Храм для мёртвого бога

Он опоздал. Он снова опоздал. Его прекрасный, его безупречный, единственный бог мёртв. Он так долго искал его и всё равно не успел. Помочь. Защитить. Его бог был таким сильным, и всё равно. Силы рано или поздно кончаются у всех. Кто-то убил его. Снова. Так подло всадив кинжал в подставленную спину. Наверняка разбойники, которые порой оказывались хуже демонов, бесчинствуя тут и там. Тело было ещё тёплым, а кровь постепенно останавливалась, но Хуа Чэн, заглянув в широко распахнутые глаза, вздрогнул, не увидев там ни крохотного отблеска. Тела богов бессмертны, они не тлеют и заживляют любые раны. Вот только его бога в этом теле уже нет. Душа исчезла, разбилась, не оставив за собой ни крохотного шлейфа. Это доказывало то, что проклятые канги истёрлись, исчезли без следа. Хуа Чэн обнял мёртвого бога и завыл. Слёз не было, был только отчаянный, рвущий горло крик осознания, что всё, что он делал, было напрасно. Храм навсегда лишился того, кому был предназначен, Призрачный Город, Дом Блаженства потеряли своё значение. И сам Хуа Чэн... ему так плохо, так больно, что собственное существование стало невыносимым. Разве он многого просил у судьбы? Только видеть его хотя бы мельком, помогать, оберегать, заботиться. Делать счастливым. Воздавать его врагам и быть самым верным слугой. У него не было никого, кроме Его Высочества, и мир, боги, люди, отняли даже его. Хуа Чэн принёс своего мёртвого бога домой. Омыл его раны, поделился энергией, чтобы они быстрее зажили. Вымыл и расчесал волосы, одел в самые красивые, мягкие одежды. Он не мог заставить себя похоронить его. Его Высочество так часто оказывался на пороге смерти, что было бы отвратительно оставить его снова одного. Беззащитного перед темнотой и временем. Его тело всё ещё было живо. Но, как бы Хуа Чэн ни молился, его бог уже не посмотрит на него. А ведь он так мечтал. Привести Его Высочество в свой город, в свой дом. Окутать богатствами, вознести его снова на Небеса только для того, чтобы все эти лицемерные твари подавились от зависти собственными языками. Чтобы все знали, что Алое Бедствие всегда будет на стороне Бога Войны в короне из цветов, что выкосит, вырежет его врагов, всех, кто посмеет хотя бы подумать что-то плохое. Он бы сделал Его Высочество самым почитаемым богом. Ведь он так достоин этого. Он... Он всё ещё может хоть что-то. Это было ужасно, кощунственно, неправильно. Позволить чужой душе занять тело его бога. Он заплакал, чертя сложную печать, слова заклинания резали губы и горло, он сплёвывал в сторону кровь, утираясь воротником, но не останавливался. Пожалуйста, пусть всё получится. Кто-то должен заместить его, оставить вечную память. Печать засветилась, но не зловещим алым цветом, как было описано в старой рукописи, найденной на Тунлу (Хуа Чэн тогда ещё посмеялся над тем идиотом, кто захотел бы провести подобный ритуал), а мягким, золотистым светом, так напоминавшим ауру Его Высочества. Хуа Чэн склонился у неподвижного тела, скрючиваясь под чужими сапогами. Он повторял и повторял снова и снова, пока свет не погас. Если он проклят Небесами, то нет большего проклятия, чем вечное одиночество. В рукописи говорилось, что призванная душа навсегда будет привязана к призывателю, и это самое страшное проклятие, ведь они оба никогда не будут свободны. Хуа Чэн хотел бы плюнуть в лицо тому, кто считал, что это - проклятие. Что нет ничего хуже. Тело пошевелилось. Вздохнуло шумно, закашлялось. Хуа Чэн лежал у Его ног и не мог подняться. Не мог заставить себя открыть глаза и посмотреть на то, что сотворил собственными руками. Как смеешь ты думать о том, что тебе плохо? Что тебе больно? Его Высочество умер, потому что ТЫ опоздал. Ты, который мнил себя его самым преданным верующим и клялся, что защитишь. Тело зашуршало одеждами, поднимаясь и садясь на пол. Кто это будет? Плевать, кто, если это не он. - Тебе больно? - раздался голос. Так похожий на голос его бога, но чем-то неотличимо отличающийся. К нему потянулись сильные, тёплые руки, поднимая и переворачивая. Хуа Чэн с трудом распахнул глаз, всматриваясь в смазанное из-за слёз лицо. Его окровавленные пальцы вцепились в белоснежный подол, а голос походил на зов сумасшедшего: - Пожалуйста, будь им. Я сделаю всё, что хочешь. Я не могу потерять его... Пожалуйста, будь моим богом... Мягкие карие глаза распахнулись изумлённо, но на губы всё равно легла мягкая, неуверенная улыбка. У его бога никогда не было такой. Но Хуа Чэн всё равно цеплялся за этого чужака, не в силах отпустить, потерять ещё и его. Кого-то, кто точно так же как и Его Высочество, увидев его впервые, смотрел с теплом и беспокойством (не заблуждайся, Его Высочество смотрел так на всех). И руки, мягкие, нежные. Они притянули его ближе, обняли, пока Хуа Чэн захлёбывался слезами и мольбами. - Я здесь. Я рядом. Он не заверял своим мягким голосом, что всё будет хорошо. Не будет, потому что Се Лянь мёртв. Но он был рядом. Он позволял плакать, не называл ничтожным и слабым. Окружал теплом и незнакомой, божественной энергией. Проклятые канги исчезли, и тело снова наполнила сила. Мягкая, ласковая, оплетающая и баюкающая в своей заботе. Хуа Чэн плакал до тех, пока вместо слёз из глаза не потекла кровь. Её вытерли заботливо и нежно, без толики брезгливости. Хуа Чэн снова чувствовал себя бесполезным, беспомощным ребёнком, каким был, когда его бережно подняли на руки и опустили на кровать. Он всё ещё не отцеплялся, мечтая вжаться и исчезнуть, раствориться. Тёплая энергия укутала как одеяло, вымывая из тела холод, который преследовал Хуа Чэна, кажется, с самого рождения. - Я здесь, - он почувствовал мягкое прикосновение к волосам и не смог ему воспротивиться. - Я здесь, не бойся. Демоны не спят. Не спят, если не выматываются настолько сильно, что не в силах держать глаза открытыми. Хуа Чэн проснулся в одиночестве, в панике вцепился пальцами в простыни и вздрогнул, когда услышал тихое: "Я здесь". - Я нашёл одежду в соседней комнате и переоделся, ничего? Даже если бы Хуа Чэн не был так близко знаком с Его Высочеством, то никогда бы не спутал этого человека с Се Лянем. Этот человек зачесал волосы в высокий хвост, чтобы не мешались, нашёл где-то простые чёрные одежды и сверху надел одно из алых ханьфу Хуа Чэна. Теперь он был похож на бога меньше всего, несмотря на то, что от него исходила божественная энергия. Скорее на грустного призрака. Мягкие глаза поменяли свой оттенок, будто в тёплый карий плеснули серого. Взгляд не был пустым, но... он был другим. Хуа Чэн не знал, плакать или смеяться, потому что он никогда не сможет спутать этого человека со своим богом. - Ты в порядке? - бог пересел с кресла у окна (наверняка любовался садом) обратно на кровать. Посмотрел внимательно, будто виновато. - Прости, ритуал притянул другую душу, мою. Не того, кого ты хотел вернуть. - Он не вернётся, - Хуа Чэн перевернулся на спину, закрывая лицо рукой. - Его душа исчезла. Я просто... я так не хотел, чтобы о нём забыли. - О нём не забудут, - прозвучало твёрдо. - Пока о нём помнишь ты, о нём не забудут. Он всегда будет в твоей памяти. - Я подвёл его, - прошептал хрипло, горло всё ещё скребло от слёз. - Я так подвёл его... - Смерть приходит за всеми, и это самая большая печаль, - грустно проговорили в ответ. - Но я обещаю, что останусь с тобой. Пока тебе это будет нужно. Рука была тёплой, бережной, что не поддаться её прикосновениям было невозможно. И от того неимоверно больно. - Мой бог не мог быть столь ласков к этому ничтожному, - упрекнуть не вышло, вместо этого голос показался тонким и жалобным. Его снова погладили по волосам, перевернули, подвинули, укладывая щекой на тёплые колени. - Я не смогу заменить его, прости, - голос был наполнен неподдельной печалью. - Но я всегда буду рядом. Хуа Чэн мог бы сказать, что этого достаточно. Что если не Се Лянь, то хотя бы кто-то, кому его существование не будет безразлично. Это так ужасно, что он готов уцепиться за любую тварь, что подарит ему немного ласки. Что он готов (уже) привязаться всем своим существом к кому-то, кто никогда не будет его богом. Призванная душа будто читала его мысли, прикосновения стали нежнее, а в мёртвое тело потекла живая энергия. - Ты скорбишь, тебе больно и плохо, и это нормально, когда теряешь того, кого любишь. Ты можешь плакать, никто этого не увидит, а я не посмею и не захочу осудить. Ты можешь оплакивать его так долго, пока тебе не станет легче. И Хуа Чэн плакал. Он засыпал в слезах и просыпался с ними же. Он бредил и просил прощения. Он так сильно ненавидел себя, он должен был остаться один, умереть следом, но всё равно раз за разом получал утешение и ощущение тёплой энергии вокруг и внутри своего тела. - Я здесь, - шептали ему, вытирая слёзы, гладя по дрожащей спине, по плечам, по волосам. Обнимая и укачивая, напевая что-то, чтобы он, измученный горем, уснул хоть ненадолго. - Я здесь, я с тобой. Ты не один. Хуа Чэн задыхался в этой ласке, кусал губы от жгущей изнутри ненависти к себе и никак не мог разжать руки. Он проснулся от нежных поглаживаний. Слёзы высохли, горло немилосердно драло, будто он снова был жив и страдал от обезвоживания. - Подожди, я сейчас. Краешек ханьфу выскользнул из ослабевших пальцев, Хуа Чэн успел лишь мазнуть ими воздух. Но от него отстранились только затем, чтобы приподнять и напоить остывшим, тёплым чаем. - Тебе лучше? Хуа Чэн поднял взгляд на обеспокоенное лицо. Вгляделся внимательно и с облегчением отметил - нет, не похож. В нём есть доброта и нежность, но не ко всему миру, а лишь к ничтожному демону, приютившемуся в руках. - Не знаю. Пусто. - И это нормально, - заверили его, снова обнимая. Демон уткнулся лицом в чужую грудь, ощущая незнакомый запах мяты и травяного чая. Совсем не похож. Это было неправильно - чувствовать признательность и такое всеобъемлющее облегчение пополам с опустошением. - Как твоё имя? - пробормотал глухо в одежду. - Я забыл его, - ответили со смешком. - Кажется, и теперь стал Безымянным Богом. Титул меня устраивает, но без имени как-то не удобно. Придумаешь? Хуа Чэн поднял голову так резко, что боднул макушкой бога в подбородок, заставив зашипеть и рассмеяться. Конечно же, он не Се Лянь. И всё же... Он был рядом. Он пообещал остаться. Он прикасается без брезгливости и неприязни. Он смотрел спокойно и ласково. Хуа Чэн только сейчас начал по-настоящему осознавать, сколь многим его обделили с самого рождения. Как долго он был один. - Лей Линг. Бог рассмеялся. Звонким, заразительным смехом. - Лей как гром? А Линг как сострадающий? Это так мило, спасибо. - Если не нравится, придумай лучше. Он не был так хорошо образован, хоть и старался учиться чему-то новому. Куда ему до врождённого изящества. - Нет, мне всё нравится, - улыбнулся Лей Линг, щекотно потершись носом о чужой висок. - Мне нравится имя, ведь его дал ты, А-Чэн. Я же могу так тебя называть? - ... Можешь. Он даже не думал, что это имя кто-то сможет называть так просто. Без страха, без ненависти. С заботой и удовольствием. - Как на счёт того, - Лей Линг облизнул губы, - чтобы навести шороху на Небесах? Эти лицемерные дряни не должны жить так просто. Хуа Чэн почувствовал, как на его губах отражается такая же зловещая улыбка. Да, они вдвоём станут вечным, нерушимым храмом Богу Войны в короне из цветов. - Несомненно. Над их головами раздался тяжёлый гул, тела скрутило, сжало, склеило вместе. А когда демон распахнул глаза, то увидел отупелые лица сбежавшихся на шум небожителей. Где-то неподалёку мелькнула знакомая аура, и Хуа Чэн незаметно кивнул Хэ Сюаню. - Это что, Алое Бедствие?! - взвизгнул кто-то, и богов затопила паника. Лей Линг облокотился на его плечо, с нескрываемым удовольствием наблюдая за нарастающим безумием. Хуа Чэн поймал себя на мысли, что однажды мог бы полюбить эту улыбку.