Остальное подождёт

Слава, сколько бы лет ему ни было, навсегда останется маленьким ребёнком. И в этом состоянии его души заключается контраст с рано повзрослевшим Мироном. Слава не безответственный, нет, он просто весёлый, жизнерадостный, иногда наивный и сентиментальный, любит приключенческие книжки вроде историй Жюля Верна и играть в снежки. Длинные руки безусловно помогают в этом деле, значительно увеличивая дальность полёта снежных снарядов. Слава умеет быть серьёзным: в определённые моменты жизни, разговаривая с ним, Мирон видит перед собой по-настоящему взрослого мужчину. А сейчас он смотрит, как во дворе, громко ругаясь и ещё громче смеясь, Слава обстреливает снежками боевую крепость местных подростков. Через полтора часа, когда уже стало темнеть, он, радостный, появляется в дверях. Снег лежит на шапке, на выбивающихся из-под неё волосах, на плечах, в складках штанов, в ботинках и даже в карманах. Мирон лишь устало хмыкает. Наверное, если бы Слава был таким же спокойным (а иногда даже унылым) как он, им было бы вместе не так хорошо. Трахаться с детьми — плохо, но что делать, если ребёнку уже тридцать? Мирон снимает со Славы ушанку и смахивает с неё снег рукой, пока тот разувается и уже спешит вытереть талую воду носками. После Слава снимает куртку и вешает её на крючок у двери, трясёт головой, словно собака, избавляясь от висящего на чёлке инея. Мирону это кажется забавным, он тихо смеётся, прикрывая рот ладонью. Слава, швырнув в сторону шерстяные перчатки, налетает на Мирона, заключая его в крепкие объятия. Слава похож на довольного котёнка: он в наслаждении прикрывает глаза, улыбается — того и гляди начнёт мурлыкать. Мирон одобрительно хлопает его по спине. — Я нагулялся, забери меня обратно, — цитирует Слава какой-то мем из Интернета. Мирон тоже улыбается. Хочется, конечно, сказать Славе что-нибудь хорошее. Прошептать "я тебя люблю", "ты такой милый"; предложить чай-кофе-какао. Но зачем? Тут и без слов всё понятно, поэтому какое-то время они просто стоят в обнимку в коридоре. У Славы холодные руки, и он, умело этим воспользовавшись, засовывает их под домашнюю футболку Мирона. От неожиданного холода Мирон вскрикивает и пытается отойти, но Слава не даёт улизнуть, прижимая его к стене и продолжая греть руки об рельефный пресс. Это то ли слишком холодно, то ли слишком щекотно, Мирон не может определить, он только заливисто смеётся и просит Славу перестать это делать. — Ха-ха, Мироша, ты такой тёплый! — А ты такой подлый! Тогда в ход идут специальные приёмы боевого назначения. Есть специальные штучки. Славу этому учили в ФСБ, Мирона — в МИ-6. Чтобы вывернуться из хватки можно использовать два варианта действий: атака (начать щекотать его в ответ) и защита (нырнуть ему в ноги и пролезть между ними). Собственно, так Мирон и делает. То ли приняв свое поражение в этом поединке, то ли уже согрев руки, Слава прекращает свои домогательства и заводит кисти за спину так, словно сейчас этого двухметрового гражданина будут заталкивать в автозак или пихать в другое тесное казённое пространство. Мирон-то знает, что пихать надо не Славу, а в Славу. — Папа в детстве не говорил, что нападать на своих плохо? — с укоризной интересуется Мирон. — Папа не говорил, но, может, папочка расскажет? — Слава намекающе дёргает бровями. — С радостью, — Мирон словно принял вызов, — Давай в душ. Когда Слава скрывается за дверью ванной, щёлкая замком, Мирон закрывает окна, включает обогреватель, стелит чистое постельное бельё, наливает воды в стакан. Комфортная среда, так сказать, всегда максимально важна, особенно учитывая чувствительность Славы к температуре и влажности: он никогда не может достаточно раскрепоститься, если в комнате слишком холодно или слишком душно. Мирон не забывает ни одной детали. Аккурат по завершении его возни, в спальне появляется Слава. Он садится на кровать, поправляя белоснежную простыню, вопросительно смотрит на Мирона своими огромными глазами. — Чего ты хочешь? — спрашивает он первым после продолжительного молчания со стороны Мирона. — Я хочу узнать, сколько раз ты сможешь кончить за ночь, — низко шепчет он, — Хочу поставить зеркало напротив, я же обещал тебе, помнишь? Хочу попробовать что-то необычное. Ещё бы вспомнить, когда у них был обычный секс, конечно... Слава нервно сглатывает. Вряд ли он покажется себе в зеркале таким же сексуальным, как кажется Мирону. А глядя на себя со стороны можно лишиться либидо лет на пять вперёд! Но будь что будет, черт с ним. — Ошейники. Вибраторы, какие угодно, — Слава пытается упомянуть все, что сильно его заводит, дабы выдержать грядущий секс-марафон, — Можешь придушить меня. Амилнитрит, обязательно. И сделай мне массаж для начала, я умру без него. — Запреты? — Не бей и не связывай меня. Без игр с электричеством. И без зажимов. Если будешь душить, то не целлофаном. Не затыкай мне рот. Твои условия? — Будь послушным мальчиком. Оставайся со мной. Отвечай на каждый мой вопрос. Стоп-слова? — Красный-Жёлтый-Зелёный, мы оба знаем. — Мне стоило уточнить, — Мирон встаёт с кровати, — Ложись на живот и закрой глаза. Не открывай, пока я не скажу. Мирон готовится к сессии основательно. Переставив лампу с тумбочки на пол, он регулирует светильники на потолке, не выключая свет полностью; оставляя его совсем слабым. Тумбочку же занимают предметы поинтереснее. Через пару минут на ней уже лежит все, что просил Слава. Вибратор Мирон выбрал не слишком большой, потому что он знает, как амилнитрит влияет на его партнёра: ему, естественно, будет этого мало, он будет просить, стонать, умолять, унижаться как угодно. И Слава просто должен видеть себя в такие моменты. Поэтому из гардероба Мирон приносит большое, чистое зеркало. Ошейников у них несколько, все, как ни удивительно, не из секс-шопа, а из зоомагазина, молоденькая продавщица которого влюблена в Мирона и уверена, что он очень любит собак. Ну, да, собак, их самых. Слава, погавкай. Погавкает, обязательно погавкает, что угодно сделает, когда вдохнёт. Один ошейник — металлический, с шипами внутри. Славе чертовски нравятся следы, которые оставляют они, впиваясь в его шею. Второй — кожаный, он едва застёгивается на Славе (и вообще не сходится на Мироне), а потому сильно душит. Третий — цепь-удавка, прекрасная вещь, которую Мирон и собирается использовать сейчас. Амилнитрит — особая вещь, с которой надо обращаться аккуратно и, как правило, контролирует это Мирон. Безусловно, эффект от препаратов фантастический: мышцы Славы расслабляются, его чувства обостряются в десятки раз, он получает невероятные ощущения. Его возможности в сексе тоже значительно увеличиваются, а это важно, особенно сегодня. Правда, побочные эффекты у амилнитритов тоже есть: после каждого их использования голову Славы пронзает острая боль, и она настолько сильна, что весь день Слава нуждается в заботе. С верхней полки Мирон достаёт заветный флакон. Таким образом, на тумбочке умещается ошейник, баночка с препаратом, вибратор, бутылочка миндального масла, пачка презервативов, коробка перчаток с напылением из талька, салфетки и тюбик лубриканта. Мирон чуть наклоняет зеркало, стоящее у стены и приступает к массажу. Когда руки Мирона мягко касаются спины, Слава вздрагивает. Очевидно, он застудил себе плечи и шею сегодня на улице, а потому массаж будет немного болезненным, зато полезным и разогревающим. Сначала Мирон просто массирует его кожу, давая привыкнуть к движениям, затем наливает в ладонь миндальное масло, растирает его по спине Славы, начинает надавливать сильнее. Слава рефлекторно дёргается, шипит сквозь зубы, это немного больно, но расслабляет. Было очень неприятно, если бы массаж ему делал кто-то другой. С Мироном приятно все, с Мироном всегда хорошо. Разогревая мышцы партнёра, Мирон обращает внимание на каждую реакцию его тела, подёргивание каждого мускула что-то означает: есть определённые точки, которые трогать не стоит, а есть такие, едва почувствовав пальцы на которых, Слава млеет и тает. — У тебя такая податливая кожа, — констатирует Мирон, защипывая её на загривке, — Тебя приятно держать в руках. В ответ Слава томно вздыхает, ибо это именно такая точка. Мирон продолжает надавливать на неё пальцами, двигая ими вверх-вниз вдоль позвоночника. Он соединяет пальцы, кладет ладони Славе на спину. Едва касаясь бледноватой кожи, проводит от крестца к шее, к области между шеей и плечом, к плечевым суставам. Слава громко дышит, иногда негромко вскрикивает, но это всё ещё не жёлтый, потому что это делает Мирон. Тогда, заметив, как розовеет кожа под ладонями, он переходит к круговым движениям. — Нравится? — с довольной улыбкой спрашивает Мирон. — Да, — отвечает Слава и стонет, выгибаясь в спине, когда Мирон переходит на его плечи. — Перевернись на спину. Слава послушно выполняет. Горячие мышцы соприкасаются со свежей прохладной простынёй, это чувствуется небывалым облегчением, как из бани прыгнуть в снег и забежать обратно. Добавив ещё масла, Мирон продолжает разминать плечи партнёра, сжимая их в ладонях как можно сильнее и наблюдая за реакцией Славы уже на его лице: он шумно втягивает воздух сквозь зубы; зажмуривается; сдвигает брови. Мирон наклоняется, не прекращая мять его в руках, словно неудачную скульптурку из глины. О, нет, если Слава и создан из глины, то из лучшей белой глины и является самым ценным произведением искусства, которое все миллиардеры и шейхи не смогут у Мирона выкупить, даже скинувшись. Уж настолько велика его цена. — Это тело заслуживает хорошего секса, — улыбается Мирон куда-то Славе в шею, — Но я хочу попробовать тебя на вкус. Не дожидаясь ответа, он спускается немного ниже и совсем слегка задевает сосок Славы языком; затем уверенно лижет его, то напрягая язык, то расслабляя его; широкими мазками, оставляя на нём блестящую в тусклом свете слюну. Слава вздыхает, Мирон прижимает его руки к постели своими и, неизвестно зачем, простонав, оставляет около соска небольшой, но ярко-красный засос. На коже Славы еще остался приятный шлейф кокосового геля для душа. Отметины вроде засосов и укусов — тоже общая страсть, позволяющая Славе быстро возбудиться, а Мирону — почувствовать собственную власть над ним. — Чего ты хочешь сейчас, Слава? — Хочу всё, что ты умеешь. Я готов сделать что угодно, лишь бы ты продолжил. — отвечает он на одном дыхании. Довольный таким ответом, Мирон слезает со Славы и приказывает ему поджать колени. Слава выполняет, уже предвкушая его действия, пытаясь их угадать. С чего же Мирон начнёт, имея столько вариантов? Слава подключает максимум своей фантазии о вибраторах, но вдруг слышит шелест картона: это Мирон извлекает из коробки две латексные перчатки. Звук, с которым он натягивает их на пальцы, он ужасно заводит. Слышится щёлчок тюбика со смазкой, Мирон наносит немного на руку и комментирует: — Начнём мы с простого. Кончишь от моих пальцев, Слава? — Да. Да, я кончу, — в нетерпении кивает он. — Готов? — Да. Указательный палец Мирона оказывается у входа, легко проталкивается внутрь, Мирон двигает им внутри нарочито медленно, затем добавляет второй. Его толстый член раз за разом так хорошо растягивал Славу, что сейчас кажется, будто в его задницу можно засунуть всю кисть руки. "Надо как-нибудь попробовать трахнуть его кулаком" — думает Мирон. Пальцами второй руки он обводит сжимающееся колечко мышц, почти не надавливая. Слава ёрзает на простынях, но Мирон будто специально толкает пальцы куда угодно, но не по простате. Естественно, чтобы Слава смог кончить от этого, понадобится много времени, слишком много. Поэтому на помощь приходит амилнитрит. У Славы уже выработался рефлекс на звук открывающегося флакона с веществами: едва ли он услышит его, как член становится ещё твёрже, даже если казалось, что твёрже некуда. Амилнитрит одинаково эффективен при вдыхании и ртом, и носом, но Слава обожает ощущение, когда Мирон приставляет баночку к его губам. В любом действии с его губами Слава чувствует какую-то подсознательную эротику. Наверное, любой предмет, оказываясь у его рта, ассоциируется у Славы с членом, который он бы с удовольствием взял в рот даже прямо сейчас. — Сделай неглубокий вдох, медленно. От резкого вдоха у Славы бы оторвало все системы контроля своих действий, поэтому Мирон и попросил не увлекаться. Не очень сильный вдох просто слегка расслабит его, добавит возбуждения и эмоций. Так, собственно, и случается. Наклонив голову назад, Слава видит будто сквозь закрытые веки. Перед его глазами прыгают переливающиеся цветные пятна, они постоянно меняют форму и, как кажется, консистенцию, это словно анимированный экран загрузки, загрузки чего-то большего... — Ты со мной? — Да, — резко, словно выныривая из воды, отвечает Слава, — Да. Теперь прикосновения Мирона к анусу ощущается несколько ярче, приятнее, а для усиления эффекта, он решает ещё и разнообразить их. Сначала Мирон проводит скользким пальцем от отверстия до мошонки Славы, играет с его невероятно тонкой кожей; ведёт обратно, ниже; снова гладит анус подушечкой пальца, проникает на одну фалангу и вытаскивает, вводит внутрь снова, поглубже; потом второй; сгибает и разгибает пальцы, наслаждаясь пластичностью. И знает, что Славу можно добить словами: — Если бы ты только видел свою дырочку сейчас, мои пальцы так легко в неё проникают. Они так сгибаются в ней, ты так хорошо их сжимаешь. Я бы с радостью заменил их на свой член. В ответ слышится только тихий и низкий стон. — Но у тебя обязательно будет возможность увидеть, просто потерпи. Слава не уверен в том, что хотел бы видеть. Картина наверняка максимально непристойная, но вместе с этим и весьма возбуждающая. Это будет стыдно видеть и очень стыдно признавать, но не в этом ли смысл? Хотя, сейчас обоим явно не до смыслов: Мирон как-то по-особенному поворачивает пальцы внутри, толчками постепенно вводит их глубже, совсем слегка дотрагивается до округлой простаты. Тело Славы тут же отзывается громким стоном и резким сокращением сфинктера. — Прекрасно, — сообщает Мирон и надавливает немного сильнее. Член Славы, лежащий на его животе, пульсирует настолько сильно, что Слава слышит этот ритм, и слышит везде: в груди, в затылке, в согнутых коленях, в широко разведённых бёдрах. Соблазн открыть глаза становится как никогда велик, хочется распахнуть веки и просто ослепнуть от ощущений и света, который Славе почему-то представляется куда ярче, чем он есть. Настойчивые поглаживания Мирона внутри сводят с ума: Слава мечется по постели, насколько это позволяет ему позиция; он стонет и протяжно скулит, вскоре, кончая и вызывая этим улыбку у партнёра. Мирону это реально нравится. Нравится, как вытягиваются губы, как вздымается в тяжёлом дыхании грудь, и даже сомкнутые веки не могут скрыть от Мирона закатывающиеся в потоке удовольствия зрачки. Он достаёт из картонной коробки салфетку и вытирает сперму со славкиного живота. Ложится рядом и, все ещё не дав разрешения открыть глаза, торжественно объявляет: — Очко! Одно очко в твою пользу. Мирон припадает к губам Славы, ещё не настолько пришедшего в себя, чтобы отвечать на поцелуй. Целоваться во время сессий Мирон всеми силами избегает, хочет сохранять суровую доминирующую позицию, а вот Славе его желанных губ всегда не хватает. Поэтому сейчас этот благородный жест — своего рода награда, поощрение, показывающее, что Слава молодец. Не то что бы кончить от массажа простаты — великое дело, просто впереди ему придётся сделать это с самыми разнообразными предметами в заднице. С закрытыми глазами недолго и уснуть, особенно если ты только что обкончал свой живот и так расслаблен, но из полусна Славу выдёргивает голос Мирона. Он не помнит, выходил ли Мирон из спальни, что делал и вообще, сколько времени прошло. Для него после оргазма все звуки куда-то пропадают, восстановить цепочку событий становится трудно. — Встань в коленно-локтевую. Ноги ощущаются приятно мягкими и пружинящими, Слава чувствует какую-то небывалую лёгкость в конечностях, она определённо ему нравится. Он несколько раз надавливает коленом на матрас, чтобы проверить, что имеет большую упругость, но измерить это Славе всё равно не удаётся. Он выбирает позицию поустойчивее. Мирон присаживается у изголовья кровати, перед лицом Славы. Сначала он снова даёт ему вдохнуть амилнитрит, а затем, закрыв и убрав флакон, берет в руки силиконовый вибратор. Слава чувствует большой палец Мирона на своей нижней губе и догадывается открыть рот. Игрушка медленно ложится на его язык, двигается по нему, едва задевая заднюю стенку горла, Мирон дразнит Славу: постанывает так, словно засовывает Славе в рот не кусок полимера, а собственный член. Некоторые игрушки надо хранить при особой температуре и влажности, но все они прекрасно хранятся у Славы в заднице. Толкать вибратор глубже Мирон не будет, несмотря на то, что от такого количества нитритов глотка Славы расслабленна как никогда до этого. Просто это не имеет смысла, а вот подавиться им Слава может. Не хочется навредить. Пусть пока похотливо лижет его, сосёт. Они оба знают, чей половой орган представляет Слава с вибратором во рту. Звуки, издаваемые Славой в этот момент удивительны, но у Мирона план иной. Он вынимает из его рта силиконовую игрушку. — Открой глазки, Слава, — говорит Мирон таким слащаво-злодейским голосом, что Слава не может определить: хочется ему застонать или провалиться сквозь землю. Мирон садится с другой стороны кровати, чтобы не загораживать Славе обзор на самого себя. Слева от Славы Мирон, аккуратно водящий вибратором по его анальному отверстию. Справа — огромное зеркало, в котором Слава это видит. И, на удивление, он не кажется себе особо нелепым; бегло смотрит на себя в отражении, оценивает свою эрекцию, присваивая ей третью степень из пяти и стыдливо утыкается лицом в скрещенные локти. — Нет, Слава, я хочу, чтобы ты смотрел, — Мирон поднимает его голову за подбородок свободной рукой. И Слава смотрит. Смотрит, как игрушка в тонком светло-оранжевом презервативе медленно погружается в его отверстие, выходит из него, входит под другим углом. Смотрит, как Мирон похотливо улыбается глядя на это. Смотрит, как сам невольно подаётся навстречу вибратору. Он не может спрятать глаза или отвести взгляд — Мирон не разрешил — но сейчас он хочет сделать это больше всего на свете. Нет, это безусловно приятно, каждая мышца Славы сейчас чувствуется как густой кисель, залитый под кожу и плотно присосавшийся к костям. Но смотреть на это... Слава чувствует себя извращенцем. Почему-то он все же не решается произнести стоп-слово "красный" или хотя бы обозначить это ощущение как "жёлтый", хотя ему и очень стыдно смотреть на себя. Главная задача Мирона сейчас — не превратить это в душевную травму. На языке, словно на пинбольном поле, прыгает и отскакивает от щёк это несчастное "жёлтый", Слава не забывает стоп-слова, нет. Наверное, он просто не хочет расстраивать Мирона. А Мирон продолжает, он вводит вибратор, двигает им внутри, толкая его ладонью и вытаскивая тремя пальцами; не устанавливая темп: медленно, но все ещё рвано. Видя, как на глазах Славы, уставленных в зеркало, скапливается влага, он решает сжалиться. С тумбочки берёт кислотно-жёлтую баночку и двумя пальцами откручивает крышку, молча даёт Славе сделать вдох и, не закрутив крышку обратно, ставит на прежнее место. Анус Славы расслабляется и позволяет вибратору двигаться ещё легче. Стимулировать им простату Мирон не торопится. Ждёт, когда Слава начнёт умолять. Мирон берет член Славы рукой, делает несколько движений по его длине, задевает уздечку на головке пальцем и, — о, боже, — наконец-то Слава получает хоть какое-то наслаждение, но Мирон тут же убирает руку. Продолжая подбирать "ракурс" входа вибратором (будто не зная правильный), Мирон гладит бёдра Славы, чувствуя, как разогрелась его кожа и как он дёргает ими навстречу плавным движениям. Значит, ему нравится, но можно сделать и лучше, и это нужно сделать, чтобы Слава осознал свою сексуальность в эти минуты. Свободной рукой Мирон берет Славу за подбородок, побуждая снова открыть рот. — Разве тебе не нравится видеть себя таким? Таким горячим, влажным и возбуждённым, таким готовым на всё. Каждая клетка твоего тела умоляет меня продолжать, продолжать вводить в тебя самые разные игрушки, трахать тебя ими как сейчас. — Слава коротко выдыхает, — Иногда ты снишься мне точно такой же. Размыкаешь свои губы, высовываешь язык, убираешь мокрую от пота чёлку со лба. В очередной раз просишь, чтобы я тебя вдавил тебя грудью в матрас и отымел как следует. И когда мне это снится, я просыпаюсь с каменным стояком. Славе уже не стыдно, потому что он не видит ни единого признака стеснения у Мирона. Все-таки становится понятно, кто здесь на самом деле извращенец. Слава снова обращает взгляд на зеркало и стонет, когда от вида на самого себя (такого грязного) его отвлекает резкий всплеск: это Мирон, в кои-то веки, смилостивился и попал вибратором по простате. Слышится щёлчок кнопки и игрушка начинает ритмично вибрировать внутри. Мирон придерживает её пальцами, чтобы она не сместилась с простаты никуда. Славе очень хочется, наконец, взять в руку свой член, но если он уберёт хотя бы одну — потеряет равновесие и упадёт. — Потерпи, Слава, — нежно говорит он, — Скоро ты кончишь. Слава стоит на четвереньках с вибратором в заднице, тяжело дышит ртом, пытается двигаться, имитируя фрикции. Игрушка вибрирует недостаточно сильно, чтобы Слава мог кончить, это приятно, это не больно, но, черт возьми, Славе хочется большего, Славе хочется кончить, обрадовать Мирона своим выражением лица, испачкать спермой простыню, обкончать тут всё вокруг. Он никогда об этом не говорил (да и Мирон инициативы не проявлял), но ужасно хочет хотя бы один раз в жизни кончить Мирону на лицо. Но пока что приходится довольствоваться его рукой, которая обернула член Славы у головки и не производит ни единого движения. Через пару минут оргазм все же накрывает: Слава изливается Мирону в кулак и пропадает в эйфорических цветных фигурах перед глазами. Мирон тут же выключает вибратор и вынимает его, треплет по голове и отсаживается на край, чтобы Слава мог свалиться на простыни и полежать минут двадцать. Мирон знает, что этот оргазм — не конец, и уж тем более не предел, поэтому по прошествии какого-то времени хочет в очередной раз возбудить Славу. Слава же делает вид, что не замечает баночку с препаратом у себя под носом; не делает жадных вдохов. Просто дышит им как обычно, зная, что такая ингаляция имеет не меньший эффект. Слава открывает глаза. У стены все так же стоит зеркало, но неприятных ассоциаций оно не вызывает. Мирон убирает баночку и раздвигает ноги Славы руками. — Ты ведь знаешь, я никогда не хочу трахаться внезапно. Я думал о тебе, думал долго, и часто, — Мирон проводит языком по его члену, вызывая у Славы бурю ощущений и в голове, и в головке, — И теперь, когда напротив нас зеркало, я хочу, чтобы ты со всех сторон видел, как я сосу твой член. Мирон всегда знает, как завести Славу парой фраз, и даже третий раз за ночь уже не кажется такой недостижимой мечтой. Теперь это цель. И этот оргазм Мирон из Славы выбьет. Поэтому он берет ещё только наливающийся кровью член в рот и проводит по нему широким языком, обильно смазывая слюной. Славе такая ласка всегда нравилась, он раздвигает ноги максимально широко и кладёт ладони Мирону на затылок. Тот усмехается с членом во рту и короткая вибрация его горла заставляет снова простонать. Мирон всего Славу изучил, все знает о нём. Сначала он старательно вылизывает головку члена языком, потом берёт за щеку и толкает его рукой, иногда поднимает глаза на Славу, чтобы оценить реакцию и убедиться в том, что он смотрит в зеркало. Чуть привыкнув (или, скорее, дав привыкнуть Славе), Мирон водит членом по своему нёбу, и, упираясь головкой в его поверхность, Слава стонет; лёгким надавливанием на затылок Мирона он просит его взять поглубже. — Хочешь почувствовать моё горло изнутри? — спрашивает Мирон, вынув член изо рта Слава выдавливает короткое "да". И Мирон, получив одобрение, выполняет его желание, утыкаясь носом в гладко выбритый лобок. Он старается максимально расслабить горло, но это кажется слишком сложным сейчас. Насколько неправильно сейчас будет попробовать воспользоваться амилнитритом, чтобы сделать Славе минет? Пожалуй, не стоит, ведь если завтра Мирон тоже свалится с головной болью, то ухаживать за Славой, и так вдохнувшим три раза, будет некому. Через некоторое неудовольствие, Мирон всё же пропускает член внутрь. Двигать головой он точно не сможет, поэтому начинает глотать; медленно и ритмично, громко дыша через нос. Слава гладит его голову трясущимися руками. Значит, ему хорошо. Мирон по себе знает, что если начать стонать в членом во рту, ощущения у партнёра будут невероятные, поэтому такую тактику он тоже пускает в ход, тело Славы охотно отзывается на неё. Мирону приходится держать его бёдра руками, чтобы защититься от его судорожных движений. И так в горле саднить будет. Может, Мирон бы и предложил трахнуть его в рот, но конечности у Славы настолько ватные, что он едва ли удерживает свой вес на локтях. Возбуждение только нарастает: Слава жадно хватает воздух губами, закатывает глаза и снова смотрит в зеркало, в котором видит себя — такого разгорячённого, вспотевшего и влажного, такого чувствительного к каждому прикосновению. Когда ощущение тёплого рта куда-то пропадает, Слава всё ещё тупо смотрит в зеркало, совершенно не видя Мирона, вновь открывающего амилнитрит. Слава опять вдыхает и выдыхает с громким стоном, ещё сильнее открывая рот. Мирон не возвращается к его члену, он гладит головку большим пальцем и методично вылизывает соски Славы попеременно. От таких манипуляций, вскоре, Слава испытывает ещё один оргазм. Удовольствие, смешанное с чем-то ещё, какой-то мутно-синий коктейль из чувств. Его тело расслабляется реально полностью, он не может издать ни единого звука, потому что язык чувствуется во рту как мокрая тряпка: с него даже течёт по подбородку необычно жидкая слюна. Мирон услужливо вытирает её рукой, а руку вытирает, в свою очередь, об край простыни. Славе даже движение мышц груди и живота при дыхании доставляет дискомфорт, ибо это больно и больно весьма. Хочется просто замереть абсолютно полностью. Он смотрит в зеркало. В зеркале лежит точно такой же Слава — вымученный и выжатый, казалось бы, до последней капли. Из ванной Мирон приносит полотенце, вытирает им горячий лоб Славы, стирает пот над верхней губой. — Сегодня ты очень хорошо держишься. Думаю, пора объявить тайм-аут. Счёт три-ноль. Возможно, это был намёк. А возможно и нет. Слава слишком разбит чтобы думать об этом. Тайм-аут может длиться как пять минут, так и необходимые Славе полтора часа — зависит от степени сегодняшнего садизма и кровожадности у Мирона, который ни на секунду не сомневается в продолжении. Слава не уверен даже, что сможет приподняться на локтях, не говоря уже и о том, чтобы возбудиться и кончить снова. Таков баланс: Мирон способен одной только силой воли удерживать оргазм очень долго, а Слава, значит, берёт количеством. — Воды? — Мирон внимательно вглядывается в славины глаза, ища в них ответ, потому что сейчас он способен отвечать только глазами, — Хочешь? Слава моргает, ресницы у него дрожат будто он сейчас сомкнёт веки и заплачет. Взгляд пустой, он ничего не слышит и видит все происходящее только в зеркале. Мирон протягивает Славе стакан. Нет, он видит, в каком Слава пребывает состоянии. Просто проверяет степень. Вопреки ожидаемому эффекту, Слава медленно тянет навстречу стакану дрожащую руку, и она кажется Мирону еще более худой, чем обычно. Он вкладывает стакан в его ладонь, но не отпускает, так они вместе держат один чёртов стакан воды, направляемый Мироном. — Бедный ты мой, — как-то сочувствующе произносит Мирон, прикладывая стакан к его губам, — Как себя чувствуешь? В ответ только нечленораздельное мычание. Слава пьёт воду из стакана, который держит Мирон; пьёт жадно, но медленно, приходя в себя. Глубоко и громко дышит носом. Мирон улыбается. — Хорошо, — с трудом выдыхает Слава, опустошив стакан. — Я рад. Очень. Отдышись пока что, ты справился. Ты очень сильный. Слава тоже радуется. Так вышло, что эмоции у них сопряжённые, это тоже признак высокой любви: если Мирону хорошо, то и Славе тоже, будто автоматически. Мирон забирает стакан и уносит на кухню, чтобы снова налить в него кипячёную воду. Слава находит в себе силы улыбнуться и понимает, что это движение не приносит боли. Потому что это искренняя улыбка. Он прикрывает глаза. Будит Славу ощущение металлического холода. Он сразу догадывается, даже не открывая глаза: это Мирон надевает на него металлический ошейник. Стальная блестящая цепь окружает шею, но пока что не затягивается. — Что тебе снилось? — спрашивает Мирон. — Ты, — наспех врёт Слава. После такого интенсивного и эмоционального секса просто невозможно видеть сны. Мирон ложь, скорее всего, распознал, но такие мелочи не заслуживают его внимания. — Готов? — Да. — Отлично. Мирон берёт цепь за один конец. Удавка устроена так: на цепи средней длины с обоих концов есть по кольцу. Кольца гораздо шире цепи, поэтому, если продеть её в одно из них, образуется петля, которая будет затягиваться, пока её тянут, и ослабнет, как только её перестанут тянуть. Собак при помощи этого ошейника учат идти рядом. Славу при помощи этого ошейника учили сосать. Сначала он тянет не очень сильно, и Слава знает, что пока поддаваться не надо. Пусть удавка стянет его шею, оплетая его холодом и стальной строгостью. Когда это происходит, Слава вновь оказывается на четвереньках, смотрит на Мирона сверху вниз, пока тут придумывает, что бы такого сделать со Славой. Можно велить ему вылизывать руки или ноги, или заставить отсосать и грубо насадить ртом на свой член, или вообще трахнуть его горячий рот. От этих мыслей член Мирона с уже посиневшей от длительного стояка головкой, слегка дёргается вверх и Слава это замечает, решает, что теперь его очередь играть. Держа Славу на поводке, Мирон садится на металлические прутья изножья кровати, упираясь спиной в жёсткую деревянную дверцу книжного шкафа. Слава, стоя на коленях, кладёт ладони на его бёдра, и, повторяя сюжет сна Мирона, о котором тот рассказал, открывает рот и высовывает острый язычок, приподнимает им головку его члена несколько раз. Все стоны долгожданного удовольствия Мирон терпеливо сдерживает. — Я весь твой, — пытаясь выглядеть уверенно говорит Слава и бросает беглый взгляд на зеркало. Его отражение впервые кажется ему вызывающим и красивым, — Ты всю ночь ласкал меня, трахал меня пальцами, вибратором, сосал мой член, вылизывал меня. И всё это время я видел, как у тебя стоит. Стоит именно на меня, я твой, и ты вправе делать со мной всё, что хочешь. Но знаешь, чего я хочу? Мирон снова тянет цепь на себя и вверх, а Слава, повинуясь, следует за её движениями, его голова оказывается на одном уровне с головой Мирона и Слава влажно, нежно и похотливо шепчет ему на ухо: — Я хочу, чтобы ты жёстко отодрал меня прямо сейчас. Сделай это так, словно трахаешься последний раз в жизни. — Я и в первый раз трахался восхитительно. Пальцы Мирона перехватывают цепь близко к славиной шее, почти у второго кольца на удавке и с силой её затягивают: "Это я и ждал услышать". Слава, почувствовав, как ослабевает натяжение цепи, послушно становится на колени, кладёт подушки под себя и раздвигает ноги, предоставляя Мирону себя полностью. Удивительно, но после трёх оргазмов он всё ещё готов ему отдаться. Мирон надевает презерватив и спешно смазывает изнывающий от желания член. Не забывая про Славу, он открывает флакон с нитритом и Слава делает максимально возможно глубокий вдох, тут же наслаждённо выдыхая. Мирон закручивает крышку и приступает к делу. Он с силой сжимает ягодицы Славы руками и входит в него, чувствуя, как пульсирует его анус, и как его перебивает пульс в головке члена. После такой дозы можно особо не заботиться о простате партнёра, он даже от фрикций сейчас получает максимум возможного удовольствия, а попав по простате можно даже ненароком причинить ему боль. Мирон может быть каким угодно нежным и ласковым со Славой в их обычной жизни, но едва ли локация сменяется на постель, Мирону хочется быть грубым и жёстким, жёстким настолько, что приходится держать себя в руках, чтобы обойтись без травм. Слава вдвойне радует его, глядя на себя в зеркало, и Мирон понял, почему ему это не нравилось раньше и почему так нравится сейчас. Потому что сейчас в зеркале они вдвоём, становятся одним целым. Оба разгорячённые, вспотевшие и невероятно друг друга хотят; оба возбуждены до предела, оба стонут, оба запрокидывают головы. И оба от этого в восторге. Послушно принимая член внутрь, Слава выгибается в спине, расставляет ноги сильнее, демонстрируя Мирону свою удивительную пластичность, и в зеркале он так сексуален и красив, что Мирон начинает ещё более остервенело вдалбливаться в его тело. Шлепки бёдер о бёдра, почти синхронные всхлипы и стоны, вдохи и выдохи. Мирон шипит сквозь зубы, рычит, вводя свой член так глубоко, как Слава может его принять; тянет на себя цепь на шее Славы, душит его, затягивая петлю. Слава стонет, так низко и хрипло, чувствуя, как член Мирона входит и выходит из него; чувствуя, как с каждым толчком внутрь к голове волнами приливает горячая кровь. Видит в отражении зеркала всё и даже больше, и Слава готов кончить только от осознания того, что Мирон Фёдоров сейчас жёстко трахает его в задницу. — Хочешь, — запыхавшись и чуть ослабив цепь предлагает Мирон, — Сделаем это одновременно? Слава кивает и его багровое лицо вновь отражает пик удовольствия. А Мирон не унимается, только ускоряет движения, желая поскорее уже кончить, выпустить сперму и вместе с ней все эмоции, измождённо выдохнуть. Ощущая, как Слава начинает подаваться бёдрами навстречу его толчкам, Мирон, словно в награду, ослабляет удавку, и Слава, наконец, стонет чуть ли не в полный голос, показывая этим, что скоро кончит. В последний толчок член Мирона аккурат упирается в простату: Слава вскрикивает, а Мирон сдавленно стонет, оскалившись. Сейчас у них одно чувство на двоих — облегчение. Они оба чувствуют, как же сильно связаны не только их души, но и тела. Слава валится с ног, не выдерживая такого мощного прилива, Мирон падает на него и тут же скатывается набок с его влажной спины. — Ты потрясающий, — констатирует Слава как факт, но из-за заплетающегося языка получается не очень уверенно, — Даже если каждый день так трахаться, все равно никогда не привыкну. — Четыре раза выдержал, Славка, это ты потрясающий. И это ты просто не знаешь, как я ещё умею, — хвастается Мирон, зевая. — Мне всё же интересно, Мироша, а с кем это ты в первый раз трахался восхитительно? — с хитрой улыбкой интересуется Слава, скидывая подушки с кровати ногами, подтягивая к себе лежащее на краю одеяло. — Ну тебя к чертям, — смеётся Мирон, едва удерживаясь от идеи пошутить про мать, — С тобой все равно лучше. Слава отвечает коротким, ничуть не обиженным "угу" и, укрываясь одеялом, засыпает. На часах пять утра. Остальное подождёт.