Красная тинктура

      Привалившись к стене, Виктория зачесала ладонью сбившиеся в единое мочало волосы и приложилась к бутылке с водой, в тайне надеясь, что Google Earth сейчас ее не снимает — ну не тот вид, в котором она хотела бы остаться на мировых картах: три тонны защитных щитков, измазанные колесами белые шорты, да снятый шлем, что никогда не застегнут правильно, а только наживлен, чтоб к ней опять не прицепились полицейские. Виктория бы еще понимала их назойливое внимание к ее скромной персоне, если бы она скейтом царапала припаркованные кое-как автомобили, опрокидывала бы мусорные баки, с завидной регулярностью бы колотила окна в школе и вступала бы в драки, причем не только с девочками, но нет, в центре Рима кататься запрещено, а за попытку скатиться по Испанской лестнице определенно светит не только выговор.       Скейтборд — ее верный конь, прошедший с ней уже и огонь, и воду, и медные трубы, то бишь улицы, скейтпарки и попытки Дамиано тоже постигнуть данный способ передвижения, стоял на асфальте чуть придавленный стёртой подошвой кед, активно притворявшихся конверсами, что были у нее на ногах. Кеды были ношенными-переношенными, а всю их ткань покрывали многочисленные кособокие рисунки ее авторства. Зато — эксклюзив. Нет на свете ни одной второй такой пары.       Виктория смутно понимала куда в этот раз заманили ее дороги — куда-то далеко от обычных маршрутов для катания, но, если что, ее выведут домой электронные карты, а сейчас ей больше хотелось умчаться вниз с какого-нибудь холма, чувствуя на коже прикосновения горячего, созданного ей самой ветра, облизывающего с макушки до пят шершавым языком. Она отправила полупустую бутылку обратно в рюкзак и потянула подол футболки, пытаясь зачерпнуть хоть немного прохлады. Пот стекал по каждому позвонку, очерчивал их контуры и скатывался даже в ложбинку между ягодицами… Духота… Жара… Но хоть облачно. Палящее солнце в дополнение ко всему этому Виктория бы не выдержала.       — Вперед! — она обернулась через плечо, ища глазами Тома, который обычно составлял ей компанию на велосипеде, но его не было. У него нашлись какие-то дела. Виктория перебрала уже в уме все возможные варианты, но ничего разумного в голову не приходило. Чем мог заниматься школьник в летние каникулы? Она оттолкнулась ногой от асфальта и покатила вверх по улице.       Направо, налево, еще раз направо, проскочить несколько поворотов на улицы с покрытием из булыжников — тело отдельно, мысли отдельно. Знакомая лестница замаячила у Виктории на пути… Семь ступеней — это не знаменитый Леон двадцать пять, но для Виктории эта лестница была личным Леоном. Еще ни разу ей не удавалось перепрыгнуть этот пролет и устоять на доске. Олли — это база всего скейтбординга, но почему-то, раз за разом, именно в этой точке карты Виктория напрочь теряла все свои с трудом приобретенные навыки.       Простой вариант преодоления проклятого места и — главное — разумный вариант, с учетом того, сколько раз она падала и обзаводилась ссадинами по причине этих ступеней, был остановиться, взять скейтборд в руки и спуститься. Так пятая точка, колени и ладони гарантированно останутся целыми. Но приключения всегда находили к Виктории пути, да и проулок в будний день, как по заказу, был совершенно пустынным, поэтому, вместо того чтобы тормозить, она только резче отталкивалась от асфальта. Быстрее, быстрее, еще быстрее.       — Господи, дай мне знать, что я делаю все правильно… — ботинок на нос доски, удар, перенос веса на хвост, прыжок. Семь ступеней остались где-то далеко позади. Лодыжки от жёсткого приземления болели так, что слезились глаза. Виктория обернулась, провожая взглядом удаляющееся теперь от нее препятствие. Она сделала это. Первой мыслью было вернуться и проверить удастся ли перепрыгнуть еще раз, но какой-то внутренний голос останавливал.       Виктория проехала еще парочку кварталов, запетляла в улицах, что переплетались между собой, как клубок влюбленных змей и все же с третьей попытки дозвонилась Итану. Тот тяжело дышал в трубку, издавая звуки моржа-астматика.       — Ты там ебешь кого-то? Мне попозже позвонить?       — Если бы ебал, то на твой звонок даже отвечать не стал бы. По лестнице поднимаюсь. Чего звонишь то?       — Я тут поняла, что не взяла у твоей этой Елены телефон. Можешь мне дать?       — Нет.       «Конечно, же, правила этикета высшего общества не позволяют давать номер кому-то третьему!» — закатила глаза Виктория. Итан вечно следит за такими мелочами, за что его иногда хочется погладить по головке грифом гитары.       — А можешь позвонить ей и сказать, что я ее ищу?       — Нет.       — Ну не будь сучарой!       Итан как-то особенно шумно выдохнул ей в ухо.       — Я физически не могу ни дать тебе ее номер, ни позвонить ей. У Елены нет ни мобильного, ни стационарного, ни социальных сетей, и, насколько мне известно, Интернетом она тоже не пользуется. Могу скинуть сообщением ее домашний адрес, он же — адрес ее студии, и еще десяток адресов, по которым она чаще всего бывает. Но я бы советовал искать ее на Пьяцца Навона — наверняка опять рисует шаржи и дурит туристам головы.       — Просто великолепно… Вы там часом не клан светоустойчивых вампиров?       — Если я решу его однажды собрать — приглашу тебя одной из первых.       У некоторых людей чувство юмора отсутствует напрочь. У некоторых — приобретает извращенные формы. И вроде же шутят, Виктория бы даже сказала, что умеют шутить, но почему-то не смешно: или бьет по больному, или содержит слишком много правды. Вот эта ремарка тоже была какой-то непонятной.       — Так что с Еленой, скинешь мне хотя бы ее координаты?       — Где-нибудь через час. Кстати, мы с Дамиано завтра к термальным источникам собирались. Поедешь с нами?       — А разве вокруг каждой мало-мальски ценной лужи не настроили спа-отелей и не продают входные билеты по цене крыла от самолета?       — Надо знать места.       Тон у Итана был мягкий и самодовольный. Виктория ни на секунду не смогла усомниться в его словах. И места Итан знал, и дорогу, и как лесных фей задобрить, чтобы не водили их кругами, тоже знал.       — Так ты поедешь? — так и не получив от нее связного ответа, переспросил он.       — А куда именно?       — В сторону папских терм.       Виктория от удивления даже зажатый под мышкой скейтборд уронила. Тот с грохотом приземлился на тротуар и предпринял попытку сбежать от нерадивой хозяйки, но укатиться успел лишь на пару шагов. Папские термы — это километров сто на север от Рима. Вполне в духе Итана и его коронного «это недалеко», вестись на которое они уже перестали, потому что оно зачастую оказывалось расстоянием, преодолеваемым пешком лишь за час. Но Дамиано же относительно сознательный парень. Был. Зимой.       — Не уверена, что пустят.       — Спроси тогда, и передай Тому, может, он тоже захочет.       Томас, когда Виктория до него достучалась, придумал такую глупую отмазку, почему он не поедет с ними, что она только из искренней привязанности к этому долговязому идиоту, за последний год вымахавшему сантиметров на шестнадцать и продолжавшему махать вверх со скоростью бамбука, сделала вид, что поверила.       Зато имя Итана, оказалось, имело какой-то магический эффект: стоило его произнести, скептически настроенный отец, которого Виктория пыталась уговорить вечером, и который видел их барабанщика от силы раза четыре, изменил свое мнение и сказал, чтобы она не забыла солнцезащитный крем и взяла или кепку, или еще что-нибудь, чтобы голову не напекло. Вот почему? Вот почему «Там еще Итан будет» звучит также убедительно как «С нами поедет мама кого-то там»?       Побулькивающая недовольством от количества выцеженного с утра кофе, но все равно зевающая так широко, что ее раскрытый рот вызвал бы зависть у аллигаторов с их пастями, Виктория переминалась с ноги на ногу у опущенной решетки. Ей было сказано, что ее будут ждать у книжного магазина на минус первом этаже. Ни Дамиано, ни Итан у дверей места, торгующего сплетнями, кроссвордами и путеводителями для туристов, еще не материализовались, а до отправления поезда оставалось всего двадцать минут.       «Вы где?» — набрала она в общий чат.       Не прошло и десяти секунд, как ответ прилетел с номера Итана.       «Мы у автоматов с билетами. Скоро будем.»       «Здесь слишком холодно. Буду стоять на платформе», — все еще держа телефон в одной руке, и придерживая другой огромный шоппер с надписью «fuck you», замаскированной под сердечко, что болтался на плече, источая едкий запах чипсов с беконом — вскрытая пачка с ними лежала поверх всех запихнутых в сумку вещей, — Виктория поднялась на первый этаж длинного здания Рома Тибуртина и теперь быстрым шагом пересекла его по направлению к платформе, с которой уходили пригородные электрички.       Несмотря на ранний час (адовы шесть утра!) народу на вокзале было предостаточно: жители соседних к столице поселений и коммун уже прибывали в город, чтобы провести свой рабочий день в очередном душном офисе с капающим кондиционером, а потом поехать обратно. И так каждый божий день с понедельника по пятницу, чтобы на выходных или жариться на солнце на пляже, полном окурков, или лежать на диване, смотря что-то по телевизору.       В толпу наглаженных рубашек и офисных дресс-кодов, через которую по мере приближения к прямому пути к остановкам автобуса и входу к метро, все больше приходилось протискиваться, Виктория совершенно не вписывалась: на ней была соломенная шляпа с обширными полями, а лямки бикини торчали из-под завязанного на шее сарафана, который совершенно не сочетался с кедами, зашнурованными разными по цвету шнурками, и который едва-едва закрывал подолом то место, откуда начинали расти ноги, что, впрочем, компенсировалось длиной достававшей почти до пят наброшенной поверх него шелковой кофты. Кофта, если верить бирке, что Виктория лично срезала после того как принесла вещь домой с блошиного рынка, была старше хозяйки в три раза.       — Куда прешь, балда?       Виктория, услышав, как какой-то особо спешащий клерк, вдобавок зацепивший ее, лавирующую во встречном потоке, плечом, выругался, с чистой совестью показала ему средний палец.       Турникет с третьей попытки считавший штрих-код, наконец, со скрипом провернулся, и она проскочила дальше — к железнодорожным путям. Между камнями гравия насыпи торчали сорняки — серая полынь и неубиваемая осока, а вдали мигал фонарь приближающегося поезда. Поезд гнал поток сухого пыльного воздуха перед собой. Виктория шла вперед. Поезд шел ей навстречу. Виктория со смехом побежала. Поезд продолжал стучать колесами. Полы длинной кофты распахнулись и больно стегнули ее по ногам, шляпа дернулась вверх и слетела с головы. Виктория развернулась, пытаясь ее поймать, но та летела все дальше, а потом плавно спланировала… к Итану в руки. И он, и Дамиано были всего шагах в двадцати, и, судя по их запыхавшимся лицам — оба были страшно недовольны тем фактом, что их подруга ходит по городу в наушниках с врубленными на полную катушку стариками из ZZ Top и окриков не слышит.       Остановившийся поезд распахнул двери, и на платформу вывалились прибывшие в город. Человеческое черно-белое море облизнуло три цветастые скалы своей быстро схлынувшей волной.       — Господи, зачем тебе банты? — когда они все же образовали единую группу, а шляпа была возвращена, поинтересовалась Виктория, едва борясь с желанием дернуть за кокетливо-небрежно торчащий кончик изумрудной ленты. Волосы у Итана были заплетены в две плотные, хотя и тощеватые косы, образовывавшие какое-то подобие не то корзинки, не то качелей на затылке, но при всем желании на девчонку он совершенно не походил. На девчонку, правда, очень коротко стриженную, походил Дамиано. Виктория прищурилась, не веря своим глазам: на веках у того были следы плохо смытой косметики. Она покачала головой: они точно группа фриков.       — Едем до конечной, там покажу дорогу, — не обращая внимания на вопрос, сообщил Итан, подталкивая их к опустевшему поезду, на табло которого уже сменилось направление движения, и пункт назначения теперь был не Рим, а Витербо.       Два с половиной часа в поезде, пропахшем чем-то. Виктория при всем желании не могла понять, чем именно так бессовестно пахло.       — Анкара. Тебе на «А», Дамиано.       — Абу-Даби.       — Инчхон, — ни на секунду не задумавшись выдал Итан. Он все еще пытался читать и смотрел в книгу, но страницу последний раз переворачивал минут десять назад, активно участвуя в устроенной партии в «города».       — Нет такого города! — возмутилась Виктория.       — Корея.       — Не спорь… Он точно знает, что есть.       — А с чего ты ему подпеваешь, Дамиано?       — Тебе на «Н», Вик.       — Ницца.       — Алма-Ата.       — Алжир, — Итан с тяжелым вздохом вытащил карманный календарик, служивший ему закладкой, вложил его между страниц и закрыл потрепанный том.       — Рейкьявик.       — Копенгаген.       — Накхонратчасима.       — Да чтоб тебе!       Дамиано стремительно уползал на грязный пол замершего на станции вагона, наблюдая как Итан планомерно по мелкому мстит Виктории за то, что она имела совесть пошутить, сказав, что ленты для прически тот подбирал как викторианская барышня — чтобы они сочетались с обложкой книги по цвету.       — Тебе на «А».       — Амстердам.       — Майами.       Рядом с ними на пустующее сидение приземлилась женщина лет семидесяти.       — Иври-сюр-Сен.       — Новара.       — Ареццо.       — Ондокузмайис.       Незнакомка наблюдала их словесную перестрелку, все больше напоминающую шумную стычку целый перегон, прежде чем кивнуть в сторону рванувших гуглить существует ли вторая Одесса или нет Дамиано и Виктории.       — Дети…       — Не то слово.       — Как вы справляетесь? У моей дочери одна такого же возраста… и спасу нет. Она ее одна воспитывает…       — Обычно их трое.       — И где третий?       — С матерью у зубного.       — Даже так…       Услышав про наличие у Томаса матери, женщина почему-то скисла и молчала еще всю дорогу до следующей станции, на которой она вышла.       — Погожди, тфу, подожди, — запоздало сообразил Дамиано, когда случайная попутчица уже скрылась из виду, — мне показалось, или вот эта старушенция решила, что ты наш отец?       — Очевидно.       — И ты ей поддакнул?       — Просто поддержал разговор.       — С какой стати она решила так?       — Вестимо потому, что я не залезаю с кедами на сидение, — Итан постучал корешком книги по коленке Виктории, задавшей последний вопрос, — Ну серьезно… Ноги то убери! Чуть меньше ткани, и я увидел бы твою вагину.       «Следующая станция Витербо» — пробурчал едва различимый за звуком компрессора голос. Они почти доехали. Итан поспешил запихнуть свою книгу в рюкзак, трижды проверил не оставили ли они за собой мусор, выдал Дамиано, активно уже искавшему куда бы пристроить ставшую безвкусной жевательную резинку, и подумывавшему о том, чтобы ее куда-нибудь приклеить, какой-то старый чек из магазина с наказом выплюнуть ту и сохранить до урны, и лишь потом вывел их троих в тамбур.       — Папочка Итан… — затянула Виктория, и тут же сама смутилась почему-то, — Нет, не так. Мамуля! Мамуля!       Для усиления эффекта она даже подергала Итана за край фиолетовой рубашки в мелкую розочку.       — Мы скоро приедем, мамуля?       — Скоро, — ответили ей с невозмутимым лицом. Виктория не видела, что Итан зачем-то подмигнул Дамиано, одними губами произнося: «Связать и выпороть!», но видела, что Дамиано стремительно покраснел аж до ушей.       Поезд встал, выпуская их и ещё несколько пассажиров явно туристического вида на затертую платформу.       — Туалет кому-то нужен? Идти довольно далеко.       Точно мамочка. Виктория опасливо посмотрела сначала на кроссовки Дамиано, потом на сандалии и черные, уже запылившиеся носки Итана. Он сказал далеко, значило ли это, что они собираются пешком пересечь Альпы?