Амнезия

Холод… Холод и боль. Темнота. Странная. С оттенком зелени. Зеленый свет сквозь неплотно сомкнутые ресницы. Почему так больно? Так неправильно… Зачем я здесь? Что означает этот холодный, чуждый зеленый свет? Почему я так остро чувствую одиночество? Чувствую потерю чего-то важного, жизненно необходимого, но…но… Почему я ничего не вижу, кроме этих зеленых сгустков света, этого проклятого зеленого танца искр? Почему я не слышу ничего, кроме давящей тишины, и где-то там, на самой грани… голоса? Проклинающие меня голоса… Голоса, которые шепчут, шепчут, что мне здесь не место. Почему я ничего не помню, кроме боли и разочарования? Кто я? Что я? Нет мне ответа… …Белый, режущий глаза свет. Белые халаты. Ужас, змеей свернувшийся в глубине души: так когда-то уже было. Где и с кем? Не важно. Сейчас не важно. Важно лишь то, что чувство страха захлестывает с головой, погружает в свои пучины, не дает дышать. Чей-то голос, умоляющий, жалкий, охрипший. Не сразу понимаю, что голос этот, надломленный ужасом и страданием - мой собственный. Нет, не трогайте меня! Не смейте! Я знаю, знаю… потом будет боль. Столько, сколько я буду в силах вынести и еще больше, и милосердная тьма… потом… Нет, не надо! Уберите шприц! Я ненавижу… ненавижу шприцы, ненавижу белые халаты, и ненависть моя оттуда, из прежней жизни?.. Почему я ничего не помню? Ничего. Милосердная тьма, на сей раз без примеси ненавистной зелени. - Откуда?.. – тихий выдох над моей головой. Голос напряжен до предела. Почти звенит, чуть сдерживая тревожные, истеричные ноты. Молодой голос. Совсем мальчишеский. Интересно, почему мне кажется, что я его знаю?.. - Мы наткнулись на него вчера вечером, когда обходили берега разлома. Лайфстрим вынес его на поверхность, - второй голос мне знаком больше. Это голос одного из вчерашних врачей. Того, который делал мне какую-то инъекцию. - Понятно, - в голосе первого сквозит неприкрытое сожаление. И горечь. – Я… заберу его с собой. - Боюсь, что пока это невозможно! – почему-то у меня по позвоночнику бегут мурашки, и возникает странное чувство благодарности к говорящему врачу. И мне совсем не нравится желание первого собеседника. Приступ… паранойи? – Он еще очень слаб. Отравление Мако. Вот полежит с недельку… - Извините, но я не могу ждать! – в голосе первого появляются холодные нотки. – И мне кажется… - он не договаривает, но я словно читаю его мысли: ему нет дела до моего нынешнего состояния. Более того, оно его, кажется, вполне устраивает! И какая-то странная ненависть сквозит в его голосе. Он ненавидит меня? За что? Почему я ничего не помню? - Как знаете! – доктор вдруг сдается. Скрипит дверь, и я понимаю, что он вышел. И оставил меня с Ним. Медленно открываю глаза. Больно… Словно в них насыпали мелкий и острый песок. Свет неприятно режет, и глаза слезятся непрошенной соленой влагой. Сквозь нее, словно сквозь туман, я вижу лицо того, кто говорил с врачом. Молодой паренек. Лет двадцати с небольшим. Синие, чуть раскосые глаза, которые мягко светятся странным светом. Короткие светлые волосы, смешным хохолком торчащие во все стороны. Интересно, а расчесывает ли он их когда-нибудь? Лицо кажется странно знакомым, и в то же время совершенно неузнаваемым. Словно когда-то… Но нет, я не могу вспомнить. Только пустота и какое-то горькое сожаление. Странное. Паренек смотрит на меня с противоестественной смесью жалости и ненависти. И вдруг отворачивается. Глухо бормочет себе что-то под нос. Я не могу расслышать. Наверное, потому что очень устал. А может, просто потому, что опять слышу этот назойливый шепот голосов, но на этот раз их больше. К ним прибавляются и другие. Они не проклинают. Они что-то от меня хотят, и я когда-то уже слышал подобные голоса?.. голос?.. - Пойдем! – меня пытаются рывком поставить на ноги. Неужели не видно, что я сейчас не в силах даже просто сидеть на больничной кровати. А уж тем более вставать и идти. Голова немилосердно кружится, и я пытаюсь чисто машинально схватиться за его руку. Он с отвращением и ужасом отталкивает мою ладонь и смотрит на меня, как на прокаженного. Неужели я так страшен? Говорят, меня вынес поток Лайфстрима. Если так, то я должен быть неимоверно бледен, с неуловимым оттенком зелени на коже. Зрелище не из приятных, но не до такой же степени. Почему-то становится горько и странно. Неужели… он сам не понимает, ПОЧЕМУ я здесь? Нет, я и правда, ничего не помню, но я здесь потому… потому что он сам позвал меня. Я это чувствую, едва коснувшись его руки своими пальцами. Ведь я зачем-то ему нужен, зачем-то он искал именно меня. - Зачем? – мой голос тих, бесцветен, как у мертвого. Впрочем, почему, как? Я ведь… мертв? Давно мертв. В Лайфстрим живым дороги нет. Это знание, как волна, накатывает и оставляет еще один короткий укол там, где у живых бывает сердце. Там, наверное, остались еще какие-то обрывки того, что зовется душой. - Я… - он избегает смотреть мне в глаза. Старательно. Отводит пылающий еле сдерживаемым гневом синий взор. – Я должен убить тебя! - Зачем? – какой абсурд! Он… искал меня в потоке душ планеты только для того, чтобы?.. – Разве ты не понял? Я и так уже мертв. - Нет! – синие молнии ненавидящего взгляда прошивают меня насквозь, выворачивая до боли, до судорожно сведенного дыхания. - Ты… ты здесь! Значит, ты умрешь! Ты не имеешь права существовать на свете! После всего того, что совершил! - … - а это уже интересно. Выходит, он помнит меня? Но я себя не помню. Как жаль. Как больно понимать, что я необходим ему только для того, чтобы… Почему я ничего не могу вспомнить? Нет, не так! Почему я ничего НЕ ХОЧУ помнить? Какая причина есть у моей амнезии? - Ты разрушил мой город, сжег его дотла! Из-за тебя погибло много дорогих мне людей! Мой друг тоже погиб из-за тебя! – выкрикивает блондин, и ненависть в его голосе так больно жалит остатки души и разума. – Ты сошел с ума! Ты хотел погубить Планету! Все живое на ней! И ты убил Ее!..- голос блондина срывается, переходя на рыдания. - Вот как? – мой голос сейчас холоден, как лед. Чужой голос. Я говорю ему совсем не то, что хочется. Совсем не то…. Но где мне взять сил сказать иное? Память взрывается мириадами бессвязных картинок. Тысячами игл боли и страдания. Я… не хотел того, что сделал. Или нет? Хотел? В тот миг? Зачем? Сейчас сложно ответить на этот вопрос, как сложно и найти слова для оправдания и сожаления. Знаю - мне нет прощения. Он волен меня убить. Как убивал не раз и не два. Как убьет еще тысячи раз, ибо нет мне покоя в Том мире, пока жив он, этот мальчишка, который… Да, который разрывается между ненавистью ко мне и… Но я недостоин этого чувства. Недостоин даже назвать его. - Если тебе будет легче, то я не убивал Ее, - тихим, извиняющимся тоном говорю я. – Ее убила Она…- да, Ее убила Та, зову которой я следовал в иной, Той жизни. Моя Мать. Но мне самому от этого не легче. Потому что я вдруг понимаю, что убил бы Ее сам, если бы успел. Не потому, что так было надо. А потому что она была недостойна тебя, мальчик мой. И пусть у меня есть только твоя ненависть, никто не посмеет отнять ее у меня. Ты - только мой. Мой Враг, хотя, мы… могли стать… - … - блондин смотрит на меня зло и колюче. Хорошо! Вот так! Так и смотри на меня!Иначе… иначе я не смогу больше изображать из себя ледяного и бездушного почти бога, которым был в твоей жизни. И ты поймешь наконец, что у полубога тоже есть человеческое сердце, и там, за остатками исковерканного разума бьется такая же живая и человеческая душа. И еще поймешь, что падшие ангелы тоже, как и люди, умеют плакать. Горько плакать... Но глаза мои сухи, и ты продолжаешь смотреть на меня с этой яростной ненавистью. Ненавидь меня, иначе… Иначе ты поймешь, что я… - Уходи! – хрипло говорит он. – Проваливай! Чтобы духу твоего тут не было! Убирайся и никогда, ты слышишь, никогда не попадайся мне на глаза! Что это? Он догадывается? Или он тоже?.. Но так я не могу. Просто не могу. Не потому, что сил нет совсем. Просто, потому, что… - Я… не могу, - тихо говорю я. - Ясно, - презрительное фырканье. – Силенок нет? - Нет, - упрямо мотаю головой. Слипшиеся от пота длинные серебряные пряди лезут в глаза, и вдруг начинают неимоверно раздражать. - Не поэтому. Просто не смогу уйти от тебя. Ведь я здесь не потому, что так угодно Великому потоку Жизни. Я здесь потому, что так угодно тебе! – терпеливо, как маленькому ребенку, разъясняю я ему. – Ведь это ты меня позвал. И я пришел к тебе, на твой зов. - Неправда! – шепчет он, отворачиваясь от меня. Но я знаю, что лицо его залил яркий румянец смятения и смущения. – Я не звал тебя. Я хотел лишь, чтобы ты умер. Раз и навсегда! Я хотел всего лишь, чтобы весь этот кошмар забылся, как сон! Чтобы НИЧЕГО ЭТОГО НЕ БЫЛО!!! - Хорошо, - я нахожу в себе силы, чтобы улыбнуться. – Я однажды уже говорил тебе, что судьба всей Планеты в твоих руках. И только в твоих силах сделать так, как ты сам того хочешь. А теперь можешь убить меня, если это на самом деле твое окончательное решение и единственное желание… Он медленно поворачивает голову и внимательно смотрит на меня. Словно видит впервые. Рука тянется к рукояти непропорционально огромного меча, закрепленного в ножнах за спиной, и замирает на полпути. И нет больше в его глазах ненависти, только жалость. Как к больному ребенку… И что-то еще, неуловимо трепетное и нежное. Неужели?.. Он понял?.. Замирая, не в силах отвести взгляда от его глаз, таких искренних сейчас и прекрасных, я чувствую, что комок в горле, мешающий дышать, исчезает, а по щекам уже бежит предательская влага. Да, я пришел к тебе потому, что ты ЛЮБИШЬ меня. Так же сильно, как я любил тебя всю свою жизнь. Любил, но так боялся сказать тебе об этом. Ведь у полубога нет права на человеческие чувства, и потому мой страх терзал меня больнее самых страшных пыток, заставляя окунаться в свое безумие все глубже и глубже. Искать суррогат, заменяющий живое чувство. Слепо следовать его зову, сметая все и всех на своем пути. И в итоге получить вместо твоей нежности твою ненависть, вместо восхищения – безразличие и злость. Тогда я не понимал, что я разрушил собственными руками и что потерял. Но теперь, кажется, Судьба все же решила дать нам еще один шанс? После всего того, что сделано и сказано, после того, что исправить уже нельзя? Сможешь ли ты простить меня? Простить и принять таким, каким я стал, после всего того, что мы оба вынесли? Сможешь ли ты полюбить меня? Падшего ангела, поломавшего свои крылья? Ангела, чьи руки, по иронии Судьбы, в крови тех, кто был дорог тебе не меньше, чем я? Сможешь?.. И, как ответ, несмелое касанье сухих, шершавых губ. Таких теплых и нежных. Касание, которое топит остатки ледяных игл боли в осколках моей израненной души, воскрешает ее своей нежностью и теплом. И я понимаю, что мой вечный страх, страх быть недопонятым, отвергнутым тобой, растворяется, исчезает, уходит прочь, и на его месте робкие ростки надежды опутывают кровоточащие раны сердца своими осторожными лепестками, исцеляя и согревая его. И теперь я не боюсь этого слова. Слова «ЛЮБОВЬ».