Обновление духа

— Тебе доводилось слышать о самурайском кодексе? Доума выдохнул резные клубни плотного дыма; белоснежные локоны девочки, спящей на несравнимо гигантских коленях демона, утопали в холодных табачных облаках, переплетаясь с длинными мужскими пальцами. Гютаро смотрел на отрубленную женскую руку перед собой с отвращением, тщательно то скрывая. Окоченевшая, с тонким слоем жёлтого, как жабья икра, жира, она ему претила до режущей боли в дёснах. — Нет. С чего бы им о нём рассказывать? — отрезал мальчишка, оскалом демонстрируя клокочущую в глубине груди злобу. Неведение о вырезанных на опаловых радужках иероглифах придавало ему смелости в диалоге. Впрочем, Доума понимал чужие эмоции. Наедине с детёнышами иерархией можно пренебречь. Мужчина кивнул на благоухающий кусок мяса в грязных детских руках, просыпав на него из чаши трубки горящий пепел. Обуглившиеся бесцветные волоски опалили кожу. — Полный аромат поздних бутонов камелии кроется под кожей в жидком янтаре. Это изысканное блюдо. Гютаро поспешил прикрыть рот рукой, почувствовав, как к языку подступила горькая желчь. Демон перед ним тихо засмеялся, не смея тревожить покой ослабшей малышки, припавшей к его бедру. — Что же, тогда я немножко поделюсь с тобой тем, что знаю. Только между нами, — Доума приложил плотный коготь к губам. — Наш господин такие разговоры не любит. Вечность — непреложная истина демонического естества. Постарайся это запомнить, крошка. Шёпот отдавался морозным эхом внутри черепа. Так звучал закон. Гютаро это хорошо запомнил. — Я думаю, правда, что нет ничего дурного в том, чтобы демону на полставки прислушаться к людским повадкам! — звонкий смех мужчины сменился треском табака в жерле трубки. — Говорят, что любая ситуация поддаётся разрешению, если оставить прежние усилия и подумать о ней в новом ключе, в новом разуме. Купаж женской плоти очень многогранен. Попробуй ещё. — Измениться? Так просто? — Нет. Обновиться. Под сенью снежной ночи не слышно, как под резцами трескаются кости.