Проклятие

      В среду Гренгуар явился в дом к Жеану Маршану, плотнику, который соорудил сцену для достопамятной мистерии, а его супруга пошила замечательные костюмы для актёров. Естественно, им никто не заплатил, поэтому появление поэта вызвало бурю негодования у супругов, но Пьер вручил один ливр Жеану с условием, что его супруга подновит его куртку. На том и порешили, дамуазель Маршан перелицевала разноцветное платье Гренгуара в благородные зелёные оттенки, в довесок она приладила к его шапочке фазанье перо и с удовлетворённым видом отступила. Поэт остался доволен, он уверил, что как только с ним рассчитается прево Парижа, он не останется в долгу, Жеан Маршан недоверчиво покачал головой — обманет, бестия.       Ужин прошёл в тесной компании, присутствовали сама мадам де Гонделорье, её красавица дочь и Пьер. Флёр-де-Лис, в силу возраста и характера пользовавшаяся у матери высоким авторитетом, уговорила её отказаться от светских условностей и провести тихий ужин в узком кругу. Девушка намекнула матери, что хотела бы расспросить поэта о его спутнице, госпожа де Гонделорье поняла дочь, нет такой женщины, что отказалась бы разузнать подробности о сопернице, пусть даже мёртвой. Первую половину ужина красавица молчала, изящно щипая белыми пальцами хлеб или поддевая вилочкой кусочки мяса. Пьер старался унять волчий аппетит, он ел малыми порциями, но достаточно часто, чтобы остановить голодную слюну. Мадам с энтузиазмом рассказывала о былых временах, о покойном короле и даме де Ботэ, и о своей старинной подруге, графине Сен-Буа.       — Это была удивительно красивая женщина, — говорила госпожа де Гонделорье. — Мы подружились ещё когда состояли в числе фрейлин покойной королевы, — она вздохнула. — Потом я вышла замуж за своего Жиля, а она за графа Сен-Буа, который был назначен коннетаблем. Как же давно это было! Сейчас, говорят, её дочь, виконтесса де Бонневилль, бывает с мужем при дворе.       Гренгуар, поддакивая, слушал даму вполуха, куда больше поэта занимала белая лебединая шея Флёр-де-Лис. Девушка заметила его восторженные взгляды и слегка покраснела от удовольствия. Нет лучшего средства для уязвлённого женского самолюбия, чем восторженный поклонник. Поэт значительно уступал внешне Фебу, Гренгуара отличали высокий рост, тощее телосложение и преждевременные морщины. Но он был не глуп и весьма внимателен, ещё в первое своё посещение, в перерыве между чтением стихов, Гренгуар выразил искреннее восхищение гротом Нептуна, который вышивала Флёр-де-Лис с подругами.       — Прекрасный Тритон, — воскликнул поэт, указывая, как нарочно, на того самого латника, не узнанного Фебом.       И пусть стихи его показались ей пустыми и безвкусными, в них вполне узнаваем был образ лебедя, который, восседая на лавровом древе, любовался золотым крюком, повешенным там же. Амлота тоже услышала и запомнила эти строки, после ухода поэта она об этом рассказала всем присутствующим. Госпожа де Гонделорье не совсем поняла, что имелось в виду, из опасения, что матушка передумает насчёт ужина, Флёр-де-Лис довольно жёстко пресекла попытки Амлоты развить тему лавра и крюка.       Сейчас Флёр-де-Лис ждала, пока мать перестанет рассказывать о старинной подруге и удалится, наконец, из столовой. Они условились, что госпожа де Гонделорье даст дочери возможность переговорить о своём деле с поэтом наедине. Отсутствие в доме родственников мужского пола давало женщинам редкую для того времени свободу. Мать после некоторого сомнения согласилась, она полностью доверяла благоразумию дочери. Наконец заметив красноречивый взгляд, мадам поднялась и вышла в сопровождении старой служанки, которая прислуживала за ужином. Пьер несколько стушевался, оставшись с глазу на глаз с прекрасной девой, но, призвав на помощь всё своё мужество, он было улыбнулся. Флёр-де-Лис не дала ему времени, чтобы опомниться.       — Скажите мне, мэтр Гренгуар, — заговорила она. — Что случилось с вашей спутницей?       — Моей спутницей? — переспросил поэт, непонимающе моргая. — О ком вы говорите?       — О цыганке, — она поднялась со своего места и, подойдя к поэту, села на соседний стул. — Мой жених, капитан Феб де Шатопер, был ранен почти месяц назад, мне известно, что в тот вечер он был не один, а вместе с той цыганкой!       — Но… — Гренгуар уловил чувствительными ноздрями запах лавандового масла, исходящий от её белоснежной кожи.       — В каких вы были отношениях с ней? — синие глаза смотрели безжалостно прямо.       Внезапно Гренгуаром овладело возмущение. Эта девушка, живущая в таком богатом доме, прекрасная как античная статуя, позволяла себя такие вольности, на которые не решилась бы простая горожанка, просто потому, что презирала его и ему подобных. Она жаждала получить сведения об Эсмеральде и, наверное, ожидает услышать что-то, порочащее память доброй девушки. Ну уж нет. Поэт отодвинулся на стуле подальше от прекрасной хозяйки дома и принялся рассказывать об Эсмеральде.       — Девушка эта была удивительной душевной чистоты и доброты человеком. Мы были женаты по законам Двора Чудес, но брак этот был братский, потому что Эсмеральда пошла на него единственно, чтобы спасти мне жизнь. Бродяги уже собирались повесить меня, когда я случайно забрёл в их общество. Стоя с веревкой на шее, я ожидал скорой кончины, от которой меня могла спасти женщина, пожелавшая взять меня в мужья, но таковых не было. И тогда пришла она, ангел во плоти, и согласилась стать моей женой. Сразу же она оговорила, что не будет принадлежать мне или кому бы то ни было, ведь ей требовалось сохранить девство, чтобы найти родителей.       Флёр-де-Лис смотрела на него широко распахнутыми глазами, горячность поэта и его похвалы ненавистной цыганке обескуражили девушку.       — Она не бросила меня на произвол судьбы, да что меня! Даже то чудовище, которое пыталось её похитить, этот горбун Квазимодо, ему она единственная дала напиться. Таких девушек не было и нет, истинная доброта и душевная чистота! Благоуханный дивный цветок, проросший в канаве! — невольно Гренгуар возвысил голос, продолжая, однако, смотреть в глаза благородной Флёр-де-Лис. — О, теперь я кое-что припоминаю, была середина марта, когда она ушла танцевать в богатый дом, да, верно, это был ваш дом! Вернулась бедняжка растоптанной, отчего вы и ваши подруги были так жестоки к ней? Потому ли, что она была красива, или из-за того, что ваш шевалье слишком явно интересовался ею?       Этого красавица стерпеть не могла, она залепила поэту звонкую пощёчину, к чему он был готов. Да, господа любят топтать бедных людей, любят унижать их и всячески измываться. Вспомнился кардинал Карл Бурбонский, который своим появлением ознаменовал катастрофу, произошедшую с мистерией, и наглый прево Парижа, что отказался выплатить какие-то жалкие десять ливров! А эта девица сперва очаровала его своей красотой, затем пригласила в дом, чтобы поиздеваться над ним и над памятью бедной Эсмеральды! Пьер отбросил доводы философа, послал к чертям увещевания поэта и позволил прорваться накопившемуся раздражению. Он схватил Флёр-де-Лис, к этому моменту они стояли друг против друга, поэт одной рукой обнял девушку за талию, а другой, подняв её подбородок, впился отчаянным поцелуем в розовые уста. Пьер предвидел всё, что за этим последует, скандала они поднимать не станут, просто велят своим лакеям вывезти неудачливого поэта в лес и там по-тихому закопать. Разве не так принято у господ? Но хотя бы раз в жизни он не склонит шеи. Поцелуй дарил ему ранее не виданные чувства, удивительно, что он длился так долго. Открыв глаза, он увидел, что девица стоит со смеженными веждами, когда он попробовал отстраниться, она не позволила, плотнее прижавшись к нему. Чудесный поцелуй продлился ещё, пока не послышались шаги возвращавшейся мадам де Гонделорье. Тогда девица невозмутимо отошла от него и села на своё место, ошеломлённый поэт опустился на стул. Вскоре он распрощался со вдовой и с всё такой же холодновато-непроницаемой Флёр-де-Лис. На выходе служанка вручила ему свёрток с едой и небольшой кошелёк. Когда Гренгуар проходил под балконом, откуда-то сверху на него что-то упало, подняв голову, он никого не увидел. В свете луны он различил на земле белевший носовой платок, развернув его, Пьер увидел сложенный листок бумаги и яблоко.       Дойдя до своей лачуги, Гренгуар зажёг сальную свечу и вгляделся в расплывшиеся строчки, увиденное так поразило несчастного, что он никак не мог поверить свои глазам. Позже поэт написал ответ, тщательно присыпал чернила песком, чтобы подсушить их, и лёг спать. На следующий день он в девятом часу утра спрятал записку под непримечательным камнем рядом с воротами в дом де Гонделорье. Позже в тот же день Пьер посетил городские бани и цирюльника, с наступлением темноты он встал под балконом, пугливо озираясь. Вскоре дверь тихо отворилась и всё та же пожилая служанка, что прислуживала за ужином, поманила поэта. Они крались по затихшему дому. Госпожа де Гонделорье мирно спала в собственной опочивальне, не догадываясь, что её единственная дочь приобщалась тайным знаниям.       Злость на милого кузена приобрела странную форму женской мести. Феб достаточно оскорблял её, Флёр-де-Лис решила взять реванш, через месяц состоится их венчание. Капитан получит доступ к богатому приданому, но ему не достанется невинность прелестной супруги. Почему она выбрала именно Гренгуара? Тут сыграл роль случай, не решись вчера поэт поцеловать её, она могла бы найти другой путь для мести. Но тут всё совпало, поцелуй ей понравился, как и то, с какой горячностью Гренгуар защищал покойную цыганку. Ему ничто не мешало в угоду Флёр-де-Лис начать поливать ту грязью, но он не стал. Поэтому сейчас поэт сжимал в нежных объятьях своего серебряного лебедя. Дожив до двадцати трёх лет, девица, испытав в первое мгновение боль, ощутила и крайнюю степень взволнованности. Желая проверить себя, она вынудила Гренгуара через некоторое время повторить, и догадка подтвердилась — ей действительно пришлась по вкусу плотская любовь. В третьем часу утра поэт, счастливый донельзя, возвращался к себе, Флёр-де-Лис на прощание поцеловала его и они условились, что через три дня вновь встретятся. Когда он уже уходил, она вручила ему золотую монету и, чтобы поэт не посмел отказаться, вновь поцеловала его. По дороге на Двор Чудес поэту пришла на ум мысль, что он сегодня побывал в роли продажной девки. Хотя Пьер постарался изгнать тень сомнения из головы. Призвав на помощь воображение, он представил себя рабом времён Римской империи, которого соблазнила прекрасная матрона. Раб он и есть раб, делают что велят. Позолоченная римской стариной картина была куда более лестной, чем та, что пришла в первую очередь на ум. Когда это того требовало, Гренгуар умел себя убедить в чём угодно.