***
Маманя очень ждала эту путёвку. За последние четыре года она никуда не выезжала, отпуск проводила на даче, копаясь в земле. На что-то большее не было ни денег, ни возможностей. Да уже и особо не хотелось. Жизнь поменялась не в лучшую сторону, тихий совок неожиданно сменился проклятым капитализмом, а жить в новое время, среди буржуев и воров, маманя не умела. Девяностики подходили к концу, наступал 1999 г., маманя давно превратилась в зомби и существовала по инерции, всё глубже погружаясь в апатию. Ничего не радовало. После вынужденного переезда в новый город маманя как-то сразу пришлась не ко двору абсолютно всем, но вместо того, чтобы искать какой-то выход из положения, она упорно игнорировала проблемы, ожидая, что те сами собой как-нибудь решатся. И вдруг она получает бесплатную путёвку в санаторий! Неожиданно мать расцвела, вспомнила свои молодые, сладенькие годочки, когда она была глупой и беззаботной студенткой - ощущение, как будто вся жизнь впереди. А главное, надоевшего до чертей больного ребёнка и в проекции не было. Маманя, опасно воодушевившись, считала дни до отпуска, порхала по квартире и радовалась тому, что можно будет на целые три недели забыть о проклятой стирке, уборке и готовке. Домашние обязанности почему-то всегда ввергали её в тяжелейшее уныние, несмотря на то, что на работе она большую часть времени страдала фигнёй, и домой приходила вполне отдохнувшей. Ну, и конечно же, в санатории новые люди, шанс познакомиться с кем-то, закрутить курортный роман... Эх!.. Первой неожиданностью для неё оказалось то, что крутить, собственно говоря, и не с кем. Среди всех взрослых, приехавших с детьми, оказался только один мужчина, и то женатый. Во-вторых, дети-инвалиды оказались действительно детьми-инвалидами. Тяжёлыми инвалидами. Не такие липовые, как её родной Сашка с его астмой, пороком сердца и мигренью, а настоящие - всякие там дауны, дебилы, аутисты, ДЦП, и прочие радости жизни. Дополняли картину скучные мамочки, которые, внезапно, приехали в санаторий не вспоминать блудливую молодость, а всерьёз заниматься здоровьем своих детей. К такому повороту мамаша была не готова. Эти два обстоятельства упали на нее, как снег на голову, но маманька уже напридумывала себе красивую сказку, написала подробный сценарий в голове, и, как дурной режиссёр, начала его реализовывать, невзирая на обстоятельства. Если не получилось сбляднуть в санатории, то почему бы не выбраться "на гражданку", в город, и не найти там какого-нибудь скучающего мужичка? К сожалению, оставлять детей без присмотра на целый день было нельзя, но Сашка, слава богу, был ходячим, умел разговаривать и не ссался в штаны, поэтому его можно было везде таскать с собой.***
Сначала они просто болтались по городу, любовались местными красотами и архитектурой, катались по соцкарте в трамваях, жрали мороженое, несмотря на первые августовские заморозки, словно на дворе был жаркий, безмятежный июль. Коломна Алексу не нравилась - суетливый туристический городок, пытающийся заинтересовать всех подряд своей обстоятельной древностью. Алекс, насмерть отравленный Древней Месопотамией, к истории родной страны был равнодушен. Ему одинаково скучно было выслушивать и мамкины восторги по поводу архитектуры, и мамкины восторги по поводу восторгов, вызванных этой архитектурой. В голове у Алекса ледовое побоище плавно перетекало в Куликовскую битву, где хан Мамай вместе с Мариной Мнишек нагибали Троице-Сергиеву лавру, Сусанин спасал царя, заводил ляхов в лес к деду Мазаю и кикиморам. И всё это было для ребёнка таким чужим и далёким. "Как же мне это надоело", - думал Алекс, на автопилоте кивая мамаше. Всю первую неделю маманя пребывала в опасно приподнятом настроении, невпопад шутила, смеялась, хлопала в ладоши, фальшиво лыбилась всем и каждому. Она прилежно разыгрывала роль двадцатилетней студенточки, не понимая, почему люди на это не ведутся, как раньше. "Не верю, плохо играешь, мать", - мрачно думал Алекс и с опаской ждал, когда у мамани наконец-то сядет батарейка. Ему было не по себе, он уставал от этих неадекватных эмоций. Но мамулю нужно было во всём поддерживать, тем более, она же так хотела казаться милой девчулей, и не простила бы Алексу его отстранённость. Алекс знал, что это показное веселье быстро схлопнется - ну не может же сорокалетняя сука бесконечно фонтанировать эмоциями без каких-либо последствий. И правда, последствия начались уже на второй неделе. Мамаша, не привыкшая к отдыху, просто не знала, куда себя деть. Дома она вечно жаловалась на нехватку времени и сил, орала, что на неё свалили всю работу. В санатории не нужно было делать абсолютно ничего - отдыхай и наслаждайся, тебя и накормят, и уберут за тобой, и постирают, и за ребёнком твоим присмотрят, если что. Общаться с другими мамочками было скучно, фитнес, процедуры и развлечения не радовали. От городских красот уже тошнило, а мужик так и не находился. Алекс, впрочем, уже знал, что маманя вступила в фазу невозврата, и теперь ей никакая романтика не была нужна. Мамане сейчас хотелось отыграться на ком-то более слабом, избить, унизить, а потом весь вечер рассказывать своей жертве о мучительно просранной жизни, реветь и искать сочувствия. Конечно, Алекс всегда был под рукой - возьми да пользуйся, имеешь право, но окружающие люди такой абьюз уж точно бы не одобрили. Стены в комнатах слишком тонкие, всё слышно, а вне комнат маманя всегда была на виду. От невозможности уединиться и слить на Алекса свой аффект мамаша сходила с ума. Ей, как наркоше, нужна была доза насилия, без которой и жизнь не в радость, и отдых не в пользу. Прошло два страшных дня, наполненных холодом и неадекватом, прежде чем родительница не откопала местную библиотеку, которой до этого пренебрегала, и не набрала книг. Это её немного успокоило, ровно настолько, чтобы держать лицо на обедах и ужинах. Она и на процедуры почти забила - всё свободное время гуляла с книжкой, привычно сбегая в придуманный мир. Алекс даже вздохнул с облегчением, но, как на беду, мамаше попалась дамская книжонка под названием "Здравствуй, грусть!", которая разбередила её душевные раны сильнее во сто крат.***
"Я больше не могу. Честно", - думал Алекс. Он чувствовал себя измученным старичком, прошедшим Афган. Он хотел домой, он ненавидел и чужой город, и санаторий, полный равнодушных людей, и себя за невозможность что-либо изменить в данной ситуации. "Как же я устал, боже милосердный, как же я устал, знал бы ты", - вновь подумал Алекс и, вздохнув, склонился над книжкой. Маманя ушла на вечерний психотренинг для родителей. Возвращалась она после этих сеансов злая, как собака, но всё равно продолжала туда ходить, так как сидеть в комнате или таскаться по территории ей совсем надоело. К тому же, маманя повздорила с Сашкой из-за книги. Алекс не понимал страданий матери, которая на полном серьёзе узнала себя в одной из героинь, и теперь не по-детски печалилась. Алекс, и без того утомлённый бесконечными материнскими замутами, отчаянно тупил. - Может быть, я ещё не совсем взрослый, чтобы поддержать беседу?.. Нет соответствующего жизненного опыта... и всё такое, - наконец не выдержал Алекс. В ответ он получил по морде полотенцем за излишнюю дерзость. - Ты как с матерью разговариваешь?! Только попробуй заорать, что тебя бьют. Придушу на месте, - шипела маманя. Алекс думал, что на сегодня хватит насилия, но мамаша ушла в негатив. Из тирана она быстренько превратилась в жертву и стала нудно причитать, какой сын у неё растет эгоист: думает только о себе, вместо того, чтобы выслушивать несчастную родительницу. Как это он посмел не интересоваться её жизнью?! "Только ей и интересуюсь", - мрачно подумал Алекс, но вовремя промолчал. Мамаша готова была зудеть ещё очень долго, но апатичный Алекс, который хотел немного тишины, предложил компромисс - прочитать книгу, чтобы понять мамкину душевную боль. Внезапно это подействовало. Маманя заткнулась и ушла на психотренинг, а ребёнок сел изучать занятное дамское чтиво. "Что за муть", - с тоской подумал Алекс и перевернул страницу. Он пытался вникнуть в сюжет, но уставший мозг барахлил и требовал отдыха. Алекс знал, что отдых будет нескоро - сначала ужин, затем час на прогулку перед сном, ну, или же пытка разговорами, если мамашу опять настигнет словесный понос. - Так, не отвлекаемся. Доживу до отбоя, ничего со мной не случится, - сказал Алекс сам себе, чтобы немного сосредоточиться. Строчки расплывались перед глазами, Алекс тряхнул головой, отгоняя морок. Посидел минуты три, читая один и тот же абзац, потом с отвращением захлопнул книгу. - Да, сегодня ничего не случится. Переживу. Высплюсь, наверное. А дальше что? Дальше будет только хуже. Я буду взрослеть, у меня появятся свои потребности... а делать-то с этим что? Я и так изгой. Ни подружиться ни с кем, ни влюбиться, ни семью создать. А всю жизнь просидеть на цепи рядом с дорогой маменькой я не хочу. Поэтому, логично будет сразу со всем покончить. Ну, чтобы не унижаться и не терпеть. Смерть - это свобода, всё-таки. Он вздохнул и потянулся за стаканом, стоящим на журнальном столике. К стакану прилагался графин - из советских времён, старый, надёжный. Второй стакан мамаша случайно разбила в первый же день. - Сейчас и этот разобьём. Жаль, конечно, он не виноват, что какой-то двенадцатилетний мудак его грохнет, чтобы осколком вскрыть себе вены, - грустно произнёс Алекс и погладил стакан. - Прости меня, друг. Он уже замахнулся, чтобы со всей силы швырнуть стакан о стену, как вдруг услышал за спиной тихий мужской голос: - Здравствуй, Александр. Водички не нальёшь? - Да, конечно, сейчас, - ответил Алекс на автомате, не оборачиваясь, но спустя мгновение так и замер, боясь пошевелиться. Ему показалось, что сердце сейчас выпрыгнет из груди и начнет скакать по полу. Очень осторожно Алекс опустил руку и наконец развернулся. У двери, облокотившись о косяк, стоял огромный - наверное, больше двух метров, мужчина. Для своего роста он был худой и нескладный. И он был весь белый, абсолютно бесцветный, и от этого казался болезненно-хрупким. Алекс смотрел в его прозрачные глаза, раскрыв рот от удивления. - Какой же Вы красивый, - проговорился Алекс. Ему просто хотелось смотреть, забыв обо всём, хоть это и было невежливо с его стороны. Незнакомец слабо улыбнулся и перевёл взгляд на стакан, о котором Алекс совершенно забыл. - Извините, - сказал Алекс хриплым от волнения голосом. Руки сильно дрожали. Мальчик налил воды, чуть больше половины, так как боялся всё расплескать, и робко протянул стакан незнакомцу. Мужчина отпил немного и поставил стакан на шкаф. Алекс расстроился, что его лишили орудия убийства, и вздохнул. - Вижу, невесело тебе, дитя моё, - сказал незнакомец. Алекс молча кивнул. Он очень смутился и теперь не знал, как правильно реагировать. Алекс боялся чем-то нечаянно обидеть или рассердить своего необычного гостя. "Сколько же красоты... Никогда в жизни не видел ничего лучше... И не увижу. Интересно, кто он? Чей-то родитель? Или врач? Странно, я раньше его здесь не замечал". - Можно, я..? - спросил незнакомец и посмотрел на кровать. - Да, конечно, - сказал Алекс и подвинулся, освобождая место. Алекс вновь посмотрел на мужчину, отметил, что одет он был неформально - толстовка, джинсы и кеды, но при этом дорого, явно не из ближайшего секонда. "Может, чиновник из министерства? - подумал Алекс. - Хотя, нет, для чиновника он слишком хороший". От незнакомца веяло таким спокойствием и теплом, что Алекс тоже немного расслабился. Мужчина тем временем заинтересовался книжкой, которую Алекс так и не домучил. - Тебе не рано читать такое? - спросил он. Алекс развёл руками. - Я тоже думаю, что рано... Правда, моей маме всё равно. Она хочет обсудить со мной эту книгу. Незнакомец с недоумением посмотрел на Алекса. - Зачем ей обсуждать это с тобой? - спросил он осторожно. - Понимаю, что трудно объяснить, - вздохнул Алекс. - А ты попытайся, - сказал мужчина. - В общем... В общем, у неё, ну, у мамаши, возникают чувства, эмоции, я должен её выслушать и понять. Для этого и читаю, чтобы вникнуть во внутренний мир взрослой женщины с тяжёлой судьбой. Это она себя так называет - женщина трудной судьбы, великая страдалица, и всё такое, но я бы не сказал, что ей труднее живётся, чем, например, женщине из комнаты напротив. Её дочь никогда не сможет ходить, из-за тяжёлой формы ДЦП. Просто моя мама любит драматизировать. Незнакомец нахмурился. - Ты такой маленький, а уже такой циничный, - удивился он. Алекс вновь развёл руками. - Виноват, ваша светлость. Мне самому не нравится. Всё это в целях самозащиты... Я романтик, на самом деле. Поэтому и хотел умереть, чтобы сохранить хоть что-то живое в своей душе. Пока цинизм не сожрал меня полностью. Такие дела. Мужчина с сочувствием смотрел на Алекса, Алекс тонул в его глазах. - Похоже, из вас двоих с мамой ты один взрослый. Как тяжело тебе жить, бедный мальчик, - сказал незнакомец. Алекс кивнул. Ему стало очень горько на душе. - Я специально притворяюсь тупым и чёрствым, чтобы мамаша отстала, иногда это работает... Но у неё случаются дни, когда ей нужна абсолютная поддержка. Тогда это невыносимо. Ей одиноко, в коллективе её травят, никто не хочет с ней дружить на её условиях. Я тоже не хочу быть её подружкой, но меня никто не спрашивает... Впрочем, если я умру, то никто больше не будет меня мучить. Покой и забвение, это ж прекрасно. - Да уж, - сказал мужчина и вздохнул, совсем как Алекс. - Я бы хотел, чтобы ты пожил ещё немного. Ты - боец, герой, закалённый в битвах. Мир обеднеет, если ты уйдёшь так рано. Алекс слушал эти слова, которые были совсем не про него, и растерянно хлопал глазами. "Миру будет всё равно, на самом деле. Каждую секунду здесь кто-то рождается и кто-то умирает", - подумал он. - Я очень устал, - сказал Алекс. - Вы, наверное, не представляете, до какой степени. Вы такой красивый, такой добрый, и я благодарен Вам за то, что увидел перед смертью что-то хорошее. Незнакомец, похоже, огорчился. - Ты не должен умирать из-за того, что твоя мама психически больна, - сказал он. - Да, но... - Послушай меня, Александр, - перебил незнакомец. - Твоей вины здесь нет. Мама - неадекватная женщина, которая пытается решать свои психологические проблемы за твой счёт. Потому, что ей так удобно. Так нельзя, Александр, пойми это. Ты - ребёнок, и никто не должен красть твоё детство. Алекс вдруг поверил, что больше не одинок. Что рядом с ним есть кто-то, которому не всё равно. Которому можно рассказать свои беды, кто услышит и пожалеет. - Спасибо вам большое! Я всё это чувствовал, подсознательно, интуитивно, но... не мог это обдумать до конца, наверное. Никто лучше бы не сказал, честно. Какой же вы добрый! - сказал он взволнованно. Слёзы, которые он так долго сдерживал, подступили к самому горлу, и Алекс отвернулся к окну, боясь расплакаться, как маленький. Незнакомец терпеливо ждал, пока Алекс успокоится. - Пожалуйста, - тихо сказал мужчина. Молчать было невежливо, поэтому Алекс осторожно спросил: - Как вас зовут? - Нингишзида, - ответил мужчина. Это странное имя показалось Алексу смутно знакомым. - Вы тоже любите Древнюю Месопотамию? - удивился мальчик. - Да, я там родился... Коренной житель, можно сказать, - ответил Нингишзида, настороженно глядя на Алекса. Это привело Алекса в восторг. Несколько мгновений он сиял от счастья. - Как здорово! Там так красиво было, ну, раньше... В общем, несколько тысячелетий назад... наверное, - сказал Алекс, волнуясь. - Я всё хотел туда съездить, увидеть, как там сейчас, но... в общем, до того, как я решил умереть. Он посмотрел на стакан, одиноко стоящий на шкафу, и вздохнул. - Зиккураты ждут, когда ты приедешь почтить их своим вниманием, - сказал Нингишзида. - Никогда не поздно поменять решение. - Я... - начал было Алекс, но замолчал и вновь отвернулся. "Почему ты не мой отец? И почему ты не пришёл раньше, до того, как я решил себя убить?" - подумал он с обидой, глотая слёзы. Нингишзида хотел погладить Алекса по голове, и уже протянул руку, но мальчик отодвинулся, не позволяя до себя дотронуться. - Не надо, пожалуйста, - сказал он равнодушно. - Извини, - сказал мужчина. Наверное, ему стало неловко. Алекс бросился на помощь. - Всё нормально, просто я не хочу привыкать к хорошему, - объяснил Алекс. Они сидели молча некоторое время. - Если ты умрёшь, мир обеднеет, - повторил Нингишзида. - Миру всё равно, - мрачно сказал Алекс. - Я не верю в эти красивые слова. Прекрасное далеко бессмысленно жестоко. Не проще ли умереть сейчас? Нингишзида пожал плечами. Он смотрел поверх головы Алекса, в окно, на желтеющие берёзки. - Я не вправе тебя переубеждать, - сказал наконец мужчина. - Ты сам делаешь выбор. Но я бы хотел, чтобы ты пожил для меня. Да, наверное, я требую слишком многого, прости... Я всего лишь хочу увидеть тебя ещё раз. Алекс молча рассматривал узор на линолеуме. - Пожалуйста, - жалобно сказал Нингишзида. Алекс наконец поднял голову и посмотрел в его добрые глаза. "Как же я могу огорчить его? Он так сильно в меня верит", - подумал Алекс. - Не знаю, сдержу ли своё обещание, но я не хочу тебя расстраивать, - ответил он. Нингишзида обрадовался. - Я буду тебя ждать. Я приду, если ты позовёшь меня, - сказал мужчина.***
"Что за ерунда мне приснилась", - подумал Алекс. Похоже, он так и заснул сидя, с книжкой в руках. Спал он минут пятнадцать, не больше, и чувствовал себя совсем разбитым. - Какой, всё-таки, странный сон, - повторил мальчик. - И зачем я читаю эту ересь, интересно мне знать? Он с недоумением посмотрел на книгу и положил её на кровать к мамане. Какое-то время он сидел и пялился в стенку, затем не выдержал и посмотрел вверх. Стакан стоял на шкафу.***
Алекс не мог заснуть. Уже перевалило за полночь, но сон так и не приходил. Болело плечо - Алекс упал и неловко ударился о край стола, защищаясь от разъяренной мамаши. Мамаше хотелось внимания, а сын так невовремя ушёл в себя, что пришлось "доставать" его оттуда проверенным способом. "Зиккураты ждут, - подумал Алекс и тихонько перевернулся на другой бок. - Вот бы мне их увидеть". Он начал вспоминать фотографии зиккуратов из детской энциклопедии, и постепенно успокоился. Проснулся он уже под утро, в слезах, слабый и очень несчастный. "Нужно уходить. Сейчас, пока не передумал". Алекс, едва дыша, боясь разбудить мать, вылез из-под одеяла, надел штаны, рубашку, взял обувь и с тяжело бьющимся сердцем приоткрыл дверь, чтобы выйти из комнаты. Дверь предательски заскрипела, но Алекс, подгоняемый страхом, просочился в щель и помчался по коридору. Нужно было спуститься на первый этаж, и Алекс уже по привычке бросился к парадной лестнице, но потом сообразил и побежал к запасному выходу. Скатился вниз, прыгая через три ступени, с третьей попытки открыл засов на тяжёлой двери и наконец-то выбрался наружу. "Вроде пока тихо. Я ж ломился как мамонт на водопой, неужели никто не слышал?" - подумал он растерянно. Оставаться на месте было опасно, хоть Алексу и требовалась передышка. Мальчик, привалившись к стене, кое-как отдышался, затем надел кроссовки и вдруг понял, что совершенно не знает, что делать дальше. - Не тормози, дурак! - подбодрил он себя, собираясь с духом. Где-то на третьем этаже громыхнула форточка. Алекс, испугавшись, помчался вперёд, перебежал через детскую площадку, аллею, клумбы, перемахнул через забор, и наконец почувствовал себя в безопасности. Вокруг были только старенькие, облезлые пятиэтажки, среди которых так хорошо затеряться. - Вроде сбежал. Вроде нескоро найдут. Ну здравствуй, свобода, - сказал Алекс, с трудом сдерживая нервный смех. Его почему-то веселила вся эта глупая ситуация. И совершенно не хотелось думать о последствиях. "Хуже всё равно не будет", - подумал он и вновь стал серьёзным. Было по-осеннему прохладно. Солнце только всходило, медленно и неохотно поднимаясь над крышами домов. Где-то вдалеке уныло кричала ворона. Алекс дрожал от холода в своей тонкой рубашке. - Где же ты? - с тревогой спросил Алекс. Никто не ответил. Алекс зашёл за дом, во внутренний дворик, увидел палисадники, заросшие бурьяном, покосившиеся лавочки и старые деревья. Пахло кошками и мокрой травой. - Я живу ради тебя, как ты просил. Ты мне так нужен сейчас. Пожалуйста, не оставляй меня одного, - взмолился Алекс. Никто не отозвался. Алекс бесцельно обошёл дворик, и, устав, сел на лавочку. Нужно было возвращаться в санаторий. "Вот и закончилась моя свобода", - с тоской подумал Алекс. - Нингишзида, - тихо сказал мальчик. - Не дай мне в тебе разочароваться. Я этого не перенесу. Я готов терпеть любое зло от людей, но от тебя не... - Я здесь, дитя моё, - услышал он знакомый голос. Алекс, боясь пошевелиться, смотрел, как от дерева отделяется тень и превращается в человеческую фигуру. Через мгновение перед ним стоял Нингишзида. "Наверное, сейчас можно это сделать", - решил замёрзший Алекс. Он подбежал к мужчине и крепко обнял его, боясь, что Нингишзида опять исчезнет. - Всё хорошо, я здесь, - повторил Нингишзида. Алекс поднял голову и посмотрел в его красивые глаза. И, очень волнуясь, попросил: - Нингишзида, родной, хороший! Забери меня домой, пожалуйста.