Тернии

У Джинёна на руках который год подряд, прямо вдоль синеватых вен прорастают цветы, и все, все, черт возьми, это знают. Их группа, компания, даже фанаты – Джинён был бы рад умереть от смущения, но проклятые цветы не дают, врезаясь в кости не хуже металлических шарниров, которые ему когда-то вставили в ногу, после неудачного дубля на очередных съемках. Как они спасли его тогда, так и сейчас, эти цветы мешали ему уйти. Все знали о его проблеме, но никто, ни единый человек на этой земле, ничего у него не просил. Джинён не знал, радоваться ему, ведь объяснять, изливая душу, ничего не хотелось, или плакать – боль и все скопившиеся внутри чувства требовали выхода, но никто не спрашивал. Ни о чем. Цветы жить не мешали, за минувшие три года Джинён побывал во всех более-менее известных в этой среде клиниках, и каждый обследовавший его врач восхищенно разводил руками – он не умирает, как все от неразделенных чувств, не задыхается от того, что цветы разрывают легкие и забивают трахею, не воет ночами, выдирая прорастающие из кожи бутоны, нет, ему повезло. Настолько повезло, что проблему решить невозможно – многим советовали операцию, жизнь в обмен на любовь, такую мучительную и сильную, но не в его случае. Не в его проклятом случае, ведь если обычно цветы росли из сердца, и их можно было просто вырезать, у него они пробирались по организму отовсюду, обвивали кости и вены, врастали в мышцы, словно лианы, и абсолютно не мешали. Выдрать из его тела их просто было нельзя. Поэтому Джинён жил, продолжал работать, сниматься, встречаться с близкими и друзьями, фанатами, просто жил, не в силах умереть. И так продолжалось уже три года. А еще Джинён не знал, к кому испытывает столь сильные чувства, заставляющие его страдать. Не мог даже предположить, поэтому вариант со счастливым исходом пришлось отмести сразу, как, впрочем, и с каким-либо другим. Джинён жил не для себя, для цветов, которых в его теле с каждым днем становилось все больше, он уже ощущал, как они проникают в его органы, шипами врастая в мягкие такни. Снимки тоже говорили не в его пользу. Максимум год, прежде чем он полностью станет растением, а колючки в его организме наконец-то прорвут кожу, превращая некогда человека в неприкосновенный терновый куст, который, врачи единогласно заверяли, зацветет. Прекрасно зацветет, наконец-то вдохнув воздуха. Джинён умолял этот момент наступить скорее, ведь жить становилось невыносимо. Все вокруг считали, что он скрывает свои чувства к кому-то, но Джинён даже не подозревал к кому, из-за этих цветов три года назад они расстались с Джэбомом, разругались с Джексоном и Бэмом, из-за этих цветов он до сих пор почти не общался с Марком, Ёнджэ и Югем молчали, но и их это событие выбило из колеи. И за три года легче не стало. Джинён проклинал эти цветы, не понимая, искренне не понимая, кого он любит так сильно, сильнее, чем Джэбома, а главное, безответно. Такого человека попросту не существовало. Джэбом был первым и единственным, кому он отдал сердце, которое все еще ему и принадлежало, а если это безответная любовь, то это было полнейшим бредом. Цветы появились еще во время его отношений, когда тот, кого он любил, любил его в ответ, так откуда? Никто не знал. Ни Джинён, ни бесчисленные врачи, отсчитывающие дни его жизни. Такое случалось в истории впервые, и они восхищенно наблюдали, как зеленые стебли пробираются под кожей, не вредя, пока. А Джинён уже сдался. За три года скорость роста растений в нем не поменялась, и все расчеты были верны. Он максимум успеет выпустить альбом, сняться, с грехом пополам в очередной дораме, пусть и не застанет ее релиза, ну и еще последний раз спеть с остальными из группы на сцене. В последний раз, подготовка к которому уже сейчас шла полным ходом. Джинён впервые за три года с таким предвкушением ждал их камбэка, хотя обычно каждый их новый альбом доставлял ему почти физическую боль, ведь им всем приходилось врать из-за него. Приходилось смеяться и улыбаться, будто ничего не происходит, приходилось изображать близость. Всем было тяжело из-за этого, но в этот раз Джинён ощущал небывалый подъем в своей жизни. Хотя бы оттого, что никто не знал, что это его последний камбэк с ними, хотя бы оттого, что больше никому из них не придется страдать. Это будет лучший камбэк за три года. Последнее время все вместе они собирались только на официальных мероприятиях, и только в собственной студии, на территории, которая равно принадлежала всем семерым. На нейтральной территории. Это немного обижало, Джинён бы с радостью побывал у всех в студиях, понаблюдал бы за чужим прогрессом и трудом, только вот проклятые цветы сломали ему жизнь. А сейчас аккуратно доламывали, давая вздохнуть свободы, прежде чем обвиться вокруг легких и сжать их, протыкая острыми шипами. Эти шипы под его кожей – еще одно новшество природы, обычно никто не выживал, шипы разрывали собой тело изнутри, причиняя невыносимую боль и ущерб. Но только не ему. Симбиоз. Иначе было не назвать. Прекрасный симбиоз, длительностью около четырех лет. Если бы этот срок был чуть дольше, таким явлением бы точно заинтересовались не только ученые, но и военные, ведь на этот срок Джинён был почти неуязвим – любая ранка затягивалась зеленоватым покроем уже через секунды, предотвращая кровотечение, а лианы внутри не давали сломаться костям – Джинён проверил это самолично, когда угодил в аварию года два назад (опять же никто из них не знал, да и не спрашивал), и должен был умереть еще до приезда скорой, но нет, проклятые, олицетворяющие страдания цветы не дали. Срок еще не подошел. В студии ему были явно не рады, а Джинён видеть их всех был рад. Искренне рад, пусть и следил за каждым из них в соцсетях, ради чего пришлось создать едва не сотню аккаунтов. Впрочем, оно того стоило. Джинён ни о чем не жалел. Чувство близкой смерти окрыляло, и с обсуждения их нового альбома впервые за три года он уходил с улыбкой на лице, спиной ощущая озадаченные взгляды. В коридоре здания его нагнал Джэксон, резко дергая за плечо и ловя взглядом эту улыбку. Джинён примерно знал, что тот сейчас скажет. - Ответили взаимностью? Ехидство, презрение и злость. Все как с момента их с Джэбомом расставания. Джинён не смог сдержать расползающейся по лицу фальшивой улыбки, только почему-то за три года все разучились ее отличать от настоящей, и опустил глаза к рукам, почти полностью спрятанным в рукавах – так не было видно струящихся рядом с венами растений, которые медленно, но верно приближались к запястьям. - Да. – Джинён мягко скидывает со своего плеча чужую руку и уходит, слыша сказанное шепотом ему в спину «предатель», пусть и не понимая, чего в тоне больше: обиды, разочарования или чего-то еще, неразличимого, но бьющего не больнее двух предыдущих. впрочем, сейчас все становилось неважным.

***

Джинён всматривался в обложку их альбома, мысленно холодея. Даже на фотографии, даже под сотней слоев макияжа все еще были видны едва просвечивающие зеленоватые вены. То, что растения заменили ему кровеносную систему он узнал не так давно, около месяца назад, получая новый неутешительный прогноз – вряд ли он успеет сняться в фильме и выпустить альбом. Ему камбэк бы пережить. То, что должно было занять год, займет меньше шести месяцев. И три из них уже прошли. Джинён был в ужасе, боясь разглядывать себя в зеркале и не позволяя к себе прикасаться даже стилистам – эти люди были слишком близко к раскрытию его секрета, который ему пока удавалось успешно хранить, расписывая свою несуществующую жизнь с таким же несуществующим партнером. Его друзья каждый раз выходили из себя, закрывая тему тут же, поэтому Джинён продолжал использовать этот трюк, чтобы пресечь любые разговоры о нем. И у него получалось. Пока. Он отложил фотографию и вздрогнул, когда дверь в комнату открылась. Слишком резко и слишком внезапно, а ведь сейчас в здании не должно быть никого. - Джинён-а? – Знакомый голос выбивает почву из-под ног, но Джинён прекрасный актер, поэтому просто встает и поднимает с кресла куртку. - Ты тренироваться, хён? Я уже закончил, считай, - он усмехнулся. – Что ухожу. Джебом смотрит растерянно, явно не ожидая что ночью кто-то будет тренироваться, оттачивая и без того идеально отработанную хореографию, а потом все же заходит внутрь, но продолжая загораживать собой путь к побегу. Джинён вообще последнее время много бегал и врал. Удивительно, как его еще не раскусили. - Нам нужно поговорить. – Джэбом говорит твердо и его брови привычно сдвигаются чуть вперед, слишком незаметно, но Джинён всегда замечает это движение, как и многие другие, невидимые для остальных. Душу разрывает надвое: одна камнем летит вниз, понимая, что ее хозяин попал, а вторая со второй космической взмывает вверх, трепеща от восторга. Джинён все еще влюблен и все еще ощущает ползущие внутри него стебли, которые стал чувствовать слишком часто с тех пор, как они с Джэбомом вновь встретились. - И о чем же? Если это что-то неважное, то мы можем обсудить завтра. – Джинён сглатывает и добавляет, - Со всеми. - Нет, мне нужно поговорить именно с тобой. – Джэбом запирает за собой дверь, хотя, кто может войти к ним, когда в здании никого, а на улице глубокая ночь, а разрыв между двумя частями души становится только больше. Джинён чувствует, как изнутри его легкие корябуют шипы, от осознания того, что сейчас с Джэбомом они одни. В запертой комнате. Одни. - О чем же? – Взять себя в руки – задача из разряда невыполнимо, и Джинён готов благодарить богов за то, что тренировался в полутьме и сейчас не видно слишком неестественной зеленевизны его лица. Хотя, Джэбом кажется и так все понимает. - Ты в порядке? Джинёну хочется вопить, что нет и ни разом, хочется плакать от несправедливости, хочется ринуться вперед в чужие объятия, вернуть все на круги своя, признаться, что все еще любит, послать проклятые цветы, которые его раздирают, хочется признать, что он несчастлив и ему страшно, раскрыть тайну, он даже готов умолять о прощении, хотя ничего не сделал, судьба решила все за него. - Конечно, а почему должно быть что-то не так? – Ему хочется, но Джинён прекрасный актер, всегда отыгрывающий роль до конца. Даже тогда, когда на съемках его автомобиль и правда взлетел на воздух, он попросил взять в фильм эти кадры, ведь они были до ужаса реалистичны. - Просто спросил. – Джэбом пожимает плечами, словно сожалея о произнесенном секунду назад и отпирает дверь, перед уходом бросая холодное «пока». Цветы внутри, словно обожжённые этим словом впиваются шипами в легкие, и Джинён наконец-то кашляет кровью, размазывая ее по своим ладоням и полу. Зеленые ростки на его руках миновали запястья.

***

Четвертый, отведенный ему месяц подходил к концу, и их выступления шли одно за другим, как всегда они не высыпались, как всегда веселились в кадре, а за ним хранили радостную тишину, пытаясь насладиться мгновениями прошлого хоть чуточку дольше, а Джинён чувствовал, как с каждым днем они утекают сквозь его пальцы. Он доставил всем столько проблем за последние недели, а ведь планировал сполна насладиться их последним совместным камбэком, но как всегда все испортил: из-за него в последний момент они меняли сценический свет и костюмы, из-за него едва не опоздали на собственный концерт, а чуть позже, шоу, просто потому что Джинён не мог шевельнуться от раздирающей нутро боли. Только когда Джэбом пришел за шкирку вытаскивать его из комнаты, стало чуточку легче и он смог наконец-то взять себя в руки. Последние недели были адом. Их новый альбом зашел на ура, как и всегда, множество побед, наград, интервью, почти в каждом из которых озадаченные фанаты спрашивали их о царящей внутри группы атмосфере. Да и не только фанаты. А они просто смеялись, говоря, что все в порядке, а слухи лишь слухи. Джинёну на этих словах хотелось кричать, ведь почему-то именно в такие моменты цветы внутри начинали сжиматься сильнее, ломая и без того сросшиеся с ними кости. И по ночам Джинён плакал. Выл от боли, а наутро вставал и шел к остальным, которые встречали его все более озадаченными с каждым днем взглядами. Джинён отчаянно не хотел, чтобы они замечали. Последний концерт в этом камбэке казался самым легким из всех. Они все вымотались за этот месяц, они все отдавали себя радостной толпе внизу целиком, и Джинён радостно смеялся, счастливо носясь вокруг и, как и прежде, подтрунивая над всеми. Разбивал агасэ сердца, которые на самом деле хотел собрать все до единого и беречь, как самое настоящее сокровище. Время будто повернулось вспять, будто и не было этих проклятых цветов под кожей, которые уже добрались до кончиков его пальцев, будто и не было ссор, расставаний и полного недопонимания. Джинён почти никогда не был так счастлив. По крайней мере за прошедшие годы, не ощущая вины и боли, не ощущая безнадежности и висящей над головой смерти. Сегодня они все были собой. Даже когда погас свет, когда последнее слово было сказано, когда сцена осталась позади, они все еще были едины и счастливы. Джинён сам не заметил, как по привычке Джэбом обнял его за плечи, радостно смеясь где-то над ухом, не заметил, как сам припал к чужому плечу, смеясь в ответ и прикрывая рот ладонью. Не заметил, пока они не спустились со сцены, оказываясь в закулисье, в полутьме, на которую растения отреагировали очень бурно. Джэбом не успевает его поймать, да и никто не успел бы, Джинён падает на колени, хватаясь за грудь и задыхаясь. Проклятые растения решили убить его именно сейчас, когда он почти забыл об их существовании, когда они все наконец-то смогли хотя бы на несколько часов отринуть собственные раздоры и обиды. Почему-то именно сейчас. Грудь сдавливало болью, сердце больше не могло сделать и удара, тесно оплетенное и сжатое зелеными тисками, а шипы наконец-то стали продираться сквозь кожу. Медики были правы – они прекрасно цвели, особенно в контрасте с залитым кровью телом. Так красиво и так болезненно. Зеленые ветви продирались сквозь кожу, разрастаясь во все стороны и раня любого, кто решался дотронуться до них. Это и правда было чудо, что они не разодрали Джинёна изнутри еще в первые часы после своего появления. Но какая была сейчас разница. Джинён смотрел на распускающиеся рядом с шипами цветы, лежа на залитом кровью, его кровью, полу, прямо рядом со сценой, и улыбался. Терновые ветви вокруг него не давали никому приблизиться, сплетаясь в тесную непреступную изгородь, и он был даже рад, такую уродливую смерть не стоит никому видеть, и это вправду было хорошо. Джинён с трудом перевернулся на спину, угасающим взглядом смотря в темный купол перед собой – выросшие из его тела ветви сплели вокруг своего носителя неприступный кокон, сузив мир до размеров человеческого, или чуть больше тела. Терновый саркофаг. Если бы мог, Джинён бы посмеялся, но он засыпал, растворяясь в терновнике вокруг себя. Врачи и здесь не ошиблись – он становился его частью. А цветы на шипах все продолжали распускаться. Весь купол изнутри был усеян ими, со всех сторон раздавалось их едва заметное голубоватое свечение. И этот свет казался Джинёну до одури успокаивающим. Он закрыл глаза, позволяя себе наконец-то расслабиться и не сразу замечая, что тьма в сознании стала мало по малу отступать. Как и отступала раздирающая тело вместе с шипами боль. Джинён кожей чувствовал, как затягивались порезы, чувствовал, как с каждой секундой становилось легче дышать и думать, словно это не он секунду назад превращался в единое целое с кустом терновника. Джинён не сразу осознал, что все еще жив, а главное здоров. Его смерть видимо снова откладывалась. Он открыл глаза, все еще не веря в происходящее и вытянул перед собой руку, пальцами зарываясь в ковер из голубоватых цветов, основания которых были слишком гладким для терновника. Джинён попытался приподняться и купол под пальцами просел вверх, тихо потрескивая. Он уперся в него двумя руками и изо всех сил надавил, пытаясь разорвать, через череду бесплодных попыток у него все же получилось, и в ту же секунду голова взорвалась от звуков. Паника. За кулисами царила самая настоящая паника, а Джинён во все глаза смотрел на стоящего рядом с терновым саркофагом Джэбома, на лице которого читалось отчаяние, а руки были покрыты кровью, запах которой витал повсюду. Джинён поднялся на ноги и спокойно перешагнул через обагренный чужой кровью терновник, который с наружной стороны был весь усеян шипами. Он не понимал, ничего не понимал, как и не понимал никто вокруг, но и разбираться времени не было – Джэбом заключает его в объятия быстрее, чем Джинён успевает сообразить, и он плачет. По-настоящему плачет, и это кажется таким неправильным, что Джинён плачет с ним, взглядом окидывая стоящих чуть поодаль друзей, которые тоже не могут сдержать слез. Уже через секунду они обнимают друг друга, втаптывая рассыпающийся пылью терновник в грязь и не замечая, как еще целые шипы впиваются в подошвы. Каждый что-то говорит, но Джинён не слышит, не успевает понять, все еще находясь в шоке. Он не умер, каким-то чудом выжил, хотя шанса на это не было даже в самом оптимистичном прогнозе. Джинён сжимает друзей крепче и закрывает глаза, сглатывая застрявший в горле комок слез. Будь оно проклято все.

***

- Удивительно! – Врач перед ним рассматривает его новое тело со всех сторон, а оно и правду было новым, Джинён понял это, когда не испытал привычного дискомфорта в ноге, столь раздражающего обычно, но абсолютно не ощущаемого сейчас. – Просто невероятно! Джинён полностью согласен. Невероятно. Чертовски невероятно. Эти проклятые растения испоганили нему жизнь, и все мучения как оказалось были зря. Почти. Обычно люди заболевали ханахаки от неразделенной любви, так было всегда и так будет всегда, но он каким-то чудом оказался исключением, единственным в своем роде, умудрившись заболеть не от неразделенной любви, а наоборот, взаимной. Оказалось, что растения в его теле появились еще до того, как Джинён впервые обнаружил их присутствие, ровно в тот момент, когда Джэбом ответил ему взаимностью. И в этом же была причина, почему он сам не заболел, ведь если Джинён любил другого, то чувства Джэбома были бы безответны, да еще и преданны, отвергнуты и уничтожены – идеальная почва для заболевания, но нет, с ним все было нормально, в то время как Джинён медленно умирал. Целых три с лишним года оказались сплошным огромным недоразумением, из-за которого сейчас все чувствовали себя до ужаса виновато. Джэксон старался с Джинённом вообще не пересекаться, виня в случившимся себя, Марк и Бэм извинились, но тоже старались особо не попадаться на глаза, а Югём вместе с Ёнджэ извинялись бесчисленное множество раз. Все чувствовали себя жутко некомфортно, а Джэбом вообще едва не довел себя до крайности. Джинёну следовало бы с каждым из них переговорить хотя бы дважды, но его самого грызла обида за произошедшее. И что делать теперь, он не знал, поэтому просто пустил все на самотек, прикрываясь реабилитацией, в которой вовсе не нуждался. Зато он нуждался во времени, которая она для него выигрывала. Времени, чтобы все обдумать. - Вы позволите? – Джинён вынырнул из собственных мыслей и посмотрел на держащего скальпель врача, после чего кивнул. - Конечно. Врач сразу же встрепенулся и, схватив чужую руку, аккуратно сделал длинный разрез, который в обычных условиях пришлось бы потом зашивать. Что ж, Джинён не был обычным условием. В ране едва успела показаться кровь, как та тут же сменилась длинными зелеными ветвями, а уже через мгновение порез вновь затянулся кожей, не оставляя после себя и следа. - Поразительно. Такого просто не может быть. Джинён усмехнулся и согнул руку, рассматривая бегущие под кожей тонкие зеленоватые нити, которые проклинал до сих пор, несмотря на все плюсы, которые они ему принесли, минусов все же было больше. - Это все сила любви. - Что, простите? Джинён поднялся с кушетки и вежливо улыбнулся на прощание. И он даже не врал. - Сила любви? – Джэбом ждавший его около кабинета даже спустя несколько недель после того, как все разрешилось, выглядел виновато-растерянным, и если Джинёна поначалу это слегка радовало (не одному ему страдать), то сейчас сильно напрягало. - Да. Сила моей любви к тебе. – Он улыбнулся и по привычке потянулся к чужим волосам чуть их ероша. – Так что хён, теперь тебе нужно любить меня так же сильно. Джэбом молчит, и Джинён в очередной раз проклинает их ситуацию. Ему так сложно разобраться даже со своим возлюбленным, как тогда вбить в голову остальным, что он на них не обижается, теперь уже нет, он не знал. Не имел ни малейшего понятия, а сделанного не воротишь. Джинён ощущал себя жутко вымотанным уже сейчас, поэтому просто прильнул к чужому телу, вынуждая Джэбома себя обнять. Он никогда не мог на всех них злиться, зная, что больше всего они будут злиться на себя сами, сам такой же. Ничто не ранит так сильно, как ненависть к самому себе, поэтому Джинён злился на ситуацию, на мир, на цветы в своем теле, но никак не на тех, с кем прошел огонь и воду. Теперь и правда оставалось самое сложное – убедить в этом остальных. Невыполнимая задача. Джинён закрыл глаза и вздохнул, надеясь, что растения в его теле способны восстанавливать нервную систему, поскольку нервы ему в ближайшем будущем очень понадобятся.