не последствием игры в пятнашки. Возможно, просто мало.