Приходи, я согрею тебя

Чёртова зима! Сколько можно?! Пальцы заледенели настолько, что невозможно высечь огонь, а остывший Камень кажется очень горячим. Пожалуйста, пожалуйста, хоть искорку... Кострище зачинает огонь именно тогда, когда начинает застывать тело. Не в силах снять одежду, чтобы дать теплу доступ к телу, Уилсон протягивает руки к огню. Больно... Кровь согревается, циркулирует по телу, причиняя невыносимую боль и желание отдёрнуть распухшие и потрескавшие от холода ладони. Ноги, кажется, сейчас тоже отнимутся, их пронзает миллиардами шипов тепла. Согревающийся, морщащий нос от боли Уилсон чувствует, как усталость охватывает тело. Ещё чуть-чуть у костра, накопить немного тепла, а уже потом встать и достать из сундука травяной спальник, чтобы пережить ночь... Ленивые мысли прогоняет пугливый отрывистый лай. - ЧЕ-Е-Е-ЕСТЕ-Е-Е-Р! - разъярённо, неосознанным движением схватив шип щупальца. Почему этот прыгающий сундук не может сидеть на одном месте?! Недобрым словом помянутый Отто зигзагообразными прыжками несётся к хозяину, увиливая от армии пауков. Недолго думая, Уилсон спасается бегством, уверенный, что Честер следует за ним и ведёт всех членистоногих за собой. Утешало одно - с владельцем сундук бегает быстрее, и повляется хоть какой-то шанс уйти от преследования... Было бы хоть немного больше сил, он бы справился и с этой армией, но истощение даёт о себе знать. Лишь бы убежать сейчас, затаиться, скрыться... Но не в этот раз. Пауки настырны донельзя, бегут по следу. Замечательный способ привести себя в хорошую физическую форму, но, мать вашу, не зимой же!.. ...Эти твари прекращают преследование к вечеру, когда учёному удаётся завести их в деревню свиней. Обратно он бредёт усталый и почти ничего не ощущающий. Бледными пальцами срывает мёрзлые ягоды с заиндевевших кустов, раскусывает их, утоляя долгий голод. Через пару часов он почти сыт, но чувствует себя так же плохо. Более того, Тёплый камень потерялся где-то на болотах во время пробежки, а теперь под шапку и толстовку пробираются тонкие пальцы холода. Такие же тонкие и чужеродные, как тьма... Возле лагеря Уилсон останавливается и стягивает с непослушных чёрных волос шапку. Лагерь разрушен. Кто и что это сделал, выяснять нет сил. Учёный поднимает голову к бледно-холодному небу, и капли бессильных слёз, остывая, холодят кожу. По окрестностям кое-как набирается травы и саженцев для костра. Маленький огонёк тоскливо жмётся на пожухлых прутиках. Уилсону грустно. К ночи он ещё жив, но чувствует, что это ненадолго. Честер жмётся к ногам, жалобно тявкая, но его тепло не в силах согреть учёного. Едва не погружая пальцы в теплящийся уголь, Уилсон пытается согреть хотя бы руки; тоскливо кричат птицы, предчувствуя скорую ночь. Ближе к ночи Уилсон поднимается, разминает затёкшие плечи и кидает в костёр оставшееся топливо, давая пламени разгореться как следует. Поначалу он хотел растянуть скудный сухостой на всю ночь, а утром пойти искать пищу, но сейчас он понимает, что слишком устал. Да. Устал. Пламя лакомится ветками. А он смертельно устал. Выживать, дрожать от каждой тени, сходить с ума и видеть жуткие вещи, искать что-то неизвестное... Ещё и зима пришла резко, холодная, жгучая... Сил не осталось. Уилсон равнодушно смотрит сквозь костёр. Мыслей нет. Играет тихая колыбельная. Приятная... Из тени к костру тянутся длинные чёрные руки. О, Уилсон прекрасно помнит, как он отгонял их от драгоценного огня в первый раз. А сейчас... Нет. Он сидит на месте и просто смотрит в одну точку. Внезапно руки минуют кострище и продолжают свой путь к Уилсону. Точный расчёт... В обычное время при таком трюке он бы сделал всё, чтобы не дать тьме коснуться себя, а сейчас... Мягкость. Это первое впечатление от прикосновения. Мягкость и... тепло? - Тише, тиш-ш-ше... - шепчет Чарли, пробираясь тонкими пальчиками под рубашку. - Ч-что ты... - Уилсон напуган избавлением от толстовки. Он почти наг перед смертью, рубашка и жилет не защищают от холода... - Тиш-ш-ше... - шепчет Чарли, обнимая и закрывая собой. Уилсон чувствует, как Ночной укладывает его на расстеленную на земле толстовку, ложится вместе с ним, не отпуская. Почему-то становится тепло и хорошо, в объятиях тьмы по-особому уютно... Хочется провалиться в небытие - сонное, вязкое, мягкое и тёплое... Это тепло другое, не причиняющее боли, как от костра. Несмотря на то, что Чарли - враг, Уилсон не сопротивляется неожиданной доброте. Чарли мягко целует шею, плечи сквозь рубашку, согревает дыханием ухо; гладит живот, грудь и бёдра. Что ему, тьме, стоит, с его-то множеством рук... Уилсон не видит, как шарят по округе тонкие руки, отыскивая пищу для костра. - Грейся, согревайся, оттаивай, оживай. Приходи в себя... - тихо, чуть рокочуще. - А... Как же Максвелл?.. - сонно спрашивает в ответ Уилсон, убаюканный благодатным теплом, - он ведь хотел, чтобы я скорее умер?.. - Не беспокойся. Мы ведь ему ничего не скажем? И... если будет совсем плохо, приходи. Я согрею тебя. Новая волна блаженства согревающегося тела. Уилсон, повернув голову, благодарно тыкается носом в предположительно щёку Чарли, а потом, уронив голову, засыпает крепким, животворящим сном. Иногда по его лицу пробегает смутная тень, и он резко дёргается, сжимая на толстовке пальцы. Тогда Чарли прижимает учёного к себе и шепчет на ухо. - Тиш-ш-ше... Приходи ко мне, Уилсон, приходи, и я согрею тебя. Приходи... Я всегда буду ждать тебя.