Укрощая пламя

«Красный» обнимал горячо и больно. Его «красный» был столь же красив, сколь и жесток. Хрупкие пальцы Анны крепко стиснули край черной куртки – аккуратно и медленно, чтобы не разбудить прикорнувшего головой возле ее коленей Микото. Ей хотелось всхлипнуть, и оттого она сильнее сжимала губы, проявляя упорство, совершенно невероятное в случае такой маленькой девочки. Не будь в ней этой нечеловеческой силы воли, не будь она так привязана к Красному королю, давно бы убежала прочь, подальше от этих разъедающих душу снов. Кошмары Микото отличались от кошмаров обычных людей – Анна слишком хорошо это понимала. Они были осязаемыми, пропитанными запахом гари и обгоревшей плоти, удушающими и дикими. В них царило торжество безумия, огненная сила бесновалась и ширилась, но ей было мало, ей всегда было мало того, что уже имелось. Казалось, будет недостаточно и целого мира, чтобы дать ей пылать в полную силу, ярко и яростно, не сдерживая себя и уничтожая все на своем пути. Девочка закрыла глаза. Свободная ладонь легла на грудь возле сердца и сжалась в кулак, замирая. Маленький алый пульсирующий сгусток энергии постепенно затвердевал, обжигая кожу, становился круглым и гладким, приятным на ощупь и завораживающе прозрачным. Пламя, оглушавшее ее все это время трескучим хохотом, стихло, заключенное в плотную стеклянную клетку. Так она могла хоть немного облегчить ношу Микото – он лишь нахмурился, угрюмо выдохнул, так что в груди заклокотал, поднимаясь по горлу, сонный рык, и перевернулся на другой бок, не очнувшись от беспокойных грёз. Во взгляде Анны отразилась мягкая усталая улыбка. С тех самых пор, как она стала частью Хомры, с тех самых пор, как Красный король стал ее опекуном, она знала о том, что должна помочь ему справиться с тяжелой ношей, пусть сил ее детских и недостаточно для того, чтобы усмирить непокорный огонь памяти о прошлом. Той памяти, которая принадлежала Дрезденской плите и передалась по наследству от человека по имени Кагуцу Генджи. Девочка подгадывала момент, когда Микото засыпал глубоко и крепко – именно тогда сила Сланца начинала своевольничать внутри него, порождая утомительные яркие образы, – пробиралась к нему поближе и связывала сны. Вытягивая их за воображаемую красную ниточку, сматывала в крошечные клубки и остужала, как маленькие раскаленные солнышки, дыханием и немыми просьбами. Микото не любил, когда она засыпала рядом – наверное, подсознательно все понимал и чувствовал, беспокоясь о ней. Но Анну это не останавливало. Она хотела разделить с ним силу, которая подарила ей столько тепла и любви. Но это было тяжело. Кончики пальцев зудели от фантомных ожогов, очередное воспоминание не хотело остывать. Оно искрилось и жгло, протестуя и вырываясь, чтобы снова разжечь в чужом сне неугасимый пожар, который никогда не давал Микото нормально выспаться. В попытке победить в неравной борьбе Анна вновь подула на алый шарик и, не получив результата, в изнеможении прижала его обратно к груди, будто пытаясь протиснуть сквозь ткань платья и кожу, спрятать подальше, не дать мучить того, кто так дорог. Уж лучше пусть будет больно ей. – Принцесса. Анна распахнула глаза и обратила изумленный взгляд на присевшего на корточки напротив Татару. Она не почувствовала его приближения – видимо, настолько была сосредоточена на Микото, – а его ладони уже спрятали ее маленькие руки в своем тепле, будто желая защитить. – Давай попробуем вместе. Улыбка Татары напомнила нежное пламя свечи. Анна кивнула и подалась навстречу, утыкаясь лбом в его лоб, снова смыкая веки. Красное «солнышко» в ее ладонях перестало сопротивляться, словно прислушиваясь к общим увещеваниям. Дыхание Микото стало совсем ровным и тихим, и девочка сама не заметила, как упала щекой на его плечо, тут же спокойно засыпая. Шарик выпал из рук и покатился в сторону барной стойки. Спустя год Кусанаги Изумо случайно нашел его, чуть не споткнувшись о треснувшее стекло. В его пальцах шарик распался в мелкую алую пыль и был выброшен в мусорное ведро вместе другим подвернувшимся мусором. Наверху новая Красная королева уже не первый час пыталась совладать с недавно полученной силой, а ему оставалось лишь беспокойно вздыхать, не зная, чем помочь, кроме слов поддержки. «Принцесса, ты не одна». Анна улыбнулась, едва сумев провалиться в глубокий сон. В нем не было пылающих улиц, в нем не сжигали глаза и сердце слезы, возвращая в тот день, когда Микото не стало. Татара мягко обнимал ее, расчесывая длинные волосы, Король сидел рядом, наблюдая за ними с ленивой усмешкой. И Анна совсем не боялась проснуться и не увидеть их рядом. Она прижала сложенные чашей ладони к груди и склонила голову, слушая, как стихает внутри нее пламя. Оно не было неукротимым, теперь она понимала. И слова ее прозвучали, как мягкий, но не принимающий возражений приказ: – Ты поможешь мне защитить тех, кто дорог.