Чистый, как первый снег

      На теле Хаку шелковое кимоно всегда смотрелось особенно изящно. Пестрая нежная ткань красиво гармонировала с его бледной кожей и длинной блестящей гривой черных волос, вызывая в окружающих весьма недвусмысленный интерес. Хаку был красивым, изящным и грациозным, обманчиво хрупким, женственным и вместе с тем смертельно опасным.       Найдя когда-то покинутого всем миром голодного одинокого мальчишку, Забуза Момочи решил сделать его сильным, сделать своим помощником, дабы грамотно использовать уникальный геном в своих целях. План был идеальный, но кое-что в его реализации пошло не так. Сжав пальцами синий пояс, мужчина осмотрел узоры на кимоно. Он сам выбирал этот наряд для своего подопечного, сам содействовал тому, чтобы Хаку носил женские одеяния, ходил с распущенными волосами и ставил в тупик тех, кто не сразу осознавал подвох. Ведь Хаку это так шло.       — Забуза-сан?       Тонкий голосок не срывался — Хаку доверял Момочи всецело, ни секунды не сомневаясь в нем и в его действиях. Забуза понимал, что это доверие бесценно. Его сложно получить, еще сложнее оправдать. Юный Хаку был в его власти по своей воле. Захотел бы — ушел. Захотел бы — лишил его жизни вовсе. Но этого не происходило. Мальчишка и по сей день смотрел на него с искренним обожанием в глазах.       Он чуть опустил голову, лицо раскраснелось. Такой милый, такой желанный. Забуза ведь в самом деле не хотел предавать его доверие, пусть и не признавал этого вслух. Так зачем же он вообще потянул на себя Хаку? И почему тот так легко поддался? Парень просто оказался перед восседавшим на стуле Момочи, и уперся ягодицами в край стола, на котором так и осталась стоять бутылка саке. Глаза проследили за мозолистыми пальцами Момочи, изучая грубо постриженные ногти и старые шрамы.       Чуть приоткрыв рот, Забуза провел кончиком языка по острым зубам, размышляя о собственных действиях. Он не имел права показывать искренних чувств. Он — беспощадный убийца, он неспособен на любовь. Такие люди не могут созидать, лишь проливать кровь, лишать жизни и быть причиной горьких слез. И все же иногда что-то ломалось в его, казалось бы, давно окаменевшем сердце.       Должно быть это потому, что Хаку Юки был особенным, и не только потому, что он обладал редчайшим геномом.       Пояс оказался расстегнут. Чуть блеснув при свете лампы, он змеей скользнул на пол, куда-то к босым ногам Хаку. Юноша выдохнул, все так же не двигаясь, не высказывая несогласия или отвращения. Момочи приблизил лицо к чужому животу и вдохнул запах своего воспитанника. Так пахла сама невинность, воплощение чистоты и добродетели.       Он не имел права растаптывать эту невинность, не имел права любить, и уж тем более не имел никакого права на взаимность, но Хаку уже давно разрушил все его принципы, распахнув перед ним сердце и вручив ему без тени сомнения свою жизнь. Не стоило и сомневаться — Юки пошел бы за ним на смерть, не задавая никаких вопросов. Потому, что верил. Потому, что любил так, как никогда не полюбил бы кто-то другой.       Все так же смотря на узоры, Забуза подчеркнуто медленно отвел в сторону запáх ткани. Хаку был очаровательно обнажен, никакой нижней одежды, никакого фундоши. Бледная кожа была практически полностью лишена растительности, а само юношеское тело — типичных маскулинных черт. Талия тонкая — ее Забуза мог обхватить ладонями, живот впалый, чуть выступающие ребра можно было при желании пересчитать пальцами. А в низу живота едва-едва заметная тонкая дорожка паховых волосков, практически незаметных, если не вглядываться.       Под пристальным взглядом Момочи Хаку раскраснелся еще сильнее. Это у его наставника было много партнеров в жизни — как мужчин, так и женщин, для него интимная близость была столь же обыденна, как прием пищи. А у Хаку был только Забуза. И мужчина покривил бы душой, если бы сказал, что он мог бы позволить этому парню быть с кем-то другим.       Нет, не мог.       Реши Юки вырваться и уйти прочь — Момочи не стал бы его удерживать. Впрочем, он прекрасно понимал, видел по взглядам воспитанника, что тот и сам тянется к нему, с истинным отчаянием суицидника, что нашел самый идеальный утес для самоубийства.       Забуза положил ладонь на впалый живот. Хаку мило вздрогнул, а потом сглотнул, сжав пальцами край стола. Видя неозвученное желание в его глазах, Момочи провел ладонью вниз, скользя по выступающим косточкам таза, потом еще ниже, по бедру и до самой коленки. Хаку был идеален, безусловно.       Обведя коленку, рука вновь скользнула наверх, изучая каждый миллиметр нежной кожи. Хаку чувственно продрог и выдохнул ртом. Его небольшой ровный член уже был налит кровью и чуть покачивался. Хотелось прикоснуться к нему, обхватить пальцами у основания и потеребить чувствительную головку, размазывая предэякулят, но Забуза не спешил. Он сократил расстояние между ними, коснулся живота сперва кончиком носа, а потом губами. Его губы — сухие, потресканные, познавшие вкус крови раньше, нежели вкус плотских утех, — казались неуместными на нежной коже, но все же такой контраст сводил с ума.       — Забуза-сан…       Хаку выдохнул ртом и задрал голову, кожа тут же покрылась мурашками. Момочи позволил себе обхватить его бок второй рукой, а уже потом оставить первый поцелуй над пупком, второй — чуть ниже. Больше, чем доставить удовольствие себе, Забуза хотел одарить наслаждением Хаку, заставить его потерять связь с реальностью от экстаза, чтобы он познал все прелести от занятия сексом именно с ним. Не потому, что в нем была яростная тяга растоптать невинность, а лишь потому, что Момочи знал точно — он никогда не причинит боль своему мальчику.       Окрепший член Хаку ткнулся ему в подбородок. Юки простонал в голос, а потом прижал правую руку к лицу, словно устыдившись этого. Левая же оказалась на плече Забузы. Должно быть, он хотел окончательно сократить дистанцию между ними и не особо понимал, что не смог скрыть это желание. Момочи вдруг улыбнулся, довольный такой реакцией, и наконец, обхватил член ладонью. До чего же приятно было слушать сладкие стоны Хаку и ощущать, как он подрагивает — не от страха или отвращения, а от взаимного желания.       Не имея сил больше тянуть, он отвел вторую руку на поясницу парня, а потом приблизил лицо и скользнул кончиком языка по головке члена. Хаку вздрогнул, бутылка из-под саке, кажется, упала, но никто не обратил на нее никакого внимания. Сжав член у основания кольцом из большого и указательного пальцев, Забуза чуть всосал в рот член, не спеша, позволяя Хаку привыкнуть к новым ощущениям. Он затеребил языком головку, оттянув вниз крайнюю плоть и ощущая привкус естественной смазки, а потом двинул головой назад-вперед, совершая поступательные движения. Будь с ним кто-то другой — любой другой человек в мире, которого бы захотел Момочи, — Забуза не позволил бы себе орально его удовлетворять. Все было бы наоборот, и демон Скрытого Тумана был бы подчеркнуто груб и властен. Так и бывало прежде.       Но с Хаку так быть не могло. Его доверие было ценнее всех денег мира, а его удовольствие было важнее, нежели удовольствие Момочи. Так мужчина для себя решил.       Постепенно потерявшись в ощущениях, Хаку откровенно стонал от наслаждения, уже смелее сжимая плечи Забузы и прикасаясь к его волосам. Мужчине это очень понравилось. Если они и займутся однажды полноценно любовью, то только после того, как Хаку сможет раскрепоститься и принять в полной мере свою сексуальность. И это не зависело от возраста, ведь Хаку уже не был ребенком. Все было основано на других, психологических аспектах. Оставалось лишь надеяться, что никто никогда не узнает о том, что демон Скрытого Тумана, вопреки своим же принципам, настолько сильно кого-то полюбил. Ведь он не имел права на светлые чувства.       Выпустив член из рта и проследив за повисшей ниточкой слюны, Забуза посмотрел на Хаку. Тот, казалось, потерял связь с реальностью, весь подрагивал, но тело выдавало его желание. Еще немного — и он просто кончит, познает первый настоящий оргазм. И все эти приятные ощущения в дальнейшем у него будут ассоциироваться именно с Забузой, ведь первый партнер всегда запоминается на всю жизнь.       Юки недоуменно распахнул глаза, когда Момочи взял его за руку и потянул к себе. Не понимая до конца, что к чему, он повернулся спиной на откровенно ватных дрожащих ногах. Забуза коснулся его живота, а потом задрал кверху кимоно, все так же висевшее на теле его юного воспитанника, и заставил того склониться над столешницей. Хаку сперва опрокинулся на свои руки, а уже потом коснулся щекой гладкой твердой поверхности. Он определенно не понимал, что задумал Момочи, но доверял ему в полной мере, а потому он просто подчинился неозвученному приказу и постарался расслабиться настолько, насколько это только возможно.       Забуза провел указательным пальцем по ложбинке между ягодицами. Никогда прежде у него не возникало и мысли о том, что он мог бы захотеть сделать что-то подобное, но мужчина никогда не отказывал себе хоть в чем-то. Накрыв ладонями упругие ягодицы, он решительно развел их в стороны, заставив Хаку задрожать от смеси страха и смущения. Забуза облизал губы, рассматривая сморщенную розоватую дырочку, а потом высунул язык и прошелся им по промежности парня, от яичек до ануса, крайне неспешно и смакуя каждый миг.       Это было необычно даже для самого Забузы, но свое желание вылизать Хаку в самом постыдном месте он осознавал в полной мере. Юки простонал особенно громко и даже попытался свести ноги, слишком сбитый с толку подобным. Момочи без труда удержал его на месте и тут же припал к анусу, настойчиво утыкаясь в него кончиком языка. Хаку трясло.       — Забуза-сан… а-ах…       Его стоны звучали как самая прекрасная мелодия в мире. Не прекращая ни на миг вылизывать чувствительную кожу, Момочи накрыл рукой свой пах. Член болезненно ныл и игнорировать это и дальше уже не было сил, так что он ловко расстегнул молнию, обхватил пальцами член и принялся его надрачивать, просто дурея от происходящего. Он не знал, что нечто подобное может заставить его так сильно завестись.       Он уже мог проникнуть кончиком языка внутрь, воображая, что однажды сможет вставить в это горячее тугое отверстие свой член, заполнить его целиком, дабы владеть не только душой и сердцем своего мальчика, но еще и телом. Впрочем, он им уже владел, пусть и по факту просто вылизывал ему упругую нежную задницу.       — Забуса-сан, пожалуйста… умоляю…       Хаку выгибался, словно стараясь дать как можно больше пространства для столь похабных маневров языком. Его член сочился предэякулятом, ноги дрожали, промежность была мокрой от чужой слюны. Ощутив без слов, чего именно хочет его мальчик, Забуза оторвал ладонь от своего члена и сперва обхватил пальцами подтянувшиеся яички Хаку, а уже потом сжал его член и повел по нему вверх-вниз. Этого хватило для того, чтобы Юки закинул голову, простонав бесстыдно в голос, а потом кончил.       Забуза оторвался от его блестящего от слюны ануса и уловил взглядом затылок Хаку, его беспорядочно разметавшиеся по спине и столу черные волосы и сжатые по краям твердой поверхности ладони. Улыбнувшись, мужчина чмокнул парня в ягодицу. На его руке осталось семя Хаку. Не думая, Момочи вновь вернул ее на свой член — теперь она и скользила лучше благодаря жемчужной сперме. Он успел довести себя до разрядки до того момента, когда Хаку отдышался и вновь начал понимать, что вообще происходит и где он.       Не застегивая штаны, Забуза потянул парня на себя и усадил себе на колени. Хаку отыскал взглядом его лицо — он был, словно маленький котенок, слишком милый и трогательный, и это сбивало с толку.       — Я ведь… — голос Юки дрогнул, когда Момочи завернул его в нежную ткань кимоно и прижал к своей груди, словно дитя малое. — Забуза-сан, я ведь… я не…       Его голос был хриплым, слова с трудом складывались в предложение. Впрочем, Забуза понял, что именно парень пытается донести до него.       — Тихо. Все хорошо.       И Хаку поверил ему, как верил и прежде. Он доверчиво прильнул к Забузе и сжал руками его майку, стараясь не прерывать тактильный контакт и позволяя насладиться теплом своего прелестного тела. Как и ожидалось, он тут же задремал, а Момочи не позволил себе и шелохнуться. Да, он не имел права любить кого-то, он не заслуживал любви и привязанности такого человека, как Хаку — слишком чистого и невинного для этого жестокого мира, словно первый снег, который в скором времени растопчут ботинки случайных прохожих.       Но Забуза и прежде брал то, что было запретно. А Хаку был слишком его, чтобы он мог это игнорировать.