Богохульник

Ведь сон прекрасен, как сирень. Красив, до жути идеален, Но этот сон был ядовит… И разбивал меня отчайно. daryxph

Право, Иван — истинный богохульник, чьё сладкоистомное стремление запятнать сие божество греет исполосованную грудную клеть. Готов воочию зреть, как из раскосых очей текут студёные слёзы — те истинный хрусталь, — дабы после сцеловывать их с небывалой ранее нежностью. Свято клянётся: своей благоухающей, подобно святым мощам, любовью осквернил бы эти яшмовые щёки. А у Яо их любовь имеет чудный фимиам сандалового дерева… — Я смею вас любит, услада моих очей, и ведь люблю с искрящейся теплотой сие горестные стенания да любил те раны на вашей живой плоти, — молвит он в который раз, с окаянной нежностью улыбаясь Китаю, пока недруги станут злословить: «Безбожная тварь». Яо давно уж понял: чтобы понять Брагинского, нужно сложить руки в безмолвной молитве и обратиться к выдуманному существу, коего тот ласково зовёт «Отец Небесный». Но пока Россия умирает в терзающей агонии, вплетая в свои дни бессмысленные молитвы, направленные ввысь. Яо также понял, что Иван способен, будучи в холодном поту и бреду, прижиматься к трупам, безмолвной земле, в коей похоронены русские, и гробу. Дурь в его голове никогда не утихнет, и Вану не остаётся ничего, кроме как обнять её. Вот только сколько бы Иван не поглаживал гиацинтовые ручейки вен, чувствуя под пальцами тепло Китая, по-прежнему в морском буйстве бьётся его сердце. От любви ли?.. Давно китайцу известно: уста Вани — изморозь на ветвях, на коих мёрзнут обласканные хладом русской юдоли пташки, те ищут в объятиях зимы покой да любовь, таков и Яо. Именно потому с искромётной надеждой целует этого некогда юнца, теперь же мужчину, надеясь растопить сей лёд в его груди. Увы, всё бесполезно… — Когда я умру, то из моей грешной плоти вырастут цветы, клянёшься моим светлым божеством, что сорвёшь один и будешь его любить так же, как и меня? — спросит он одним весенним днём, милой улыбкой дурача, и лишь один Яо знает, что за ней прячется печаль бытия и горестные муки. Право, Россия умеет просить о странных и неподдаюшимся объяснению вещах, от коих дрожь бежит по бледной коже Вана, но радует одно: тот отчаянно нуждается в утешении, и отныне ему не нужен Христос, чтоб излить скорбь. Китай искренне верит, что поможет России. — Печаль многих убила, а пользы в ней нет, но, дай Бог, из-за моего беззакония не охладеет в тебе любовь ко мне. Люби меня, Яо, потому что возлюбил Я тебя любовью вечною! — шепчет русский, одним лишь взором гроздей винограда — украсть чужое сердце им стремится — кланяясь ему со всем жаром своего сердца. О досада! О горечь! Они грозятся погубить душу вечно младого юнца с усталыми очами. — Я буду любить тебя, Ваня, совсем как ты любишь своего Бога, который, буду честен, совсем чужд мне. Нет! Я буду любить тебя ещё сильнее! Право, Ван Яо влюблён в его печальную прелесть бытия, пока тем временем морозный ветер пронизывает всё тело Китая да оголодало кусает, вынуждая дрожать…