Октябрь

Солнечный и приветливый сентябрь, ещё сохранивший летнее тепло, постепенно сменил более хмурый и дождливый октябрь. Середина осени принесла с собой меланхоличные серо-рыжие пейзажи за окном, холодные лужи и опадающие листья. Казалось, все краски будто померкли и потускнели, а холодный ветер так и пробирал до дрожи. Вечно затянутое тучами небо мало чем напоминало то синее и лучистое, каким оно было месяц назад. Не так Уитли представлял себе поверхность… В последние несколько дней, он задумчиво сидел у окна, наблюдая как детвора резвится на улочках Эдема, с визгом прыгая по лужам, в разноцветных дождевиках. В глаза сразу же бросились красные сапожки Элли Оттен, которая кажется, выглядела счастливее всех. Уитли им немного завидовал, ведь они умели находить радость даже в такую хмурую пору, в то время как ему это было чуждо и как только он пробовал выбраться из их с Челл домика на свежий воздух, то тут же жалел об этом из-за холодного ветра, который пробирает до мурашек. Ну уж нет. Лучше сидеть дома в тепле и сухости. А вот его сожительница, кажется, совершенно не обращала внимание на холодную погоду и её это нисколько не останавливало, чтобы сходить в магазин, или пойти к Роми в гости. Впрочем, Уитли находил этому совершенно простое объяснение – это же Челл. Можно подумать такую девушку, как она может что-то остановить, тем более если это всего-навсего прохладный ветерок и сырость. Поэтому, когда она в очередной раз вышла из дома, оставив его в полном одиночестве, Уитли осознал, что ему совершенно нечем заняться, сидя взаперти. В основном, весь его досуг состоял из созерцания пейзажа в окне, прослушивания радио и иногда, чтения книг, коих в доме было очень немного. Периодическое одиночество, скука и серость нагоняли на него напряжение и сомнения. Ему было трудно пока принять свою новую оболочку, трудно свыкнуться с мыслью, что теперь у него появились потребности и он стал более хрупким, чем когда-либо. Эта уязвимость, которую он испытывал с тех самых пор, когда очутился в этом теле – давила на него. Эта жизнь, которую он обрёл совсем недавно была такой узкой гранью, по которой нужно идти очень осторожно, чтобы не упасть в пропасть. Разумеется и в своём старом теле, Уитли испытывал боль и вполне мог получить повреждения, как например то, которым его наградила Она. И из-за которого, его рукоятка пришла в негодность и постоянно искрила, вызывая неприятные конвульсии. Но всё же, разница между тем, чтобы поцарапать металлическую оболочку и мягкую кожу – была ощутимой. В конце-концов, машины не нуждались в том же кислороде! А человеческое тело зависело от многих факторов… И вот именно эта зависимость была ему так неприятна. Она создавала ощущение того, что он беспомощен. Что если ты забудешь банально выпить необходимое количество воды, то рано или поздно это отразится на твоей функциональности. Разумеется, были и положительные моменты, когда ты можешь всё пощупать, потрогать, изучить, покрутить в руках. Он больше не был ограничен в своих действиях из-за недостатка определённых функций, теперь он был способен самостоятельно определять свои возможности и не зависеть от встроенной программы. Но… лучше ли это? Для робота, программа – это определённый путь. Протоптанная тропинка, ведущая к цели. Потому что это прямое предназначение — то ради чего робот и был создан и ради чего вообще существует. Что может быть проще? Никаких сомнений, никаких терзаний в правильности своих действий. Всё просто и очевидно. Но… Уитли всегда был исключением из правил, не так ли? Когда он не справился с тем, для чего он был создан, его просто нарекли бесполезным и гоняли с одного рабочего места к другому, только доказывая, какой же он никчёмный и ни на что негодный, пока его не сослали в Центр Консервации для того, чтобы под ногами не путался. С самого начала его протоптанная тропинка потерялась где-то в тумане и он брёл сам не видя, куда его ведёт судьба. Несмотря на то, как бы сильно его не перелопатили и не перелицевали, в модуле всё равно прослеживались те остатки человечности, которые им не удалось стереть. И именно эти осколки человечности больше всего портили ему жизнь. Либо человек, либо машина, третьего не дано. Половинчатость не принесла с собой ничего хорошего, только ещё больше путаницы и потерянности. В такие моменты, Уитли часто вспоминает, как он впервые порезался. На кухне всегда много острых предметов, те же ножи, которые Челл использует при готовке. Он ведь не отличался особой внимательностью, так что и сам не заметил, как нечаянно ткнул рукой в остриё кухонного инструмента. Резкая боль, пронзившая палец заставила его мигом отскочить. И без того, достаточно большие глаза, как будто стали ещё шире и с ужасом посмотрели на небольшую, покрасневшую ранку, из которой упала алая капля, затем ещё одна и ещё… Уитли просто в ступоре смотрел на это и перед его глазами вновь предстала окровавленная Челл с простреленным боком из которого сочилась точь в точь такая же алая жидкость, а её обычно ясные серые глаза словно заволокла пелена тумана. Он ясно помнил, как вслед за этим, её жизнь постепенно угасала прямо у него на глазах. И только сейчас, ощущая, как лишь от одного касания острого предмета он испытывает то же самое, его пронзило осознание насколько же люди хрупки на самом деле. И соответственно, теперь и он сам. Разумеется, вскоре Челл заметила что что-то не так и незамедлительно приняла меры, чтобы заживить этот небольшой порез и заверить, что такое случается и это в порядке вещей. Но эмоциональный отпечаток остался. Возможно, когда-нибудь он сможет свыкнуться с новым устройством этой оболочки, но сейчас это вызывало в нём лишь тревогу и напряжение. После того случая, Уитли вообще боялся даже подходить к кухне, как будто она может его укусить. Хотя на самом деле его больше нервировала не сама возможность пораниться, а снова испытать то ужасное чувство беззащитности и беспомощности, которые вызовут воспоминания, о которых он предпочёл бы забыть. Просто стереть из своей памяти. И хотя Челл его простила за тот случай, он знал, что в глубине души не простит себя сам. Ведь теперь он ещё больше понимал каково было ей тогда… Это всё заставляло его задуматься о своих поступках гораздо глубже, чем обычно. По неведомой Уитли причине, после окончательного переноса у него как будто изменился сам принцип мышления. Если раньше он мог просто проигнорировать скверные мысли, навалив сотню-другую сверху разом, то теперь они как назло были очень прилипчивы и этот способ потерял былую эффективность. Словно что-то в его голове сместилось. Сломалось навсегда… Уитли вздохнул и отстранился от окна, открыв его на проветривание. Ему было слишком душно из-за собственных мыслей, так что возможно благодаря притоку свежего воздуха ему станет лучше. Он решил, что лучше бы себя чем-то занять. На глаза первым делом попалась поваренная книга и он изначально посмотрел на неё скептично. Готовить он всё равно пока не научился, хотя Челл активно пыталась это исправить и вроде как, постепенно у него начинало получатся, но до хорошего результата было ещё ой как далеко… Но, раз уж заняться всё равно нечем… Для двухметровой нескладной каланчи достать книгу с полки не составило никакого труда, так что Уитли начал деловито перелистывать страницы. В конце-концов, это всяко лучше, чем сидеть и тосковать у окна, а попрактиковаться будет полезно, да и если у него что-то всё-таки получится, то его сожительница наверняка будет им очень гордится, а её одобрение – самая лучшая похвала на свете. К тому же, ничего сложного делать он не собирается, хотя если честно, сложным для него была абсолютно любая готовка. Через пару минут он захлопнул книгу и положил её обратно, удостоверившись, что она не свалится вниз спустя пару минут. Когда Уитли прошествовал на кухню, он уже по привычке пригнулся, чтобы не впечататься лбом о притолоку, после чего осмотрелся. В углу кухни, как и прежде, стояла старая газовая печка с двумя конфорками. Обычно Челл зажигала её спичками, несмотря на то, что Гаррет как-то предлагал ей перейти на электронную зажигалку, она отказалась. Для неё, домашнее пламя было куда более приятней, чем электрический треск. И в этом не было абсолютно ничего удивительного, если хоть немного вспомнить её прошлое. С Уитли же, ситуация была противоположная. Он предпочитал использовать зажигалку, поскольку электричество когда-то было его неотъемлемой частью, можно сказать, живительной силой, которая наполняла его. Пламя же, выглядело хаотично и непредсказуемо, могло легко обжечь его длинные пальцы и подсознательно напоминало о том пламени, которое охватило весь Комплекс четыре года назад… Уитли отогнал вновь подступающие тревожные воспоминания и постарался сосредоточиться на задаче. Выдвинув дальний ящик, он достал взятую у Гаррета зажигалку и немного пощёлкав по кнопке, зажёг конфорку. Маленькие синие языки пламени мгновенно окружили подставку и тихо зашипели. Что там было в книге? Новоиспечённый повар мысленно вернулся к прочитанным страницам, после чего слегка рассеянно ухватился руками за сковороду и поставил её на пламя, смерив оценивающим взглядом. Дальше, кажется, нужно добавить масло. И тут, Уитли был крайне осторожен, потому что впервые, когда он самостоятельно решил что-то приготовить, то налил масло. А потом, когда оно начинало шипеть, горе повара охватила паника и стараясь угомонить агрессивное шипение из сковороды, он плеснул туда водой. В тот момент, сковорода буквально вспыхнула, заставив его отшатнуться и в ступоре с ужасом смотреть, как пламя поднялось вверх, опасно возвышаясь над плитой. Благо, будто почуяв неладное, в дом вернулась Челл и тогда спасла свою кухню, устранив пожар. После этого инцидента, она строго-настрого запретила Уитли даже приближаться к плите в её отсутствие. И бедолага был исключительно за, потому что и сам с тех пор опасался подходить близко к заветному углу на кухне. Однако, после того, как под пристальным надзором подруги, Уитли без происшествий сумел приготовить яичницу и удостоверилась, что он всё понял и ошибок в этом плане допускать больше не будет, то доверила ему и самостоятельное использование. Почему-то, все самые опасные события в его жизни на поверхности, всегда были связаны либо с кухней, либо с душевой… Мокрые плиты были скользкими, холодными и недружелюбно окружали его со всех сторон. Попробуй в такой обстановке уследить за своей координацией. Уж что-что, а душевая была его самым нелюбимым местом в их с Челл доме. Вполне могла посоперничать с кухней. С каждым таким инцидентом, к Уитли всё больше приходило осознание, насколько же поверхность нестабильна и опасна. Особенно сейчас, когда у него появилась эта удручающая человеческая хрупкость и уязвимость. Там, глубоко под землёй, в недрах солёных шахт, всё было проще. Ничего не менялось кардинально и даже если белые панели сдвигались и перестраивались, создавая бесконечный лабиринт, это всё ещё были всё те же панели. Комплекс всегда оставался медленным, монотонным и бесконечно холодным. В нём сохранялось постоянство, к которому нужно было привыкнуть всего один раз. А для Уитли, который практически всю свою электронную жизнь провёл там, это место было его родной средой. Как бы он не старался подавить это давящее чувство, как бы не пытался закрыть его глубоко в подсознании, оно всегда было поблизости. Выжидало в его тени, словно хищная птица, карауля до того момента, когда тоска откроет уязвимые частицы его души, а затем, начинало клевать его. Снова и снова, напоминая, где он по-настоящему чувствовал себя на своём месте. Или же нет?... До сих пор, Уитли не воспринимал это человеческое тело как своё истинное обличие. Ему пришлось смириться с тем, что теперь он такой, потому что ему просто не оставили выбора. Его словно бросили в воду со словом: «Адаптируйся» - и лишь с интересом наблюдают, как он, обессиленный и не умеющий плавать, просто барахтается, из-за чего только быстрее идёт ко дну. Единственный спасательный круг, за который он уцепился – Челл. Она была той, кто как никто другой мог его понять и помочь выстоять перед грузом сомнений. Той единственной, которая бережно старается направить его в нужное русло. Тем лучом света, который указывает путь. Однако, она не сможет просто взять его за рукав и протащить по своей тропинке, иначе он не научиться обходится без её помощи. Уитли должен был найти свою тропу сам. Только ему решать, в какую сторону свернуть и как далеко он готов зайти, чтобы найти себя. Шипение масла на сковороде вернуло обратно к реальности. Не желая, чтобы страшный инцидент повторился, Уитли поспешил к холодильнику, откуда достал одно куриное яйцо и поспешил разбить его в миску. Пока ещё, он не особо разобрался с моторикой пальцев, так что он раздражённо вздохнул, когда увидел, что кусочек скорлупы упал в белок. «Ну вот, теперь его ещё постараться достать надо!» пронеслось в лихорадочных мыслях. Однако нужно было поторопиться, потому что масло на сковороде уже подгорало. Вооружившись вилкой, Уитли попытался выцепить злосчастную скорлупу и спустя несколько напряжённых мгновений, он со всем возможным вниманием подошёл к этому делу. Наконец, прозвучало победоносное: — Ага! И с ликующим детским воодушевлением, с которым ребёнок гордиться решённой сложной головоломкой, Уитли отправил всю скорлупу в мусорку, вновь вернувшись к миске с содержимым. Наскоро размешав его всё той же вилкой, юный кулинар отложил её в сторону, добавил немного соли и полез за уже нарезанным хлебом, схватив два куска. Так что смачно обмакнув хлеб в уже однородном яйце, он аккуратно выронил его на сковороду, после чего положил и второй. Тут же человека окутал приятный запах, с примесью всё-таки подгоревшего подсолнечного масла. Но для него это было не так уж важно. Честно говоря, Уитли никогда не заморачивался насчёт деталей, если уж на то пошло. Тут сыграла его давняя привычка: составить основные пункты, а дальше действовать по ситуации. Тот же план побега, который он наскоро придумал, не имел никаких подробностей, лишь примерное направление. Но всё-таки стоит признать, что он сработал. Конечно, заминки были и приходилось многие детали обдумывать на ходу, но решение всё равно находилось, так что можно сказать, что импровизация для модуля была привычнее. Она пригодилась и на поверхности. Однако, стоит помнить, что любая импровизация так или иначе – рискованна. Удивительно, как в этом совершенно потерянном в себе человеке, уживается одновременно и чрезмерная осторожность и желание действовать иногда вслепую. И речь тут совершенно не о его зрении. Уитли перевернул гренки на другую сторону, кажется, он снова задумался и немного зазевался, потому что корка с той стороны уже начала чернеть. «Не отвлекайся!» - одёрнул он сам себя. Нужно было сосредоточиться на задаче, а не витать в облаках. Он вообще для чего всё это затеял? Чтобы заняться делом и не думать о том, что вечно лезет в его голову. Трудно сказать, стало ли его мышление яснее, после того, как перемаршрутизатор когнитивных процессов больше не мешал ему. Да, определённо стало легче, после того, как этот надоедливый голосок в голове наконец-то заткнулся, но… Всё это тело, эта поверхность, эта жизнь в целом… Всё это постоянно менялось и даже не думало останавливаться. Постоянно что-то происходило, будь то просто внезапный дождь или проснувшийся аппетит. После всех тех лет, что зарастал покинутый Комплекс, всё здесь было таким головокружительным и постоянно меняющимся, что от этого всего просто голова шла кругом. Ему было сложно ориентироваться в этом непонятном и необычном мире. Порой, Уитли просто уставал от того потока информации, что получал его перегруженный мозг. Ведь он привык, что обычно ничего не происходит. Особенно, после четырёх лет, проведённых в космосе, где практически ничего не происходило. Только если раньше, Уитли разъедали угрюмые мысли из-за того, что больше ничего и не могло разбавить монотонности, то сейчас, эти самые мысли прицепились к нему из-за того, что он потерялся во всех событиях, что происходят постоянно… И от контраста с времяпровождением в космосе, становиться только ещё хуже. Вздохнув, Уитли выключил конфорку и всё той же вилкой, переложил подгоревшие гренки на тарелку. Что-ж, по крайней мере, он не спалил кухню, уже неплохо. Услышать в данный момент звон колокольчика входной двери и негромкие шаги – было, как бальзам на душу. Сорвавшись с места, всё также с тарелкой в руках, он выскочил из кухни и мгновенно оказался в коридоре, где деловито снимала промокшую куртку Челл. Наконец-то он не один в доме! Даже при том, что её не было всего несколько часов, Уитли успел страшно соскучиться по ней, так что издал максимально энергичный поток слов. — Привет! Как ты? Какая погода на улице? — Он говорил с таким нескончаемым запалом, словно не видел её, по меньшей мере, год. — Там ливень. — коротко ответила Челл, снимая сапоги и пока не поднимая на него взгляда. — Вот как. Ну, а я тут.. эм… — Уитли заметал взгляд по коридору и заметил, что так и пришёл с тарелкой в руках. — Тебе перекусить приготовил. Знаю, наверное, ты уже поела у Хэтфилдов, но… Я просто подумал, что мало ли… Вдруг ты захочешь перекусить. Ну, а если не хочешь, я понимаю, просто съешь потом, не прямо сейчас. Челл с настороженным интересом подняла на него взгляд серых глаз. После чего, не сдержала лёгкой очарованной улыбки, от которой у Уитли что-то затеплилось в душе. — Спасибо. У меня тоже кое-что есть для тебя. — Она достала из-за пазухи небольшой свёрток и забрав у сожителя тарелку, всучила ему в руки. Уитли удивлённо посмотрел на свёрток в руках, словно в его длинно палых ладонях находился диковинный зверёк. Он с интересом развернул подарок и увидел небольшую, но продолговатую коробочку. — Что это? И зачем? — Карандаши. — Не спешила отвечать на второй вопрос Челл. — Хм… Оу! Сапожка как-то показывала мне свои рисунки лягушек, она говорила, что они нарисованы карандашами! — Я подумала, что тебе скучно сидеть дома в одиночестве и взяла их в магазине. Будет чем заняться, если я буду куда-то отлучаться. Листки лежат во втором ящике комода. — Пояснила девушка, которая тем временем, разглядывала тарелку с подгоревшими гренками. — Спасибо! — Теперь Уитли разглядывал свёрток, как будто ему вручили драгоценность. В конце концов, это поможет ему быстрее овладеть мелкой моторикой и он сможет себя занять без риска спалить кухню. Остаток вечера, они провели довольно спокойно. Уитли уже рьяно сражался с листком бумаги, стараясь не давить карандашом слишком сильно и при этом, нарисовать ровную линию, а Челл с интересом стороннего наблюдателя, созерцала это и иногда издавала беззвучные смешки, заодно пробуя приготовленные ранее гренки. Из кухни, доносилось негромкое журчание радио, мелодия которого, кажется, приятно просачивалась в стены, делая домик не таким унылым. Кто знает, дело в музыке, компании Челл или внезапном подарке, а может и всего вместе, но для Уитли этот прохладный октябрьский вечер, стал теплее солнечного сентября.