Французско-хорватская дипломатия

      Яркое солнце щедро одаривало столицу Хорватии, приветливо улыбаясь её жителям и гостям солнечными лучами. Они тёплым светом заливали улицы города и ложились на кожу летним загаром. А сегодняшний день выдался особенно душным, — нет, удушающим — наполненным раздражающим треском цикад.       Здесь царствовало самое жаркое лето из всех, что когда-либо знала Марин, оказавшаяся в Загребе по воле случая, собственного желания или глупости — она ещё не решила, как охарактеризовать свой визит. Прошедшие несколько дней назад парламентские выборы закончились для её партии очень удачно, но помимо успеха принесли ей ещё и опустошающую усталость. И единственное, чего она хотела, это сбежать — подальше от политической суеты, туда, где её никто не знает. Поэтому когда её пресс-секретарь предложила недельный тур в Хорватию, Марин ухватилась за этот шанс, как за спасательный круг.       Вот только отвлечься — переключить рычажок с положения «Франция» на «Хорватия» — у неё так и не получилось. И едва прилетев, она поменяла обратные билеты на следующий день, а свободное время всё же решила посвятить прогулке по городу. Она гуляла по улицам несколько часов, но проникнуться симпатией к этой стране так и не смогла: ей было тесно в этом маленьком городишке; звучавшая повсюду хорватская речь не вызывала ничего, кроме раздражения; курить в общественных местах было запрещено, о чём на каждом шагу напоминали соответствующие таблички; и ещё эта невыносимая жара...       Марин присела на бортик фонтана и, опустив ладонь в воду, вздрогнула — освежающая прохлада обволокла кожу, провоцируя приятные мурашки. Она несколько минут поводила пальцами по водной глади и встряхнула руку, возвращая капли обратно в фонтан. А хотелось залезть в него полностью, подняв фейерверк брызг, которые заиграли бы на солнце всеми цветами радуги.       Немного передохнув, Марин продолжила прогулку и вышла на площадь, которая, судя по табличке, называлась Площадь Святого Марка. Она наугад ткнула пару кнопок на стоявшем там громоздком автомате, и тот выплюнул ей в стакан какое-то подобие апельсинового лимонада. Присев на находившуюся под тенью душистой акации лавочку, она сделала глоток и, поморщившись, украдкой огляделась по сторонам — куда бы сплюнуть эту гадость. В её список недовольств добавился ещё один пункт.       Марин вынула сигарету и, прокрутив её в пальцах, словно спиннер, спрятала обратно, так и не решившись закурить. Чужая страна — чужие правила.       Она устремила взгляд на находившиеся вдали здания, два из которых были построены в стиле барокко, а католическая церковь между ними — в готическом. Марин вооружилась путеводителем и переводчиком, чтобы узнать поподробнее об этих строениях, но сосредоточиться у неё никак не получалось.       Она уловила краем взгляда, что рядом бесшумно и деликатно, будто боясь помешать, присела беременная женщина. Скамейка скрипнула под чужим весом, и женщина кивком головы и улыбкой поприветствовала Марин. Та скупо улыбнулась в ответ, ощущая, что в положении сейчас находилась именно она. Её тошнило. От этой чужой страны, от людей, от всего.       Она прикрыла глаза в попытке абстрагироваться от происходившего вокруг, а когда открыла, то на лавочке она сидела уже одна.       — Вы вспомнили, что задолжали мне прогулку, мадам Ле Пен, и лично прилетели, чтобы отдать долг? — Сзади прозвучал знакомый голос, но Марин не сразу обратила на него внимание. Как смартфону после перезагрузки, ей потребовалось время, чтобы вернуться в реальность.       Обернувшись, она задумалась, не был ли стоявший рядом мужчина следствием её перегрева на солнце. Но Андрей не дал ей ещё сильнее усомниться в собственной адекватности и, подойдя ближе, сел рядом. Марин попыталась согнать наваждение частым морганием, но ничего не изменилось. Перед ней действительно был Андрей Плен-ко-вич — Марин по-прежнему могла произнести эту фамилию, только раздробив её на части.       — Что вы здесь делаете? — поинтересовалась она, даже не успев осознать, зачем спрашивала очевидные вещи.       Она конечно предполагала, что могла случайно встретить Андрея, если бы осталась в Загребе на неделю. Но чтобы столкнуться с ним в первый же — и единственный — день своего пребывания здесь...       — Где именно? — уточнил Андрей с вежливым удивлением в голосе. — В Загребе, где я родился и прожил всю жизнь, или у здания Правительства, где я работаю? — Андрей кивнул в сторону того здания, что находилось слева от церкви.       Он приветливо улыбнулся, но ответной улыбки не получил — на лице Марин не было даже намёка на неё. Она одарила Андрея пристальным — слишком враждебным, по его мнению — взглядом и промолчала. Но его настроение это не испортило, он всё равно был рад её видеть. Его симпатия к этой женщине, поначалу лёгкая, сродни любопытству, набирала обороты, как тонкий ручеёк превращался в бурную и мощную реку. И тогда, в Париже, когда их намеченная прогулка сорвалась из-за прихотей погоды, он искренне огорчился.       — Это же насколько надо было устать, чтобы такая патриотка, как вы, захотела покинуть свою страну... — Андрей не сводил с неё заинтересованного взгляда. — Так почему вы здесь? Как надолго приехали? Как вам Загреб?       Марин чувствовала себя здесь... Неуютно. Это было самым верным определением её состояния. Но такое ведь не скажешь премьер-министру страны, о которой идёт речь. Хотя бы из вежливости.       — Я здесь проездом, — солгала она и сделала глоток, — завтра улетаю.       Андрей досадно поджал губы, понимая, что на многое он может не рассчитывать. Марин нравилась ему. Андрею хватило двух коротких, но ёмких встреч, чтобы это понять. И заинтересоваться ей. А потом захотеть большего.       — Ваш лимонад нагрелся, — дотронувшись до стаканчика, резюмировал он. — Принести вам холодный?       — На его качество это не повлияет, — проворчала Марин. — Лимонад здесь отвратительный.       — Именно поэтому вы пьёте его третий раз? — усмехнулся Андрей, указывая на пустые стаканчики рядом с Марин.       — Не смогла разобраться, как выбрать обычную газированную воду, — буркнула она.       Андрей спрятал невольно вырвавшийся смешок за кашлем, а Марин недовольно нахмурилась, но скорее для вида и поддержания репутации.       — Позвольте пригласить вас в одно место, — предложил Андрей и учтиво протянул ей руку. — Тут за углом есть развлекательный комплекс с рестораном. Там можно выпить что-то более вкусное. И взрослое.       Марин страдальчески прикрыла глаза от осознания того, что нужно вновь куда-то идти. Она чувствовала себя настолько измождённой, что даже лишний шаг казался ей пыткой. Поэтому она смерила Андрея тяжёлым взглядом и отрицательно мотнула головой.       Андрей хмыкнул, задетый её равнодушием к нему, сквозившим в каждой чёрточке её лица. Он глянул на экран телефона, убедившись, что сегодня среда. Но было похоже, что в голове этой женщины переключатель с плохого настроения на хорошее заклинило, и оно уже не зависело от дней недели.       — Там есть кондиционер и можно курить. — Он решил пойти ва-банк.       — А вы знаете, как заинтересовать женщину... — отозвалась Марин с извечной иронией в голосе.       Ей больше не хотелось сопротивляться соблазнительности предложения. Она чинно кивнула в знак согласия и встала, проигнорировав его руку. А Андрей почувствовал исходивший от неё шлейф недоверия в свою сторону.       — А вот это вам больше не понадобится. — Андрей забрал у неё из рук франко-хорватский словарь и выбросил в стоявшую рядом урну. — Перед вами живой носитель хорватского языка. Задавайте любой вопрос.       — Как будет «нахал» на хорватском? — с вызовом спросила Марин, скрестив руки на груди.       — Nahal, — ответил Андрей, не обращая внимания на её враждебный тон.       Тратить силы на споры в такую жару было просто неразумно.       — А где ваша охрана? — озадаченно поинтересовался Андрей и огляделся, но в поле его зрения были лишь его охранники.       — Осталась в отеле. — Марин опустила тот факт, что сюда она прилетела в сопровождении лишь одного человека. — Она мне ни к чему, здесь меня никто не знает.       — Зря вы так думаете, — хмыкнул Андрей. — Когда вы успешно провели парламентские выборы, по итогу которых лишили президентскую партию преимущественного большинства, в хорватских СМИ о вас писали чаще, чем обо мне.       — Ох, простите, что я невольно задела ваше самолюбие, — отозвалась Марин с прохладой.       — К слову, на встрече с президентом, прошедшей после выборов, вы вели себя очень достойно, — дал свою оценку Андрей и, встретившись с вопросительным взглядом Марин, пояснил: — Я читал статьи.       — А как я должна была поступить? Со словами: «Покайся, грешник!» окропить его святой водой? И добавить: «Молись, чтобы она отмыла твою чёрную душу до бела»? — На лице Марин было написано усталое раздражение. Она говорила медленно, неохотно, будто губы её были намертво склеены обетом молчания. — Мы с ним от природы созданы для взаимной неприязни.       — Знаю, — протянул Андрей. — Он говорит мне это в каждом телефонном разговоре.       — Ему вы звоните... — заметила Марин. Почти с упрёком. Почти неслышно. Но Андрей прекрасно расслышал её слова.       — Я вам звонил! И не один раз! — возразил он в своё оправдание. И поспешность, с которой он ответил, свидетельствовала об его искренности.       — Я не отвечаю на звонки с незнакомых номеров, — фыркнула Марин.       Андрей снисходительно улыбнулся и протянул ей свою визитку. Она приняла её, но с таким видом, будто сделала ему великое одолжение.       Наконец они подошли к нужному зданию, внутри которого действительно, как и было обещано Андреем, оказалось прохладно. Марин сразу же достала сигарету. Она с наслаждением затянулась и блаженно выдохнула, задымляя пространство. И сигаретный дым, словно в танце, закружился вокруг.       — Может, пока сыграем во что-нибудь? — предложил Андрей, когда они заняли самый дальний столик в зале и сделали заказ.       Взгляд Марин излучал лёгкое удивление с примесью азарта, и она не стала отказываться. Она огляделась, задумчиво постукивая пальцем по нижней губе, и принесла за их столик лежавшие на подоконнике шахматы.       — Я бы, конечно, предпочёл, чтобы вы измотали меня на другом поле боя, мадам Ле Пен, — протянул Андрей, указывая в сторону располагающегося вдалеке бильярдного стола, а затем — зала боулинга.       Он-то надеялся блеснуть всеми своими умениями. Но и в шахматы он играл неплохо и уже представлял, как будет вкушать свою сладкую победу или хотя бы их «ничью». Для неё у него наготове уже была сочувствующая и извиняющаяся — пришитая белыми нитками — улыбка.       — Я предпочитаю принимать участие лишь в том, в чём разбираюсь, — уверенно ответила Марин.       — Хорошо, но тогда давайте сделаем игру более интересной, — хитро, с толикой коварства, улыбнулся Андрей. — Если выиграю я, то вы исполните любое моё желание.       — А если я... — задумалась Марин, принимая правила игры, — то вы отдадите мне свой галстук.       — Но это очень дорогой галстук, — запротестовал Андрей.       — Так ведь и желание любое. — Она поиграла бровями, а в её глазах плескалась едва уловимая насмешка.       Они расставили чёрные и белые резные фигурки из слоновой кости на разделённое на квадратики поле их будущей битвы. Образовавшуюся напряжённую тишину нарушал лишь стук фигурок о доску. Марин ходила быстро и уверенно, держа фигурки в руке так легко и грациозно, словно бокал вина. Андрей же длительно обдумывал каждый свой ход, и иногда Марин, не выдерживая ожидания, нетерпеливо щёлкала пальцами перед его лицом. Ей не составило особого труда вычислить излюбленную стратегию Андрея и использовать ту тактику, которая подействовала наверняка.       — Чёрт! — Возмущённый Андрей неверяще смотрел на доску, где ему только что поставили мат, тем самым грубо спустив его с неба на землю. — Чёрт! Чёрт! Чёрт!       — Для добропорядочного католика вы слишком часто упоминаете чёрта, месье премьер-министр. — Марин не стала утруждать себя тем, чтобы сдержать победную улыбку. Но ей хватило чувства такта, чтобы не рассмеяться в голос, когда он неохотно снимал свой галстук.       Андрей чуть не взвыл от досады. Он складывал фигурки, недовольно хмурясь и угрюмо посматривая на Марин, а затем закрыл доску на крючок. На который сам и попался.       Официант принёс за их столик бутылку белого сухого вина «Istarska Malvazija», и Андрей, самостоятельно разлив его по бокалам, протянул один из них Марин.       — Даже не знаю, что мне нравится больше — аромат вина или его вкус, — задумчиво произнесла Марин, проведя подушечкой пальца по кромке бокала.       — И чем же, по вашему мнению пахнет вино? — заинтересовался Андрей.       — Побегом от проблем. — Она втянула носом воздух — аромат был густым, насыщенным и хмельным, с нотками мёда, айвы и пряностей — и сделала глоток.       Вино заискрило на кончике языка многообразием вкусовых оттенков, и Марин едва заметно улыбнулась в знак одобрения — уголками губ и тонкими лучиками морщинок у глаз. Она наконец смогла расслабиться, и её взгляд — жёсткий, серьёзный, оценивающий — стал мягче.       Попивая вино, они завели неспешный разговор на непринуждённые темы. Их общение походило то на словесное фехтование, то на дружеские посиделки, когда слух Андрея приятно ласкал хриплый от дыма смех Марин. Они проговорили до тех пор, пока дневная суета на оживлённых улицах города не уступила место вечерней безмятежности. А в зале ресторана появились музыканты и зазвучала живая музыка.       — Может, потанцуем? — дерзнул предложить Андрей, протягивая Марин свою ладонь.       Она вздёрнула подбородок и одарила Андрея нечитаемым взглядом.       — Во-первых, вы проиграли, и не имеете права что-то у меня просить, — холодно отчеканила она. — Во-вторых, я не люблю танцевать.       Андрей опёрся локтем на стол и наклонился так близко, чтобы его слова услышала лишь она.       — Мне казалось, что в нашем общении нет места для лжи, мадам Ле Пен, — прошептал он, будучи прекрасно осведомлённым обо всех её навыках и предпочтениях. Он едва не задел губами её ухо, чем нарушил, по её мнению, все мыслимые и немыслимые границы. И на её лице отразилась крайняя степень возмущения подобным поведением.       — Мне уже пора. — Она бегло взглянула на часы, но сделала это скорее для вида, чем действительно интересуясь временем.       — Может, лучше проведёте ночь со мной, чем в отеле? — поинтересовался Андрей и осёкся, увидев округлившиеся глаза Марин. Он мысленно чертыхнулся, осознав, как двусмысленно и даже оскорбительно прозвучало его предложение. Видимо, ему нужно чаще практиковаться во французском, чтобы формулировать свои мысли более понятно для окружающих. — Я имею в виду здесь, в моей компании, — сбивчиво пояснил он.       Ему хотелось провести как можно больше времени с Марин — за оживлённой беседой или в тягучем молчании, наблюдая за тем, как прячется солнце за крыши домов, и как появляется вновь, как пустеют и вновь оживляются улицы, как зажигается и гаснет свет в окнах домов.       Марин удивлённо взглянула на него и сделала очередной глоток вина, чтобы дать себе немного времени на переваривание его предложения.       — И давайте перейдём на «ты», — предложил Андрей, вновь пробуя на вкус границы дозволенного. — Хватит уже называть друг друга по фамилиям и уж тем более по должностям.       Марин хмыкнула. Официальностью в общении она всегда очерчивала границы между собой и другими. Эти установленные рамки удерживали её от необдуманных поступков. Но сейчас был другой случай.       Большинство европейских политиков казались ей открытыми книгами. Да даже не книгами, а ничем не примечательными брошюрками. И она относилась к ним с настороженностью и даже с опаской — от старта до финиша пребывания их в своих должностях. А Андрея ей хотелось узнавать. И доверять ему. И кто знает, может, когда-нибудь она и снизойдёт до танца с ним.