дьявол помнит о тебе

Тим Талер открыл глаза. Последнее, что он помнил — это то, как пуля, пронзившая его живот, поразила шоком всё тело и он упал на сырую от недавнопрошедшего дождя землю. Какое-то время он ещё видел, как мимо мелькают ботинки солдат, а сбоку товарищ, кажется, тормошил его за плечо, и пытался привести в чувство. Но для Тима уже всё было потеряно — он чувствовал, как из него вытекает жизнь вместе с густым красным месивом. Так нелепо. Ну, хотя бы небо было чистое. Перед смертью. Открыть глаза он больше не рассчитывал. Но вот теперь — неужели откачали? Зажмурившись, он через силу поднял свой корпус и сел. Боли не было, но какое-то неприятное чувство осталось, словно он снова очнулся от неспокойного сна на неудобной кровати в старой квартирке в узком переулке, в его с Эрвином комнате. Снова подняв веки и заставив размытый взгляд сфокусироваться, он обнаружил, что сидит на диване. Судя по обивке, достаточно дорогом диване. Да и ковёр под ногами точно не из дешёвых — не те половики, которые лежали в их бедной квартире до того, как… Тут Тим поднял голову и наконец заметил, что в комнате он не один. Напротив него в не менее дорогом на вид кресле сидел уже знакомый ему господин. С их последней встречи он поменял костюм, перчатки, ботинки и трость, но сам нисколько не изменился. Более того он будто стал выглядеть моложе — но, возможно, тут дело было в том, что сам Тим немного повзрослел. В кресле, положив одну руку на трость и закинув ноги на кофейный столик подле, сидел никто иной, как сам барон Ч. Треч. По сравнению с безукоризненно выглаженным, чистым и дорогим облачением барона, его, Тима, замызганная, мятая, потёртая и рваная в некоторых местах форма из грубой ткани казалась преступлением в этой до ужаса богатой обстановке. Хорошо хоть, ботинок на нём нет — они все в глине и чернозёме… Кстати, где они? Тим растерянно оглядел тускло освещённую комнату, но не увидел даже намёка на присутствие обуви. Единственными источниками света были приглушённые светильники на стенах, да канделябр со свечами на кофейном столике. Наконец Тим окончательно проснулся и, сглотнув, осмелился посмотреть в глаза барону. Пускай тогда, десять лет назад, он смеялся над ним, окрылённый своей победой, всё же барон внушал какое-то непонятное чувство страха, как при первой встрече. Впрочем, «непонятным» это чувство было только до их полноценного знакомства, сейчас же Тим вполне обоснованно боялся этого человека… Или всё-таки уместнее сказать, не человека? Так или иначе, нахождение в одном помещении с бароном Чарльзом — или как там он теперь себя называет? — Тречем не сулило ничего хорошего. — Здравствуй, Тим, — чуть приподняв уголок рта, произнёс Треч. «Улыбка… Стало быть, купил смех ещё у кого-то?» — подумал Тим и почувствовал, как к горлу поднимается ярость, напрочь перербивая страх. — Здравствуйте, барон, — сдержанно ответил Тим. — Не скажу, что рад вас видеть. Барон хмыкнул. — А я вот почему-то очень рад нашей с вами встрече, господин Талер. Как отдохнули? — Спасибо, нормально, — проговорил Тим и сжал зубы. — Не поделитесь, чем вы занимались эти годы? Мы всё-таки столько лет не виделись… Как ваш театр? В словах барона сквозила какая-то ирония, чуть ли не насмешка — Тим почувствовал какой-то подвох. — Да так… Знаете, моя жизнь и жизнь всего мира всего за каких-то несколько лет превратилась в ад, а так… — Тим откинулся на спинку дивана. — Нормально. Но вы, наверное, и сами прекрасно всё знаете, так что не понимаю, к чему это всё. — К тому, что мне интересен ваш взгляд на это десятилетие. И в целом… то, как вы изменились. Всё-таки вам уже не шестнадцать. — Двадцать шесть, — тихо пробормотал Тим. — Если честно, в двадцать два не думал, что доживу до двадцати семи, но — и, судя по всему, не дожил. Барон рассмеялся. Его смех был сжатым, словно вынужденным, точно не таким, каким был смех Тима. И… похоже, это был настоящий смех барона Треча. — А вы сообразительны, Тим Талер, этого у вас не отнять. — Не припомню, чтобы до жизни с вами я был сообразительным, — по инерции выпалил Тим, хотя до этого момента никогда не задумывался о своей сообразительности. — А вы смеётесь? — Да, знаете, в ходе некоторых экспериментов — ещё очень давно, задолго, задолго до вашего рождения, — как-то выяснилось, что это возможно, но не в вашем мире. — Вот как? — вскинул брови Тим. — Стало быть, мы не на Земле? А где же? Барон ответил не сразу. — Тут дело вот в чём, мой дорогой, мы сейчас в своеобразном кармане, этакой нейтральной территории, между вашим миром и нашим. — И что же, я отправлюсь в Ад? — голос дрогнул и соскочил совсем на мальчишеский. Слова Тима снова вызвали у барона усмешку. — Позвольте полюбопытствовать, вы правда считаете, что заслуживаете посмертных мук? За что же, интересно? — За убийства, — Тим сглотнул, почувствовав дрожь по всему телу. — Один из тех, кто погиб от моей пули, был очень похож на меня, только… мальчишка совсем. На разведке слышал как-то его голос, смех, видел, как он ведёт себя… ну, один-в-один, даром, что его язык мне совсем непонятен был. А потом… последняя пуля, которую я выпустил. Она же, кажется, в него попала… Барон Треч покачал головой, словно бы понимающе. — Да… Ваня Белов… — проговорил он, немного погодя. — Символично получилось. Два улыбчивых мальчишки, похожих, словно братья… Оба остались в итоге в одной земле лежать, под славным городом Пенцлау. — Его не спасли? — без надежды спросил Тим. — Не спасли. Тим кивнул. А потом снова заговорил, сам не зная почему и зачем: — Там столько людей полегло… в том числе и от моих пуль. Мужчины, женщины, старики, дети… Некоторые ребята, как и этот, гораздо младше меня были — это… — …настоящий ад, — закончил за него барон. — Да, вы сами несколько минут назад сказали, что мир превратился в ад, не так ли? Тим смутился, не понимая, к чему клонит его собеседник. — Нет Рая и Ада, Тим. Во всяком случае, Рая нет точно. Бог давно мёртв, да ему и изначально было всё равно, хорошие люди или плохие. А с нашей — по вашему мнению — работой прекрасно справляется ваш, человеческий мир. Зачем утруждать кадры выполнять никому ненужную работу? — Странно это всё, — Тим озвучил мысль, которая с юношества вертелась у него в голове. — Я ещё в четырнадцать пытался понять ваши действия и мотив. До сих пор не понял. Вы самый влиятельный и богатый человек в мире (опустим тот факт, что вы не человек). Вы можете одним словом развязать или прекратить войну. Но я просто не понимаю, для чего это всё? Вы же, простите, дьявол, вы можете получить что угодно без особого труда… Барон вздохнул и помедлил с ответом. — Многолетним существам крайне скучно существовать. А я, видишь ли, де-факто бессмертен, — барон поглядел куда-то во мрак, за Тима, а потом снова обратил глаза к нему — всё ещё водянисто-голубые, подумалось Тиму, хотя при таком освещении трудно было судить о цвете глаз. — И потом, я как бы собиратель душ, как один занимательный предприниматель из книги русского классика… Прошу прощения, Ваня Белов понял бы сравнение, но вы, верно, не знакомы с этим произведением. — Пожалуйста, не говорите о нём, — к горлу подступили слёзы. Треч безэмоционально прыснул. — Господин Талер, неужели вы прониклись чувствами к советскому солдату? Он ведь воевал против вас, и именно благодаря ему вы сидите сейчас здесь. — Всё равно. Это был человек. Да и вряд ли кто-то из обычных людей действительно хотел войны. Никто из нас никогда не хочет войны. Что там с душами? — Что ж, вы, видимо, выбирали себе правильное окружение, Тим, — барон немного поморщился и продолжил: — Души. Видите ли, душа — это то немногое, что остаётся от человека после гибели. И, чтобы человеческая жизнь не прошла попусту, мы сохраняем их. Чтобы невоплощённые идеи людей продолжали жить и воплощались уже другими, после его смерти — непросто объяснить вам работу этого механизма, поскольку это требует полного отказа от вашей прошлой картины мира. Но, тем не менее, это работает. — То есть, грубо говоря, все души рано или поздно оказываются в руках дьявола, вне зависимости от того, был человек хорошим или нет. — Вы слишком утрируете, дорогой, — покачал головой Треч. — Во-первых, вы должны уже были понять, что добро и зло — вещи довольно относительные. А во-вторых, человеческие души как бы… находятся в хранилище. Мне они не принадлежат, во всяком случае, не все. У меня есть коллекция исключительных экземпляров, но она сравнительно невелика — в отличие от полного резерва. Собственно, в основном в эту коллекцию входят те, кто встречался лично со мной. Например, с вами, господин Талер, мы, так уж случилось, связаны, и именно поэтому вы ещё в каком-то смысле живы. Тим какое-то время хмурился, осмысливая услышанное. А потом вдруг со смешком улыбнулся краем рта, и взглянул на барона Треча. — Я должен принять на веру ваши слова, господин барон? Барон скрипуче хохотнул, и его рот растянулся в уже более правдоподобной улыбке. — Браво, я восхищён. Вы весьма неглупый, раз проявляете недоверие к моим словам. — Кое-что я всё же вынес из своего отрочества, барон, — заметил Тим. — Похвально-похвально… впрочем, сейчас мне незачем вам врать. Вы и так достаточно натерпелись и вранья, и всего прочего… — А теперь что? — выпалил Тим и тут же осёкся: за ним не водилось привычки перебивать, как бы он не относился к собеседнику. — А что теперь? Юридически вы мертвы, а мёртвым всё равно, не так ли? — Как бы не так. Я всё ещё способен мыслить, чувствовать, да и… вроде как сейчас веду с вами разговор, — Тим хмыкнул. — Забавно, когда-то у нас была с вами беседа, когда вы были юридически мертвы. — Приходится иногда умерщвлять себя, — барон приподнял ладони, как бы разводя руками, мол, что поделать? Тим опустил взгляд. На фоне всего открывшегося встал ещё один вопрос, но задать его было как-то неловко и даже страшно. — А зачем потребовалось вырывать меня из рук смерти? — Тим сглотнул, во рту неприятно пересохло. — Зачем я вам? Смех я вам больше не продам. Барон вздохнул. — Хороший вопрос. Увы, похоже, я сам на него не могу ответить. Наверное, всё от той же скуки. К тому же, как я уже говорил, мы с вами повязаны. Да, контракт давно недействителен, а пять лет, по сравнению с моей жизнью, — ничто, однако… вам случилось увидеть мир моими глазами, а мне — вашими. Думаю, это всё-таки веский аргумент, чтобы, — барон кашлянул. — Достать вас из-под земли. Не каждый человек может похвастаться тем, что настолько приблизился к дьяволу. Тим не стал говорить, что глазами барона Треча мир видал, скорее, Крешимир, который буквально продал некогда ему свои глаза. Тим вообще не особо хотел сейчас говорить. Он думал о том, действительно ли так прочна их связь, завязавшаяся по глупости одиннадцатилетнего мальчика, убитого горем. И размышления приводили к неутешительным выводам — барон Треч абсолютно прав.