Fuck the Pain Away

Буквально ввалившись в забитую чужой обувью прихожую, он оставил дверь открытой, и стаскивал свои кроссовки уже по пути на кухню, со злостью запуская их назад. Щелчок замка ни капли ему не понравился. «Я не хочу ругаться, — думал Деймон, но напряженное тело говорило, — нет, мальчик мой, очень даже хочешь.» Джейми зашел следом за ним, снял и осторожно поставил ботинки на место, затем прошел в коридор и увидел разбросанные по углам белые кроссовки. Он бы разозлился, но по сравнению с сегодняшними проблемами это буквально ничего не значило. Любой тандем однажды подвергается проверке, и, по правде говоря, редко когда он выдерживает. Но они с Дэймоном — не Леннон и Маккартни, они, скорее, как Элтон и Берни; то, что они все еще дружат вселяло в Джейми надежду. Он признавал, что Албарн гениален в своем умении генерировать идеи, ведь именно благодаря этому на свет появились «Gorillaz» — но иногда эта чуйка заводила его в непроходимые дебри, а Джейми приходилось еще и гнаться за ним. Порой у него создавалось впечатление, что он следит за гиперактивным ребенком — как бы тот себе ничего не поломал, и Джейми, как родителю, не добавилось бытовых забот. Албарн отлично знает об отношении Хьюлетта к резкой смене планов, и, пусть он иногда считает, что его гений не понимают и пора бы уже посотрудничать с кем-то кроме этого заносчивого художника — все претензии обязательно исчезают, когда Албарн тратит еще пару дней на раздумья и находит в своей идее пробрешины. В окна лупило холодное солнце — нисколько не греющее, лишь раздражающее. Дэймон хмуро отвернулся от не меняющегося в своей неизысканности вида из окна. Сейчас где-то в одном из центральных парков его дочку катает в коляске няня, а у детей Хью день кино вместе с мамой. Так бывает почти каждую пятницу — дети появляются у них на работе в первой половине дня, затем уходят, и они с Джейми нагло используют свободное от родительского долга время по самому его прямому назначению. Синдром упущенных возможностей преследует Албарна даже сейчас, но он даже не пытается наладить ситуацию, оставляя все на Хьюлетта. Если Дэймон попытается открыть рот, ему наверняка захочется поорать. Поэтому он дожидается тихого говора за спиной: — И совсем необязательно включать королеву драмы. Джейми терпел его всю дорогу до дома. Джейми вообще много чего вытерпел, вот только это никак не окупалось. Единственное, что ещё держало его, это нежелание устраивать бессмысленный скандал. Все вернётся на круги своя — иначе и быть не могло — уже завтра, в худшем случае завтра вечером. Как обычно и бывает, Дэймон принял оборонительную позу — а с таким жить в одном доме, на одном этаже и в одной квартире будет проблематично. Как и ожидалось, Албарн ничего не отвечает, лишь кусает губы. Если бы не эта чертова стычка, они бы уже расслаблялись в компании друг друга на диване, а лучше в спальне Дэймона. Все накрывается медным тазом, по личному мнению Джейми, только из-за упертости Дэймона. А Дэймона, в свою очередь, посещает гениальная, но рискованная идея; он не был бы собой, если бы озарение не пришло к нему в самый неподходящий момент. Отторжение, свойственное во время ссор, никуда не уходит, но появляется любопытство: он отклеивается от окна, поворачивается к Джейми и следит за каждым его движением. Хьюлетту, очевидно, это не очень нравится. Когда чайник уже поставлен кипятиться, а чайный пакетик закинут в плохо промытую чашку, остаётся только ждать и терпеть. — Что нового? — у него кровь закипает от возмущения. Дэймон совершенно непредсказуем, это лишает его покоя и заставляет все время думать. — Ты ждёшь извинений? Тогда обломись. Что бы не творилось в его голове, Джейми не хочет даже спрашивать — очевидно, потому что сам чертовски уперт. Что Джейми готов стоять на своей правоте, что Дэймон готов тянуть из Джейми нервы — ни один не прогнется. Тем временем стратегия «перемолчать, пока не забудется» теряла свою актуальность. — Я подышать, — Джейми ещё не снял куртки, значит, он собрался не на балкон, а на очередную «освежающую» прогулку по грязным улицам. — Нет, ты никуда не пойдешь. — Схуяли? Дэймон неожиданно сокращает расстояние между ними, Джейми на пару секунд теряется и глупо отшатывается назад. Но Албарн не настроен драться. — Не льсти себе, — наконец-то Джейми замечает тот-самый-взгляд. Его трудно проглядеть за пугающей поволокой обиды и гнева. Они слишком хорошо знают друг друга, чтобы не почувствовать напряжение, висящее в воздухе — иного характера, чем результат ссоры на работе. Джейми любит, когда все идёт по расписанию, Албарн — воплощение спонтанности. Что может пойти не так? В его взгляде плещется гнев, и Дэймон понимает, что хотел бы быть на пару шагов впереди него хотя бы раз в жизни. Было бы неплохо. И секунды не проходит, как Хьюлетт хватает того за запястье, останавливая попытки докоснуться, и, улыбаясь, шепчет: — Если бы ты не начал срач в студии, то, может быть, я был бы сейчас куда уступчивей. У Дэймона в голове щелкает переключатель — нет, теперь он обязан обойти Джейми. Это вопрос жизни и смерти, триумфа или задавленного эго. Он переходит в наступление, и Хьюлетт ядовито улыбается во все тридцать два — знает, сученок, на что напрашивается, — и совсем скоро его затылок соприкасается с мягкой ручкой раскладного дивана. Это больше похоже на игру — жестокую и беспощадную. Дэймон с безумной ловкостью обходит все попытки Джейми укрыться от его рук: кожанка, пропахшая дешёвым табаком, летит на пол, рубашка уже расстёгнута наполовину, а этот надоедливый яркий шарф наталкивает Дэймона на определенные идеи. Прежде чем Дэймон довяжет на его кистях самый сложный узел на земле, Хьюлетт выкручивается и хватает его за шею, притягивая для жадного поцелуя. Они пускают в ход все, к чему только применима фантазия — это особые движения, это язык, это покусывание и серьезные укусы, это борьба за ритм и темп. Они ежесекундно соревнуются друг с другом в креативности, в уникальности подхода к делу, и, кажется, эта борьба может длиться бесконечно. — Иногда прав ты, иногда — я, — запыхаясь, бормочет Дэймон. — А ещё ты не всегда понимаешь, от чего отказываешься. — Допустим, — самодовольно хмыкает Джеймисон, приглашая Дэймона поближе, раздвинув ноги. — Но твои сегодняшние налеты шизы все равно были не к месту. — Через пару дней, — он кусает за шею, в самое чувствительное место, — узнаешь, кто из нас был прав. — Жду не дождусь, кэп, — Хьюлетт не прекращает дразниться, но его тело вздрагивает от подавляемого желания. Кожей чувствуется острота сложившейся ситуации — точнее, ситуации, которую они вместе складывали. Кто сказал, что сублимировать эмоции можно только через творчество? Это ведь одна из задач творца — придумывать новые пути решения давно известных проблем. Они заново изобретали колесо, но с улучшениями и уникальным дизайном. Дэймон напряжён и не скрывает скопившегося за день презрения к своему соавтору. Оно в его резких движениях, в гляделках, в которые они играют. Джейми первым отводит взгляд — отчего-то смотреть в его голубые глаза неловко и даже жутко. Он никак не препятствует желанию Дэймона раздеть его, но и сам не упускает возможности перевернуть игру, меняясь с Албарном местами. Он всегда поощрял попытки Джейми вести себя непредсказуемо; но, скорее всего, Хьюлетт уже все продумал на несколько шагов вперед, просто Дэймон этого не понял. Без падений не может быть и взлетов. Дэймон не удивлялся тому, как быстро течет поток людей в его жизни, как быстро они превращаются из друзей во врагов. Это казалось чем-то нормальным до появления Джейми; он, несмотря на все возникающие на пути разногласия, всегда оставался рядом, всегда находил, чем удивить и впечатлить. С ним Албарн никогда не скучал. Прошло немало лет с тех пор как они впервые познакомились, и, пройдя через все круги ада рука об руку, они научились слышать друг друга без слов, понимать, что нужно делать по одному только взгляду. Процесс совсем скоро затянул их с головой. Эмоции ощущались на руках, втирались, как следствие, в кожу и растекались по мышцам теплым маслом. В голове постепенно пустело. — Давно надо было попробовать, — Джеймисон заикается на последнем слове и поджимает губы. Дэймону не терпится их зацеловать. — Полностью согласен. Албарн отмечает — на трезвую голову, однако, ощущения гораздо острее. И особенно хорошо, по-видимому, когда ты вдобавок безумно зол. Он чувствовал как весь негатив медленно покидал его с каждым новым движением, толчком, стоном. Джейми знает слабые места Дэймона, Албарн — его. Они оба с большим усердием делают друг другу приятно, и только сверхстимуляция вынуждает ненадолго переключиться на чувственные поцелуи. Дэймон тяжело дышит и совсем не прячет свой сладкий голос, Джейми стискивает зубы и часто, рвано дышит, но звуки, которые издает Албарн, просто невыносимы. Это невозможно терпеть, и он позволяет Дэймону насладиться своим чуть хриплым голосом. Такое случается весьма редко, и он одновременно признателен и доведён до ручки. Джейми притягивает его, как магнит: его голос гипнотизирует, лишает воли, даже когда все, что он способен выговорить, это ругательства. Он целует Дэймона, как в последний раз — Албарн гнется навстречу, как в первый. Все выглядит так, будто их мысли сплелись в единую сеть — иначе не объяснить то, как ловко они подгадывают и дополняют движения друг друга. Мгновение растягивается, заклеенные мукулатурой стены сужаются, шум из телевизора перестает забивать уши. Каждая клеточка в теле Джейми трепещет от дикой смеси похоти, азарта, раздражения и ещё черт пойми чего; как ни погляди, смесь радиоактивна. Дэймон поспевает за ним, своим голосом наполняя раскаленный воздух. Душно, жарко, а ещё легко. ...Джейми резво встаёт и открывает окно, затем, натягивая по пути боксеры, копается в брошенной в угол кожанке на предмет сигарет. Только отыскав зажигалку он успокаивается и валится обратно на диван, рядом с Дэймоном. Откуда у Хьюлетта энергия на все это — он не знает, но он точно благодарен ему за открытое окно. Все это — уставший, как всегда самодовольный Джейми под боком, шум телевизора на фоне, гул автострады, видные на бледном солнце тонны пыли в воздухе и, конечно, запах сигарет — образует уют, который мало кому удастся понять. Ради этой самой «идиллии» люди годами вкладываются в отношения, так что подобная атмосфера кажется им незаслуженной роскошью. Но она есть — значит, придётся ей распоряжаться. Конечно, реальность — горькая пилюля, но подсластители к ней не противопоказаны.