Иногда действия имеют приятные последствия

Питер не знает, кто из них двоих виноват в непростой ситуации, в которой они сейчас оказались. Однако он думает, что во всём виноват Паркер. Голубоглазый чёрт, по совместительству его парень, который оправдывает звание чёрта и делает всё возможное, чтобы Питер корчился и извивался, не в силах противостоять его чарам. Паучьим чарам. Паркер же уверен, что виноват Питер. Именно он затеял всё это, когда заискивающе глядел на него своими щенячьими глазами и умолял провести эксперимент, чтобы узнать, как Паркер отреагирует, если он просто коснётся его запястий — там, откуда выделяется паутина, — пальцами или, может, языком? Откуда ему было знать, что если он проведёт языком по маленьким, рельефным бугоркам, то членом его парня можно будет заколачивать гвозди, и он кончит меньше чем через минуту, когда Питер припадёт к запястью губами и начнёт сосать? Он никак не мог этого знать. (Конечно, он отчаянно хотел всем сердцем, разумом и членом, что нечто подобное всё же произойдёт, потому что до смерти любил этого человека и хотел, чтобы ему было хорошо везде и всегда, но он не знал. Он готов поклясться, что он ни при чём). (Возможно, так и было, когда он сделал подобное впервые, но в последующие двадцать с лишним раз, когда он тайком припадал ртом к запястьям Паркера, он явно не был такой уж невинной овечкой). Кто бы ни был в этом виноват (вообще-то это всё Паркер, он от своих слов не отступится), это не меняет того факта, что Питер лежит на постели, уткнувшись лицом в подушку, в чём мать родила, пока Паркер, забравшись на него сверху, согревает его похлеще любого одеяла и выцеловывает шею. Ну, ничего криминального в этом нет, звучит довольно обыденно, верно? Только вот Паркер не просто целует его шею. Он, чёрт побери, языком вылизывает его метку, оставшуюся после укуса паука, перевернувшего и до сих пор продолжающего переворачивать всю его жизнь; она до ужаса чувствительная. Несколько лет она изредка зудела, когда он задевал её воротником, но Питер думал, что она уже успела затянуться и просто выглядела, как шрам. Как же чертовски он ошибался. — Пожалуйста, — всхлипывает он в подушку, ёрзая и подмахивая бёдрами, пытаясь хоть немного потереться до боли стоящим членом или сбросить Паркера с себя, чтобы перевернуться на спину и хорошенько себе подрочить. Он не знает, что из этого предпринять. Он знает лишь, что ему чертовски мало этого всего и что он очень хочет кончить. — Паркер, пожалуйста. Паркер гортанно хмыкает — вибрация разносится по всей шее Питера, и, блядь, он понимает, какие ощущения дарит вибратор, приставленный к клитору или головке члена. Его невыносимый парень ухмыляется, прижавшись к шее и вновь мазнув по метке языком. — Что такое, сладкий? Ты чего-то хочешь? — насмешливо спрашивает Паркер, сжимая бедро Питера, чтобы тот перестал ёрзать и тереться о простыни членом (чёртова суперсила), и Питер захлёбывается жалобным стоном. — Я, блядь, хочу кончить, ублюдок. Он всегда начинает грубить, когда не чувствует желанной разрядки, уж не обессудьте… хотя это никак не трогает Паркера: тот и не думает ускоряться. Он лишь осыпает влажными поцелуями шею и спину Питера и накрывает губами метку, посасывая. Питер хватается за простыни и выгибает спину от удовольствия, пронзившего позвоночник. — Господи, блядь, Иисусе, — рвано выдыхает он, ему кажется, будто он пробежал марафон, хотя эта изощрённая пытка длится всего пять минут. — Можно просто Паркер, — самодовольно хмыкает Паркер, поглаживая слипшиеся от пота волосы Питера и лаская пальцами бедро, которое держит мёртвой хваткой. — Ещё минута — и я тебя просто убью, если не дашь мне кончить, Паркер, — рычит Питер, пытаясь втиснуть руку между собой и простынями, чтобы схватить член и, может, достичь хоть какого-нибудь оргазма в этой жизни, но Паркер лишь хватает его за запястье и пригвождает его где-то над головой Питера. Если бы способность Паркера сохранять удивительную невозмутимость, несмотря на изнывающего от мук Питера, его не заводила, он бы его проклял. Питер стал рабом собственных сексуальных пристрастий и теперь лишь истекает смазкой, всё больше пачкая живот, пока Паркер издевается над ним, словно мокрый кот, замышляющий месть (что не так уж и далеко от истины), а он, словно грёбаный доктор Дулиттл, издаёт какие-то рыки и шипение, как бы говоря: Пожалуйста, ещё. Я люблю твои прикосновения. Я люблю тебя — Ш-ш, малыш, — успокаивающе тянет Паркер, коротко облизывая его метку на шее, и от каждого влажного прикосновения Питер дёргается, как от удара током. — Тебе будет хорошо, только позволь мне. Питер хрипло рычит и резко заводит свободную руку назад, чтобы попытаться хотя бы ударить Паркера по рёбрам, но и эту руку пригвождают рядом со второй. — Такой непослушный, да, котёнок? — Паркер двигает бёдрами и проходится твёрдым членом между ягодиц Питера. — Если ты просто скажешь то, что я хочу услышать, то скоро тебе будет очень хорошо, малыш. — Он царапает зубами метку, и от этого короткого прикосновения тело Питера неистово полыхает. И, блядь, он был бы рад сгореть дотла. — Пожалуйста, — хнычет он, срываясь на шёпот, горло словно сдавливает невидимая рука, он задыхается от невыносимой любви к этому ублюдку, продолжающему его истязать. — Скажи. — Горячее дыхание Паркера опаляет чувствительную кожу, губы замирают в миллиметре от того места, где Питер хочет их почувствовать больше всего, нуждаясь в них больше воздуха. — Скажи, и я дам тебе кончить. Питер пытается ещё раз оттолкнуть Паркера от себя, заведомо зная, что это бесполезно. Хватка Паркера на его запястьях крепка, и, приподнимая бёдра, он лишь прижимается задницей к горячей длине члена Паркера, желая только одного: остаться под ним навсегда. Задыхаясь от поражения и смаргивая слёзы, подступившие от болезненно-невыносимых ощущений внизу, он судорожно кивает. — Я виноват. Паркер хищно ухмыляется и оглаживает бок Питера, скользя вниз, чтобы обхватить его член ладонью и даровать разрядку, которой Питер так долго добивался. — Теперь можешь кончить, малыш. — Он обхватывает губами метку Питера и крепко присасывается. Питер кричит. Горячие струи спермы заливают всю постель и кулак Паркера, Питер корчится в экстазе. Паркер продолжает терзать его метку, языком прижимаясь к маленьким отверстиям, оставленным клыками паука. Питер бурно кончает, пока не закатывает глаза и не отключается в объятиях Паркера. Он невнятно что-то стонет, когда Паркер слезает с него и переворачивает его на спину. Паркер седлает его бёдра и хитро улыбается, глядя свысока; его голубые глаза искрятся озорством от того, насколько ослабло всё тело Питера. — Хороша расплата, а? Питер жалобно смотрит на него, потому что да. Если именно так Паркер чувствовал себя, когда Питер ласкал его запястья, то неудивительно, что он хотел, чтобы Питер испытал это на себе. Потому что ощущения просто охренительно невероятные. — Никогда не целуй меня туда на людях, умоляю, — хрипит он, постепенно приходя в себя. Паркер смеётся и наклоняется, чтобы поцеловать его. — Если не будешь трогать мои запястья, то по рукам. Питер целует его снова, потому что любит его и потому что просто хочет. — Приятно иметь с вами дело, мистер Паркер. Паркер юркает рукой под голову Питера, слегка оттягивая непослушные кудри, и щекочет припухшую и чувствительную метку. — Взаимно, мистер Паркер. Он мажет языком по губам Питера, — пока тот не успел наброситься на него с обвинениями в том, что он подлый ублюдок, — давая понять, что он только начал мстить за все те разы, когда Питер делал то же самое с ним. Когда Паркер наконец отрывается от него, Питер весь блестит от пота и спермы (и своей, и Паркера) и не может пошевелиться, даже если бы очень захотел или весь Нью-Йорк был бы в огне. О, и он с радостью взял бы вину на себя за ту непростую ситуацию, в которой оказался. А ещё он уже мысленно прикидывает, как бы так поцеловать запястья Паркера во время какого-нибудь патруля, просто чтобы узнать, что тот сделает в отместку. Всё-таки среди них двоих не только Паркер хитрый ублюдок.