Люди плачут не потому, что они слабые, а потому, что они были сильными слишком долгое время.
©Johnny Depp
День не отличался от других. Эндрю стоял у окна, наблюдая за осенним дождем. Странная тревога вытянула его из сна раньше, чем он должен был проснуться. Прошло около получаса, когда все встали и начали собираться на утреннюю тренировку. У Кевина зазвонил телефон, и Эндрю увидел номер тренера, когда он отвечал. Дэй хмуро свел брови: – Где он? – Кевин обернулся в сторону блондина, – да, мы скоро приедем. Эндрю только вопросительно поднял бровь. – Нил попал в больницу, – Кевин повернул экран телефона, чтобы Миньярд мог увидеть адрес, – тренер будет ждать нас там. Это случилось утром ноября. Когда на улицах еще было темно. Бег помогал Нилу избавиться от мыслей, расслабиться, выкинуть энергию. Он слишком долго был в бегах, чтобы так легко избавиться от привычки. Это не был плохой день, но мысли сегодня ощущались тяжелее. Он был слишком уставшим и дезориентированный, когда не заметил выезжающую из-за поворота машину. По какой-то причине водитель забыл включить фары. Его реакция не была достаточно быстрой. Часового бега трусцой было достаточно, чтобы полностью вымотаться. Нил успел сделать только несколько шагов до момента, когда машина сбила его с ног, и он упал достаточно неудачно, чтобы удариться головой об бордюр. Он успел услышать хлопок дверцы, прежде чем в глазах потемнело, а в ушах начало звенеть. После этого Нил потерял сознание. Эндрю пустил всех в свою машину только потому, что все были одеты и готовы к выходу, чтобы Эндрю не пришлось их ждать. Вся команда, узнавшая об аварии, тут же отправилась в больницу. Лисы привыкли, что по какой-то причине Джостен часто попадал в больницы. Но они не были готовы к тому, что им предстояло увидеть. Ваймак долго разговаривал с медсестрой, уговаривая пустить их к Нилу. Эндрю пропал сразу после того, как медсестра назвала номер палаты, и Лисы были уверены, что он уже там. – Здравствуйте, я лечащий доктор мистера Джостена. Среди вас есть его родственники? – привлек внимание высокий мужчина в белом халате. – У Нила нет родственников, но мы для него как семья. Я его тренер – Дэвид Ваймак, – тренер протянул руку, и врач, кивнув, пожал ее. Врач позвал Дэвида в свой кабинет, и он попросил команду нормально себя вести, прежде чем уйти. Лисы переглянулись. Кевин угрюмо анализировал часы, так как они пропустили утреннюю тренировку. Ники же выглядел так, как будто мог заплакать. Рене села рядом с ним, ободряюще сжимая руку. Дэн оглядела помещение, и ее взгляд остановился на темненькой медсестре, что собиралась уйти. – Извините, – Вайлдс остановила девушку, – так мы можем зайти к Нилу? – Вы не сможете зайти к нему, пока он без сознания, – медсестра покачала головой. – Без сознания? Когда он очнется? – спросил Ники. – Мы не знаем, но мы сообщим вам, как только это произойдет, – медсестра выставила вперед ладонь, заставив всех замолчать. Теперь она казалась более уверенной. – Извините, я больше ничего не могу вам сказать. Вы можете уйти и подождать нашего звонка. – Уйти? Ну уж нет, – Элисон скрестила руки, когда все Лисы поддержали ее, – мы не уйдем, пока не увидим Нила. Дэн была уверена, что такие посетители встречаются девушке не первый раз, так как она только тяжело вздохнула, прежде чем уйти. Рене усадила Рейнольдс на место к возвращению Ваймака. – У Нила сотрясение мозга. Врачи не смогут сделать больше чем то, что они уже сделали, пока он не очнется, – тренер замолчал, будто то, что он собирался сказать, было действительно тяжелым для него, – дело в том, что они не знают, когда он очнется. Есть вероятность, что это не произойдет. – Ники всхлипнул, пряча лицо в плече Аарона, который попытался его оттолкнуть. – Что? – тихо спросил Мэтт, – что это значит, тренер? – Эбби разговаривает с медсестрой. Мы сможем навестить его чуть позже, – сказал тренер.***
Эндрю остановился перед дверью, наблюдая за отблеском света на номере «310». Он собирался убить его, когда это прекратится. Джостен не должен был калечиться так часто, когда отчаянно хотел жить. Блондин приоткрыл дверь, проскользнув внутрь, стараясь не быть замеченным. Первое, что он увидел, когда зашел – это отсутствие рыжей палитры. Большая часть головы была забинтована, а та, которая еще осталась на виду – подстрижена под машинку. Это выглядело почти также плохо, как Балтимор. Из-за белого его шрамы и синяки были более заметны. А его лицо было слишком спокойным. Эндрю хотелось приложить руку к венке на шее, чтобы убедиться, что Нил жив. Он провел там всю ночь, отказываясь уходить, когда зашла медсестра. Эндрю не знает, была ли это Би, Эбби или Ваймак, но он был благодарен, когда все перестали надоедать ему. Эндрю заснул, опустив голову на руки рядом с Нилом, на случай, если понадобится ему, как только Нил проснется. Он должен был проснуться. Нил был борцом. Он был выжившим. Он бы не сдался сейчас.***
Все Лисы были разбиты и опечалены состоянием Нила. Прошло больше двух недель, но ничего не изменилось. Кевину удалось заставить Эндрю посетить только две тренировки. Рене иногда приносила блондину шоколад или быстрые перекусы. Он даже вышел как-то раз на спарринг, пока не вымотался достаточно, чтобы проспать здоровые 8 часов, согнувшись в неудобной позе. Команда не видела Эндрю все остальное время, так как казалось, что он не отходил от Нила. Доктор застал их в палате спустя месяц, чтобы передать не лучшие новости. – За последнюю неделю его показатели ухудшились. Если они не изменятся, то вероятность того, что он не очнется, выше. Собственно, никто никогда не задавал вопросов, но это был первый и, вероятно, последний раз, когда они застали такого Эндрю. Он стоял около Нила, мягко водя пальцами по чужой руке. Эндрю вылетел из палаты напряженным и с покрасневшими глазами. После того случая он перестал появляться у Нила ежедневно. Он где-то читал, что люди в коме все слышат, но это казалось абсурдным. Несмотря на это он пытался говорить с ним. Рассказывать о тупых новеньких и раздражающем характере Кевина.***
Он заметил, что волосы Нила начали отрастать, но это было медленно. В остальном ничего не менялось. Эндрю не знал, чувствует ли Нил что-то, и как он мог ему помочь. Все, что он делал, казалось бессмысленным. Кошмары начали возвращаться. Находиться в тишине было также трудно, как среди людей. Находиться рядом с тихим Нилом было еще сложнее, поэтому он перестал делать это. Иногда он доезжал до больницы, чтобы вернуться обратно. Иногда были дни, когда он не хотел вставать, и он занимал место у стены, чтобы наблюдать за Нилом, представляя, что тот поднимется с восходом солнца, чтобы отправиться на пробежку.***
У всех были экзамены, но благодаря своей памяти Эндрю не надо было готовиться. Он слышал, как Аарон жаловался на то, что такая память была только у одного из близнецов, а ему приходилось часами сидеть над химией и биологией. Медсестра, Джуди, хотя он и не спрашивал ее имя. Вошла в палату, чтобы проверить показания Нила. Он заметил, как она прикусила губу, вглядываясь в монитор, и что-то записала. Джуди взглянула на него, оценивая, прежде чем заговорить: – Мы скоро закрываемся, – Эндрю теперь редко оставался на ночь, поэтому Джуди спрашивала его, собирается ли он остаться. Она не была плохой. Он не сравнивал ее с Касс, Бетси или Эбби. Но он думал, что Би одобрила бы ее. Би сказала бы, что нет ничего плохого в том, что она не такая раздражительная, как остальные. Джуди приносила ему иногда чай и предложила подушку, когда он оставался слишком часто. Она не говорила сама, но отвечала на его вопросы, когда он спрашивал. – Что с ним? – Эндрю спросил. – Мм… Кажется, что он не собирается возвращаться, – врачи всегда смягчали обстоятельства, когда разговаривали с посетителями. Но Эндрю хотел знать правду. Джуди поняла это, поэтому она не пыталась недоговаривать. Возможно, это было еще одно качество, за которое он позволял ей иметь дело с Нилом. Она также никогда не упоминала шрамы. После этого Джуди выскользнула за дверь, оставив его одного. Он знал, что не услышит ничего лучше. Но это не значит, что он готов был это услышать. «Он не собирается возвращаться». Нил не вернется. Нил бежал, когда это случилось. Эндрю не знал, бежал ли он от чего-то. Это выглядело так, как будто он все время бежал от Эндрю. Как будто только сейчас у него получилось убежать. «Нил сбежал. Он не вернется». Это было слишком многое, что Эндрю мог хотеть. Он никогда не получал того, чего хочет. Нил – всего лишь несбыточная мечта. И жизнь забрала это, чтобы Эндрю не начал думать, что она может сбыться. – Нил... – он не собирался прикасаться к Джостену, пока он был без сознания, но сейчас он протянул руку, чтобы положить Нилу на шею. – И где же твое «Да»? Эндрю смотрел на него около двух минут, но лицо Нила все так же не менялось. Он наклонился, невесомо прижавшись губами ко лбу Нила, прежде чем уйти. Жизнь никогда не была на стороне Эндрю. И он знал, что это один из таких случаев. Он хотел бы знать, что он ошибается.***
Эндрю просыпается от кошмара. Кошмар, который преследует его последнюю неделю. Это Нил в Балтиморе. Как бы Эндрю ни старался, он никогда не успевает приехать вовремя. Это кошмар, в котором он находит Нила мертвым. Каждый раз. Возможно, ему стоит съездить в больницу. Джуди передавала ему привет, когда Ники ходил туда несколько дней назад. Но Эндрю не знает, станет ли от этого хуже. Он больше не мог прийти туда, зная, что ничего не изменится. Он боялся, что его кошмар повторится. Что Нил умрет, как только он придет. Что он может не успеть что-то сделать. Но он не знал, что должен был делать. Он прислоняется к стене и поднимает голову, чтобы наткнуться на дурацкую копию картины Мунка, которую кто-то из Лис притащил из музея. Ники решил повесить ее в комнате. Это «Крик», и Эндрю ненавидит экспрессионизм. Цвета в нем слишком темные и грубые, как будто хотят, чтобы их заметили. Они напрягают своим присутствием. Хотят разорвать тебя на части. Человек или существо на картине издает истошный крик, который Эндрю не может выпустить наружу. Это напоминает ему «Тревогу» и он думает, что картины одинаковы. Такой же мост, те же переливы воды, те же люди и красное небо отчаяния. Удушающее, почти как воздух в помещении. Но, если «Крик» – это только смесь отчаяния и ужаса, то «Тревога» – кульминация всего процесса. Она насмехается над ним. Как будто тревога свойственна всем людям, как будто он может так себя чувствовать. Так же, как куча людей поглощающих или издающих звук, но это не так. Потому что «Крик» один на картине. Он думает, что Нил не был бы экспрессионизмом, его стиль – импрессионизм. Нил – это «Звездная ночь» Ван Гога. Это мягкие мазки и пастельные тона Клода Моне. Это жизнь и яркость Альфреда Сислей. Это некая сюрреалистичность, которая растворяется внутри картины. Это что-то бесцветно исчезающее за мазками голубого и желтого, пока возвышающиеся кровь и пламя поглощают Эндрю. Эндрю чувствует себя изнеможённым. Этого достаточно, чтобы взять пачку сигарет и выйти на крышу, даже не подумав о том, чтобы найти толстовку, как будто осенью действительно тепло. Эндрю ненавидит Нила. Это правда, потому что Эндрю не врет. Но, по большей части, он ненавидит его из-за того, что Нил вызывает в нем слишком много эмоций. Эндрю слишком долго учился не чувствовать. Он слишком долго учился безразличию, чтобы защититься от боли. И, когда он нашел лучший способ обороны, в его жизни появляется Нил. Когда он слез с таблеток, то впервые пожалел, что не может заглушать мысли. Мысли – это демоны с тремя ногами и большими глазами, что сползли с картин сюрреалистов. Они почти не затыкаются, желая напомнить ему о замечательной способности – эйдетической памяти. Все всегда завидовали его памяти, «как круто – не учить уроки», «как же хорошо – помнить все с первого раза», «здорово запоминать все даты и номера, все имена». Никто не спрашивал его, хотел ли он запоминать это. Никому не было интересно, что такое на самом деле идеальная память. Никто не спрашивал, хочет ли он помнить ощущение рук на своем теле и воспроизводить шепот в своей голове, что понять, насколько это правда – становится невозможным. Он научился отключаться, ведь хуже зрительной памяти бывает то, что он точно помнит все фразы и большинство прикосновений. Иногда, когда кошмары возвращаются, ему требуется много времени, чтобы понять, где он находится. Он хаос, он грязный оттенок Марона и Умбры. И его экспрессионизм рушится рядом с Нилом. Он думает, что скоро сойдет с ума, превратившись в странную живопись на картинах Сальвадора Дали. Людям все равно, что он предпочел бы не вспомнить большинство темных ночей, которые отпечатались у него в памяти, чтобы возвращаться всегда, когда он подумает, что стало лучше. Как будто это так просто – заткнуть мысли. Нил должен был оказаться гребаной иллюзией его больного мозга, потому что только его больная эйдетическая память может сделать что-то настолько точное, что в это захочется поверить. Но он не знает, почему Нил Джостен вообще существует. Никто также не спросил его – хочет ли он помнить это лицо, когда не может его увидеть. Никто не спрашивал, хочет ли он просыпаться по утрам, уверенный, что видит перед собой рыжие волосы и светлую кожу. Даже Нил не спрашивал его об этом, когда влезал в его пространство, когда чуть не погиб в Балтиморе, и когда попал в больницу, чтобы безрезультатно пролежать там около года. Но Эндрю уже давно привык, что никто его не спрашивает. Без таблеток он может чисто мыслить, но это только приводит его к выводу, что Нил Джостен – слабость. А Эндрю ненавидит быть слабым. Любовь – это слабость. Привязанность – это слабость. Все то, что он отгонял от себя многие годы. Все то, из чего состоит Нил Джостен. Нил – это гребаное солнце, заполняющее каждый темный кусочек Эндрю, пока не спалит их все дотла, как будто там осталось так много. Эндрю хотел убить его собственными руками. Перерезать горло. Скинуть с крыши. Вот только он знал, что Нил утянет его с крыши вместе с собой. Он не мог убить свои чувства к Нилу. Но если бы он убил Нила, то тогда пропал бы смысл. Тогда пропали бы причины, которыми он пытался удержать себя. Причины, которые были у него на протяжении многих лет. Аарону больше не нужна его защита. У Ники есть для этого Эрик. Кевина больше никто не тронет, и Джостен отказался от нее сам. Никто больше не связывает его с миром, как будто вставать утром с кровати может быть нужным. Когда-то давно Кевин пообещал ему то, что не мог дать. Это была сделка ради сделки. Это было полностью бессмысленно, но Кевин как-то смог исполнить свое обещание. Как будто сам верил в это. Дэй смог дать ему то, из-за чего Эндрю все еще был жив. (Он уверен, что Кевин хотел, чтобы это было Экси. Что он действительно верил, что сможет заставить его найти смысл в Экси, как будто эта игра не была полной бессмыслицей.) Нил был проблемой. Он старался оберегать Эндрю, как будто ему это было нужно. Никто никогда не защищал Эндрю. Это лишнее. Эндрю уже ничего не чувствует. Не умеет. Не стоит думать, что ему это надо, что в нем еще остался ребенок, который надеется, что другая приемная семья не сломит его, что она сможет дать ему любовь и безопасность. Ему больше не больно. Нил с чего-то решил, что Эндрю нужно защищать. Что он хочет это делать. Что это ничего не стоит. «В следующий раз, когда кто-то назовет тебя монстром, мне придется его ударить» Эндрю доказывал себе, что Нил просто интересный. Что это временная ненависть. Что он когда-нибудь надоест Эндрю. Но что бы случилось в тот день, когда он нашел сумку Нила Джостена? В тот день, когда он увидел, какая опасность ему угрожала. Что случилось, если бы Нил не вернулся живым? С Лисами? Может горе, скорбь, страх, сожаление. Это была бы благодарность за сплочение лисов. У всех в тот день осталась бы дыра в сердце.