«Саша, очнись! Ты бы без актёрства долго не протянула, а он бы потом только и настаивал о завершении того, к чему ты шла так долго», — только этими мыслями себя на плаву и держала, пыталась убедить себя, что просто человек — не мой: с другими ценностями и приоритетами; и дело тут совсем не во мне.
Вся драма моей жизни пришлась на момент съёмок в Киеве. Каждое утро приходилось вставать с колоссальным трудом, разрываясь на части; протирать усталые, красные глаза, закапывая в них капли от раздражения — в надежде, что это поможет, параллельно усмехаясь самой себе: наивности мне было не занимать. А после съёмочных дней в одинокие, промозглые осенние вечера, спасалась фильмами, музыкой и... Андрюшей. Все три составляющие были связаны меж собой, переплетенны крепкими узлами. Мы были вместе, кажется, всегда и везде. Он был тем, кто одним из первых узнал о моих проблемах в личной жизни: под тихое бормотание старого телевизора, в стенах съёмной квартире в центре Киева. Захватил тогда меня в свои руки, лишая возможности вырваться, и шептал разгорячённо, что «всё непременно наладится — надо лишь верить» и «он мне в этом поможет, с бедой наедине не оставит». И он помогал: вечерами дождливыми, когда ко мне в квартиру стучался — с любимыми фруктами в руках и улыбкой, к жизни возрождающей. Помогал, когда ручьи слёз на пальцы свои собирал и шептал тихо: «всё будет хорошо, малыш». Помогал, когда включал один из своих любимых фильмов и пытался рассмешить, озвучивая любимых персонажей, забавно гримасничая; а я улыбалась, светом озарённая, прижимаясь к груди крепкой, в мирной для себя обстановке зачастую на его руках засыпая. Так и пролетели наши съёмочные месяцы под завтраки, совместно приготовленные, и ужины, проведённые в компании друг друга. Появилось тогда между нами звено крепкое, «музыкой» названное — которое объединило, скрепило, опору давая и мечты порождая о нашем совместном будущем. Будущем двух творческих людей, у которых всё обязательно получится. Получилось. Даже слишком. Неотлучно от совместной работы всё чаще стала в себе находить отголоски тех волнений сердца, которые любовь обыкновенно сопровождают. Всё чаще в его руках успокоение находила, в нежности его ладоней растворялась и бесконечно тонула в омуте его пленительных глаз. Несмотря на свою тягу в его сторону, пыталась держать дистанцию. Прошлые непроработанные отношения, не позволяющие переключиться, переходя в настоящее; и его девушка, мысль о которой вонзалась каждый раз, когда я позволяла себе помечтать о нас с ним — всё это давило на тормоза моих возродившихся чувств. Злилась, сокрушалась на саму себя, что в свои почти двадцать семь лет совершенно не умею выстраивать отношения с мужчинами, находить золотую середину, держать равновесие, быть мудрой. Получалось быть только сильной и стойкой, лишний раз не впуская никого туда, где всё болезненно сжималось. По воли судьбы всё перевернул между нами квартирник, когда я позволила себе выразить свою необходимость в нём слишком открыто. Я волновалась за успех нашего первого небольшого концерта и не нашла ничего лучше, как в знак успокоения свою прохладную ладонь с его обжигающей у себя за спиной скрепить, выражая этим жестом всю глубину моего доверия к нему, весь спектр нежности, предоставленной только для него. Откидываюсь на спинку кресла, прикрывая глаза, вспоминая один из самых прекрасных вечеров за последнее время.Обхватываю его шею, сцепляя пальцы в замок, ударяясь кончиком носа об его переносицу. Улыбкой искренней его одариваю, повисаю в его руках, пальцы рук в его шёлковые пряди запускаю, задорно смеясь.
— У нас получилось, получилось! Представляешь, Андрюш?
— Если бы не ты — всего этого не было бы.
Улыбка сходит с лица — заставляет восхищаться глубиной его слов, предназначенных лишь для меня. Он благодарит меня, что веду его по этому пути и продолжаю прокладывать с ним дорогу творчества — крепко держа за руку, поддержку оказывая, и взращивая в нём то, что он имеет сейчас. Он восхищён, я — тоже. Медленно опускает на пол, не прерывая зрительного контакта.
— Спасибо тебе, Саш, за то, что поверила.
Взираю на него широко распахнутыми глазами, не в силах вымолвить и слова: его откровенность меня шокировала, пленила, обезоружила, выбивая из-под ног только что появившуюся почву.
— Ты очень красивая...
Тянет медленно, голос до шёпота понижая, и руку свою на мою шею взгружает, собственнически притягивая меня тем самым к себе. И вроде я — не девочка маленькая, понимаю к чему всё идёт, а как реагировать на это — не понимаю. Осознаю, что дрожу всем телом, взгляд на губы полные бросая, и сглатываю нервно, момент пленительный представляя. Руку жаркую по спине ведёт, прижимая к себе вплотную, взглядом мои глаза ни на секунду не отпуская, заставляя вновь потеряться в глубинах его очей, нежностью меня разрывающих. Носом по щеке проводит, к уголку губ спускаясь, дыханием опаляя кожу нежную, вынуждая глаза прикрыть и выдохнуть с шумом.
Здравый смысл покидает меня в тот момент, когда затуманенный взор на его приоткрытые губы бросаю, передавая лидирующие позиции зову своего трепещущего сердца — поддаюсь вперёд, невесомо касаясь уголка губ, медленно углубляя поцелуй и получая такой необходимый, чувственный ответ. С силой сжимаю мягкую ткань рубашки, отключая здравый смысл и концентрируясь на спазмах внизу живота, где разливалось приятное тепло, призывая чувствовать и любить. Под рукой — его учащенный пульс; на губах — жар; в голове — бешенный стук собственного сердца, а в ногах — приятная слабость.
— Сашка…
Награждает нежным финальным поцелуем в лоб, поглаживая мою макушку; а я стою в его крепких руках, находясь на перепутье счастья и вселенского мучения.
Причём с того момента мало что поменялось. Дурацкие мысли, навеянные некогда моим наставником, что «личная жизнь будет лишь мешать карьере», и болезненный опыт первых и длительных отношений, оставивший яркий отпечаток, стереть, увы, не получалось. Теперь тяжело было нам двоим: каждый из нас помнил тот томный вечер и тот обжигающий поцелуй с не менее обжигающими словами; но ясности это не вносило. Я видела все попытки со мной завязать разговор о том моменте, в котором утонуть нам довелось, и стремительно увиливала от него, стыд испытывая от невозможности тогда планку удержать. Осознавала, что страшусь отношений новых: боюсь вновь брошенной быть, поддаться влиянию, натиску, теряя стержень внутренний и гордость приобретённую. Отпиваю крепкий кофе в пустом помещении гримёрной, между пальцами сминая шелестящую упаковку от конфеты. Его любимой — с орехом.— Саш, поговорить надо. — перехватывает мою руку, с нажимом к себе притягивая.
— Андрей, прошу, не нужно. Жизнь бежит вперёд, у тебя всё так же Катя, а у меня — карьера. Минутное помутнение, слабость и безвольность. Нам нужно держать отныне дистанцию. Прости.
Вырываю руку из его, захватывая глазами его разъярённый взгляд и плотно сжатые губы. Порой мне и вправду казалось, что мне всего шестнадцать, и я только учусь взаимодействовать с противоположным полом.
Ругала себя за страх выслушать его, правду услышать, возможно, малоприятную — о том, что это всё ошибкой было. Понимала, что после опыта предыдущих отношений вынести это будет куда сложнее. Убегала от реальности, закрываясь в себе. Да только работу никто не отменял, а она была связана тесно с ним. Опять рядом. Под одним крылом. В рабочих моментах не лишала себя возможности любоваться им, излюбленных волос касаться и сгорать внутри пожаром полыхающим. Сама себе противоречила, когда на эфире говорила, что прямолинейна — «иллюзиями», мол, «себя не напитываю», — на деле же всё иначе было. Чувства диктовали своё, словно обрубая здравое мышление и способность разговаривать — открыто, по-взрослому. Вновь пустое помещение гримёрки концертного зала и мои, беспокойно сжимающие кожаный пиджак, руки, которые от волнения были словно ледышки. Порой мой пессимизм не знал границ: особенно сейчас, когда масла в огонь подливали заминки с микрофонами. На улице люди, на сцене — хаотично бегающие мастера, пытающиеся исправить ситуацию; а тут в оглушающей тишине стою я, захватываемая ужасной паникой. Упираюсь руками в консоль с большим зеркалом с неоновой подсветкой, выравнивая дыхание. Подходит слишком тихо; просовывая руки под пиджак, крепко обхватывает, притягивая к себе — не оставляя лишнего миллиметра между нашими телами. — Волнуешься, солнце? Не слыша тарабанящего за околотками разума, откидываю голову к нему на плечо, глубоко выдыхая. — Очень. Ещё и идёт всё не по плану. — Проводятся последние штрихи в починке; через пять минут выход — всё будет хорошо, воробушек. Утыкаюсь носом в его предплечье, вдыхая родной, пленительный аромат. — Ты же мне веришь? — улыбается уголком губ. — Можешь даже не отвечать: я знаю, что даже больше, чем себе. Заставляет расслабиться, рисуя на моём лице улыбку. Перевожу взгляд в отражение зеркала: наблюдая за тем, как гармонично мы смотримся рядом; как я прекрасно вписываюсь в его руки, словно так было задумано кем-то свыше. Переплетаю пальцы наших рук, расслабленно выдыхая. — Ты мне очень дорога, Саш. Встречаюсь в отражении с его глазами, понимая, что сердце вновь увеличивает свои сокращения, вынуждая содрогнуться всем телом от его чёртовой искренности. Андрей в этот вечер был напорист и настойчив; приходилось всячески держать его на расстоянии, дабы вновь не напороться на очередную волну критики в нашу сторону. Ситуацию омрачало присутствие Кати. Многие, ссылаясь на неё, осуждали Андрея, а потом — и в целом наш союз с далеко «не дружеским» поведением. Вот и старалась удержать себя и его в рамках, а он словно не видел этого. Продолжал игру свою — в этот раз, как мне казалось, не пропитанную актёрской фальшью. Льнул, прижимался, в макушку целовал: словно я — самое дорогое, что есть в его жизни. А потом пошёл в конкретное наступление — когда фразы интимные говорить стал слишком открыто, не переживая о том, что за нами наблюдает так много людей. — Саша, ты прекрасна, — глазами мои находит, плечо хрупкое яро сжимая. Сейчас нарежут, но мне наплевать — пусть нарезают. Не свожу с него взгляда, упиваясь его искренностью. — Это правда? То, что ты сейчас говоришь? Вижу болезненность в его взгляде, прямом и до невозможного упрямом. — Нет, я играю, Саш! — меняется в интонации, заставляя ощущать укор вины. — Конечно, это правда. Носом по моему ведёт, смущением одаривая, обрубая между нами эту самую дистанцию на сегодняшний вечер.«Я расскажу правду в песне...» — той самой песне, которую его Екатерина до дыр прослушивала и соотносила с его любовью к себе.
Слушаю его и не понимаю, где стирается эта грань игры; где тот момент, где я могу верить словам его, находить в них только лишь правду и упиваться ею, за будущее не тревожась. Судорожно сжимаю его слегка влажную ладонь — желая для себя все точки в отношениях с ним расставить, ясность внести и считать его либо своим вовек, либо все связи оборвать после тура этого музыкального. На руки подхватывал, в объятьях кружил, бесконечное количество раз в макушку целуя, в коротких прядях моих волос пальцы зарывая; а я от нежности захватывающей сдерживала себя, чтобы в голос не застонать и не бросить все свои предрассудки, прямо здесь и сейчас в этом зале наполненном. Та дистанция, которую в начале держала, отошла на второй план, оголяя мои истинные чувства, словно нерв. Больше я не отстранялась, не сторонилась: я позволяла себя обнимать, плотнее к себе прижимать разрешала, в сладком томлении прикрывала глаза, когда моего лба касались его жаркие, чувственные губы. Я летела туда, куда меня нёс попутный ветер — а уносил он меня в пучину нерастраченной любви, предназначавшейся для него одного. На поезд мы опоздали оба. Он — на поезд во Владимир, а я — в Москву. И, кажется, не только на поезда мы опоздали, но и в своё настоящее, которое стремительно становилось нашим прошлым. Складывалось ощущение, что судьба нас сталкивала лбами намеренно, лишая возможности быть друг без друга. Всегда вместе, наперекор всем и всему. Вот и сейчас, провожая Машу к давней подруге, проживающей по соседству, нам с Андреем и другими ребятами пришлось ехать в гостиницу, дабы провести там ночь, собираясь с силами. Но и там всё решено было за нас, когда на стойке ресепшен милая девушка с обворожительной улыбкой сказала, что одноместные номера закончились, протягивая ключ с номерком «245». Вселенная. Что б её. Хлопаю по выключателю, наполняя номер блёклым светом от люстры. Двухместный номер с большой кроватью, застеленной белым махровым пледом, двумя небольшими деревянными тумбочками, столом с двумя стульями, большим ковром с неплотным ворсом — и, казалось бы, ничего нового для гостиницы; но что-то иное, другое заставляло сердце падать к ногам, вынуждая осознавать всю серьёзность предстоящей ночи с неизбежным разговором, которого я так по-детски боялась. — Я — в душ. Разряжаю обстановку, проговаривая первое, что приходит в голову, стремительно проныривая в соседнюю дверь. Прячет руки в карманы брюк, отстранённо кивая. Вода расслабляет напряжённое, уставшее за день тело. Вскидываю голову наверх — под поток льющейся воды, выдавливая на ладонь каплю ароматного геля. Я боялась, словно маленькая девочка, неизбежного; я боялась услышать то, что пойдёт в разрез с моими, только что напитанными мечтами о его взаимности. Я смотрела на всю эту ситуацию со стороны, пытаясь найти точку, где бы прослеживалась истинна. Пыталась и не могла. В голове всё смешалось: его личная жизнь; моя психологическая травма; пиар-ход, придуманный Машей; и та игра, в которую мы с ним, кажется, заигрались. Смахиваю рукой прилипшие ко лбу волосы. Понимаю, что истины можно добиться только разговором: прямыми вопросами, на которые будут полученные соответствующие ответы. Его присутствие рядом с собой выносила с трудом, особенно — когда очень ярко возбуждение его чувствовать приходилось; но ещё больше поражалась себе, когда норовила прижаться ближе, желая прочувствовать весь трепет, исходящий от его тела, внутренне ликуя и восхищаясь тем, какую реакцию вызываю в его организме. По коже пробежали мурашки, а глаза блаженно прикрылись, вспоминая его руки на моей обнажённой коже. *** Ставлю чайник, открывая небольшую коробочку с тортом. В глаза бросается приятный оттенок сиреневой мастики и надпись, выведенная на верхушке и вызывающая лёгкую улыбку — «мы с тобой две половинки снов». Сжимаю в руках небольшую пластмассовую ложечку, понимая, что — как прежде — боли эта песня не вызывает. Больше она не посылает воспоминания горькие, не заставляет плакать раздосадованно. Теперь эти же слова пестрили настоящим. Посылая в голову воспоминания о том, кто сейчас находился за дверьми душевой. Тот, кто смог искоренить боль и поселить счастье; тот, кого я ласково называю «Андрюшей». Провожу руками по влажным после душа волосам, прикусывая обветренную губу, допуская до себя мысли, ранее которых я так опасалась. Выходит из душа, вальяжно облокачиваясь на дверной проём; проводит рукой по мокрым прядям волос, вынуждая засмотреться и утонуть в уюте этого момента. На столе в кружках стынет чай; на нас — домашняя свободная одежда; а на фоне звучат реплики из небольшого подвесного телевизора. — Я сладкое не ем, так что торт — весь твой. — пододвигаю содержимое ёмкости, вручая в руку небольшую ложку. Присаживается на стул, проводя кончиком языка по нижней губе. — Может, хоть попробуешь? Захватывает краем ложки небольшой кусочек, протягивая к моим губам её содержимое, не сводя с меня пожирающего взгляда. Играем взглядами, смущённо улыбаясь. В этом жесте было слишком много заботы необходимой, трепета сковывающего, нежности, окутывающей, словно куполом — от которой голова кружилась, а глаза наполнялись слегка заметными слезами. Приоткрываю рот, позволяя ему то, что никому не дозволяла долгое время. Бисквит буквально тает во рту, а ягодная начинка отдаёт слегка кислинкой, заставляя вспомнить деревенскую поле- ягоду. — Ну как? Голос мягкий, бархатистый, слова так и полыхают лаской, и весь этот момент в полумраке комнаты от слабо светящей люстры до дрожи пронзает искрами, исходящими от нас самих. — Божественно. Тянет свою крепкую, сильную руку к моим губам, собирая остатки крема на палец. Глаза — словно спички — полыхают ярким огнём, а на губах застывает хитрая улыбка, выражающая абсолютное удовольствие от моей реакции. Резким движением меня на стуле к себе притягивает, провоцируя ноги сдвинуть плотнее, а руками от неожиданности в плечи его упереться, осуждающе на него взирая. — Чего ты боишься, Саш? Я ведь не слепой — вижу всё. Говорить ты можешь всё, что угодно; только твои глаза и тело обратное выдают. Руку мою в ладони зажимает, на плече удерживая — успокоить пытаясь, уверить, что с ним я в безопасности буду, и страшиться мне нечего. Лбами соприкасаемся; волосами, едва влажными нежную кожу покрасневших щёк задевает, мурашками заставляя покрыться. Наступает тот момент, когда ты понимаешь, к чему всё идёт, ощущаешь его волнение, дрожь в его теле сквозь себя пропускаешь, понимаешь его чувства и, кажется, даже можешь выразить словами всё то, о чём он сейчас думает. Это — удивительное единение души, родство двух людей, которые встретились вопреки всему. Тех двух, кто сейчас собираются озвучить одни из самых важных слов в их жизни. Глаза сами собой прикрываются. Дыхание сбивчивое в тишине, воцарившаейся в полумраке, успокаивает, даёт то самое время, которое нужно, чтобы с мыслями собраться перед шагом важным в судьбе нашей. Пальчики мои перебирает, волнуясь заметно — перехватывает меня за кончики пальцев, поднося тыльную сторону руки к губам, нежно целуя. — Я люблю тебя, Саш. Воздух из лёгких вышибает; сердце замирает; предательская дрожь пронизывает всё тело. Я не ожидала услышать подобные слова; они превзошли все мои ожидания и переступили через все страхи, гордо возвышаясь над тем, что было до. Я счастлива: до дрожи, до слёз. Обхватываю его шею руками, перемещаясь к нему на колени, соединяя ноги за его спиной в замок. Сцепляю наши тела между собой: словно две составляющие одного целого, что соединились в этой жизни по велению Бога. Зарываюсь пальцами в его волосы, прижимая его голову к своей груди. Плотнее сжимает кольцо рук на моём теле, разгорячённым дыханием опаляя мою кожу. Время замедляется, проблемы отходят на второй план, предубеждения и стереотипы рушатся, словно карточный домик. Сейчас я чувствую каждой клеточкой тела то самое женское счастье, что распространяется по моему телу лёгкими разрядами тока. Осыпаю его лицо поцелуями, захватывая взглядом его расслабленную улыбку. Нахожу губами его ухо, еле слышно шепча. — Ты — самое лучшее, что со мной случалось, Андрюш. Его руки — на моём лице; его губы — на моих жаждущих, трепещущих устах; на часах — ночь, а в голове туман, обостряющий способность чувствовать и быть любимой. Вытягиваюсь, как струнка, сладостно выдыхая: я освободилась от тяжких оков прошлого, впуская в настоящее яркий луч солнца. — Ты — самое ценное среди ценностей, что я обрёл и полюбил, Саш. Сомнений нет: эта история любви станет завершающей главой на наших страницах жизни. Мы выиграли билет — в счастливую жизнь.