А ты не верила в загробную жизнь, Хейзел Грейс.

- Меня зовут Хейзел Грейс Ланкастер. С сегодняшнего дня я буду вашим куратором группы поддержки. – Сказала я буквально в сердце Иисуса. Мне 20 лет. Мои метастазы в легких все так же внушительны, но не увеличиваются уже… четыре года. Четыре года. Четыре года прошло с того момента, как слово хорошо и его произвольные, такие как окей, вызывают у меня только слезы. Четыре года… Моя бесконечность продолжается. Но многих уже нет со мною рядом… Последний раз я видела Патрика месяц назад. Он был облысевшим после химии и выглядел очень болезненно. От него пахло больницей за несколько стульев. Сегодня его ввезли на коляске через лифт. Последняя стадия. Это была последняя встреча группы поддержки с ним. Он не вставал со своего места, не играл на гитаре и после всей встречи он подозвал меня к себе. - Хейзел. – Выдавил он. Сердце Иисуса постепенно пустело. – Я, конечно, скорее всего, многое прошу, но мне осталось не долго. Врачи сказали, что, в лучшем случае, около двух недель. Я догадывалась, что он хочет попросить, но не перебивала его. - Я помню, как ты в свои шестнадцать приходила сюда и отсиживалась, покоряясь просьбе матери. Я помню Огастуса… И как тебе было больно когда мы произнесли его имя на молитве в первый раз. – Я видела, как больно ему было это говорить. Он говорил, а я еле сдерживала слезы. – Ты, можно сказать старожил группы поддержки. - Лида скончалась из-за новообразовании в щитовидке. – И ты откликнулась на мою просьбу помогать мне… Я за это тебе безмерно благодарен. – Помогать с тем, что бы хоть как-то обнадежить детей на лучший исход. На длительную ремиссию, как у меня. – И… - он запинался, мял руки, и, если бы он стоял, переминался бы с ноги на ногу. – И я прошу тебя, Хейзел, стань новым куратором группы поддержки. Вместо меня. Божечки… Как может поддерживать тот, кому самому нужна поддержка? - Я согласна, Патрик. – Я не могла ему отказать… Никак. Через неделю собрания не было. И через еще одну… Патрик умер. Я читала свою вторую надгробную речь, как коллега. Не буду скрывать, я плакала. За те два года, которые я помогала ему в буквально сердце Иисуса, мы довольно хорошо сблизились. Иногда приходил Айзек, еще один раненый в войне с раком. Мы смеялись, с истории как Гас, Айзек и я кидал яйца в дом Моники. Я рассказала им историю с ван Хаутеном. И о том, как было прекрасно в Оранжи. Работая помощницей куратора, я поняла одно. Как трудно было Патрику и его предшественникам. Ведь, он разговаривал с каждым, знал о каждом все, что он рассказывал. И таким образом привязывался. Каждая смерть приносила ему огромную боль. Он говорил, что не нужно привязываться к детям, ведь они рано уйдут домой. К Богу. Но все равно, поддерживал их и привязывался. Все они пришли на похороны Патрика. Они плакали. После захоронения ко мне подбежала самая младшая участница, прижалась ко мне и проплакала около двух минут. Ее зовут Ханна. Она была очень похожа на меня. Та же щитовидка, те же метастазы в легких. И она тоже принимает фаланксифор. И ей он помогает. Ну прямо таки моя маленькая копия. Правда волосы были темнее и длиннее. Но после похорон Патрика, в мой первый день куратором она чуть опоздала, и я увидела ее стрижку под пажа. Она приходила каждую среду. Вот это ее отличало от меня. Мне было двадцать два, когда она осталась после собрания, и, со своей лучезарной улыбкой без недавно убранных брекетов, рассказала, что на нее смотрел очень симпатичный новенький мальчик. Я рассмеялась и рассказала ей нашу с Гасом историю. Печальную, но правдивую. Которая начиналась точно так же. - Божечки, Хейзел… - В конце рассказа она плакала вместе со мной. Прошло уже более шести лет, а я все так же плачу, как в ту ночь. Мы распрощались с ней уже глубоко вечером, когда ее увезли родители. В ту ночь ее отец, страдающий проблемами с алкоголем, не справился с управлением, и они попали в аварию. Ханна осталась сиротой. В ту ночь, когда мне позвонили из больницы и сказали, что Ханна попала к ним в ходе аварии и просила позвонить Хейзел Грейс Ланкастер, я была у родителей. Я сорвалась с места и была на месте через 20 минут. Вбежав в палату, мне представилась картина. Два тела были накрыты тканью, на которой в некоторых местах проступила кровь. На третьей койке лежала Ханна и громко плакала. На лице и руках было множество маленьких порезов от стекол разбившейся машины. Слезы катились по ее лицу, задевая раны и, скорее всего, сильно их обжигали. Я просто была рядом. Ничего не говорила. Девочка потеряла родителей, и ее реакция была вполне нормальной. Через несколько дней Ханна начала задыхаться. Срочно понадобились деньги, ведь единственным решением была операция. Я всю свою трудовую жизнь откладывала на вторую поездку в Амстердам. Хотелось еще раз повидаться с Лидевей, сходить в Оранжи и опрокинуть пару бокалов звезд. За Огасуса. Но не нужно жалеть мертвых. Нужно помогать живым. Я обналичила свой вклад и, не оставив на нем ни одного цента, пошла оплачивать операцию Ханны. К моему удивлению, с меня взяли только половину. Оказалось, это была довольно молодая частная клиника, в которой помогали детям сиротам. И после моего удивления на счет уменьшения счета меня вызвал главный врач и объяснил ситуацию. На следующий день операция состоялась. Я не могла поверить своему счастью. Ханна шла на поправку, и я находилась с ней в палате. - Хейзел, откуда у вас такие деньги? – Спросила она. - Мои сбережения на Амстердам. Но ничего страшного, главное - что ты жива. – Я дожевывала китайскую лапшу и радовалась ее словам. Это были ее первые слова, кроме «привет» и «спасибо». - Простите меня… - Она начинала плакать. - Дорогая моя, не нужно слез. Я абсолютно не жалею об этом решении. – Я стерла слезы с ее щек. Передо мной была та маленькая девочка, которая сторонилась меня в свои тринадцать и прибежала ко мне плакать в четырнадцать. Когда через две недели ее выписали, оказалось, что родственников у нее не осталось. По сути ее должны были забрать в приют сразу из больницы. Я не дала этому случиться. Я оформила опекунство над Ханной и она переехала ко мне. Теперь, в моей маленькой квартирке, мы жили вдвоем. Ханна была очень рада этому. Мы пили вместе таблетки, убирались, я помогала ей с домашкой. Она поступила в колледж, обучение в котором оплатил фонд джиннов. Это было ее заветным желанием. Я продолжала копить на Амстердам. На мой двадцать пятый день рождения она принесла конверт. Я обомлела, открыв его. Там были два билета в Амстердам. Она платно делала домашнюю работу за других, тем самым зарабатывая. - Боже мой, Ханна… - я поднесла руку к губам. - Мы летим в Амстердам! – Весело прощебетала она. Я заволновалась. За неделю мы прошли всех врачей, и они выдали единое заключение. Лететь можно. И Ханне, и мне. Мы приехали в Нидерланды в мае. Я оказалась в знакомом холле отеля «Филосов». Почти ничего не поменялось за девять лет. Нас заселили в тот же номер что и девять лет назад. Этим же вечером мы пошли в Оранжи, по приглашению Лидевей. Она прилетала в Индиану лет шесть назад. Это были одни из лучших дней в моей жизни без Гаса. - Я вас помню! – Удивился официант. – Я работал тут девять лет назад и точно вас помню. – Похоже, это был тот официант, который наливал нам с Гасом в тот вечер. До чего же бывает память у людей хорошая. – Вы миссис Уотерс? - Да, это я. – Я не сдержала улыбки. – Странно, что вы меня помните. - Вы – очень запоминающаяся девушка. А где ваш джентльмен?- Он увидел то, что этот вопрос очень меня задел и поспешил извиниться.- Простите, мэм. - Нет, нет, не стоит извинений. Я понимаю, что вы не в курсе. Он умер через некоторое время после той поездки. – Я старалась не выглядеть рассерженной, ведь в глубине души понимала – он не виноват в том чего не знает. - Мне очень жаль вас. – Он опустил голову. Мне он показался даже симпатичным, но не хочу заводить отношения после Огастуса. Ведь, я так же разобью кому-то сердце своей смертью, как и он. А как ни крути, старуха с косой поджидает меня на каждом повороте. И это никак не изменишь. - Миссис Уотерс… - Мисс Ланкастер, будьте добры. – Я его перебила, чтобы он не повторял ту же ошибку, которая так радовала Огастуса. Это было слегка больно. Ханна смотрела на нас с недоумением. - Мисс Ланкастер, сможете ли вы оказать мне честь поужинать? Я знаю что столик на веранде свободен и мы с вами и вашей спутницей, могли бы… - Да, давайте. – Ответила за меня Ханна. – Только с нами будет еще одна подруга. Вы не против? - Нет конечно. Я забыл представиться. – Он взял мою руку и поцеловал. – Даниэль. Я обомлела от этого и Ханна взяла все в свои цепкие ручонки. - Я Ханна, а она – Хейзел. Приятно познакомиться. Будем ждать вас за нашим столиком. – Он лучезарно улыбнулся и удалился в подсобку. – Видела, какой симпотный? - Видела. Можешь забирать себе. Я не завожу отношений. - Хейзел… Ну ради всего святого и буквально сердца Иисуса. Тебе 25, ты чертовски красива и не охмуряещь всех парней в радиусе ста метров? – Мы подошли к нашему столику и я поспешно села, так как уже начала кружиться голова. – Конечно, он не прекрасней Огастуса, но не нужно ставить крест на себе! - Ханна! Давай поговорим об этом завтра. Я не хочу портить этот чудный вечер. Вскоре подошла Лидевей, она сказала, что Питер предавал мне привет. Мне это очень польстило. - Он помнит, кто я такая? – С его образом жизни провалы в памяти – обычное дело. – Хах, скажи еще, что он помнит, как я выгляжу. - Я только хотела это сказать! Да, он помнит и тебя, и Огастуса. Когда я смотрела твои фото, он подошел сзади и сказал: « Это та девчонка, что впервые меня посетила?» - Да ну!?! - Рассмеялась я. - А я о чем! А к нам кто-то присоединиться или это просто так всегда сервируют? – Лидевей была в недоумении. - Да! – Ответила Ханна. – Тут такой симпатичный официант, зовут Даниэль. Он попросил поужинать с нами. - Ууу. Хейзел, похоже, она уже планирует вашу свадьбу. - И имена детей! – Добавила Ханна. Я стала пунцевой. - Добрый вечер, дамы. – Показался Даниэль. Весь остальной вечер мы провели мило беседуя. Даниэль оказался образованным и начитанным молодым человеком. Он был всего на три года старше меня. В конце вечера он дал мне салфетку с его номером. Три дня в Амстердаме пролетели незаметно. Было невероятно красиво и я вряд ли это забуду. Так же как и поездку с Гасом. После мы с Даниэлем переписывались и перезванивались почти каждый день. Он был милым и говорил, что прилетит ко мне в скором времени. И он прилетел. На мои похороны. Я не говорила о том, что умираю. Это стало известно после Амстердама. Я прошла обследование. И я светилась как новогодняя елка. Боже, Гас, даже тут мы отличились. Мне сказали, что химия в моем случае никак не поможет. Мне остался год. Или чуть больше. Мы с Огастусом умерли в один день. Только с разницей в десять лет. Я была на своих похоронах в виде духа. Это было красиво. Ханна со своим бойфрендом оплакивали меня, приехали Лидевей и, на удивление, ван Хаутен. Надгробную речь читали Айзек, ван Хаутен, Ханна, Лидевей, Даниэль и родители. Все было так проникновенно, что я начала плакать. Мои рыдания не прекращались, до того момента как я услышала чертовски знакомый голос. - Хейзел Грейс Ланкастер, не так ли? – Я обернулась и увидела Огастуса. Он был в том костюме, в котором он пришел на наше первое свидание. Внешне он ни капельки не изменился. – Не думал, что повстречаю вас здесь так скоро. Но все равно рад нашей встрече. - Огастус… - Я не верила своим глазам. Вот он. С сигаретой в зубах и улыбкой. - Ну… Я слышал что ты разрешила мне эти закуривать, но тогда бы они быстро кончились, Хейзел Грейс. Я скучал. - Я тоже. – Я подошла к нему вплотную, и мы слились в долгожданном поцелуе спустя 10 лет. - А ты не верила в жизнь после смерти, Хейзел Грейс. Как же я была глупа.