Зачем ты спасла меня, Гюльфем?

За окном было тихо. Как будто в один миг все живое умерло вслед за ее душой. Под звуки пения мертвых птиц подсознания, так назойливо звучащих в ее голове, она намеревалась всё закончить. Больно ей не было. Все слезы были выплаканы уже давно. Вместе с этим из живота улетели все бабочки разом. Да и они лишь обрекали девушку на ужасные страдания, безжалостно царапая ее сердце уже давно ледяными крыльями. Мир за всю историю свою не видел ничего более глубокого, чем ее глаза, более красивого, чем ее душа и более несчастного, чем ее сердце, окутанное болью и страхом со всех его сторон. Все, что Хатидже чувствовала сейчас — это железно-соленый привкус крови во рту, коей обливалась ее душа последние несколько месяцев. Она чувствовала, что умирает и лишь хотела завершить сие муки скорее. Биение сердца постепенно замедлялось, словно готовясь остановиться навсегда. Хатидже сидела на постели, одной рукой вцепившись в лежащие на ней простыни. Вторая рука чуть дрожала, ощущая холод стеклянного пузырька в сжатой в кулак ладони. И губы девушки беззвучно прошептали имя возлюбленной — как раз в это время отворилась дверь, и в покои зашла та, что обрекла Хатидже на эти вечные муки. Увидев в руке госпожи запотевший сосуд, Гюльфем, ни минуты не раздумывая, бросилась к султанше и, отобрав пузырек, с силой ударила его о землю, отчего тот мгновенно разлетелся на мелкие кусочки, и яд медленно вытек на пол. Хатидже не обратила на это внимание. Ее рука так же была сжата в кулак, а взгляд направлен сквозь стену. Глаза застилала мутная пелена, они казались абсолютно пустыми. — Госпожа, что происходит?! — воскликнула ошарашенная Гюльфем, тряся Хатидже за плечи и пытаясь привести ее в чувства. Девушка продолжала молчать. По щеке вдруг прокатилась одна единственная слеза. Внутри словно полыхал огонь, обжигая сердце. Мелкая дрожь в руках усилилась — девушка затряслась всем телом. Затем наконец разжала ладонь и рухнула прямо на руки Гюльфем, едва успевшей ее поймать. — Госпожа… — только и смогла прошептать служанка, удивлённо вскинув брови и прижимая к себе Хатидже. Чувствуя ее теплую щеку рядом со своей, Гюльфем смутилась. Такие объятия между девушками не были редкостью, но сейчас между ними была какая-то особенная близость. Гюльфем же давно поймала себя на мысли, что ей это нравится: нравится находится с ней рядом, нравится чувствовать какой-то весенний запах ее шеи, нравится гладить ее по темным кудрявым волосам… Хатидже стала для нее всем… Намного больше, чем просто госпожой. Каждый раз, как султанша оказывается рядом, сердце бедной служанки готово выпрыгнуть из груди, ладони ее холодеют, губы дрожат… Сегодняшняя встреча — не исключение. — Гюльфем… — наконец произнесла Хатидже. — Гюльфем, ну почему все так?! Султанша сильнее обхватила шею служанки руками, и слезы, словно по льду, покатились по ее щекам. Гюльфем не понимала, что так тревожит ее госпожу, но ей вдруг тоже отчего то стало так печально и одиноко… — Хатидже султан… — начала служанка, поглаживая госпожу по густым растрёпанным волосам. — Я уверена, что бы ни случилось, все обязательно наладится! Голос ее дрожал, как будто она сама сомневалась в своих словах. А впрочем, так и было. Хатидже резко отстранилась и закрыв лицо руками, прокричала хриплым голосом: — Нет, Гюльфем! Ничего уже не наладится! — и, помолчав, добавила. — Все пропало! Султанша запрокинула голову назад и зажмурилась, стараясь сдержать слезы, но они лишь безжалостно продолжали жечь щеки, не останавливаясь. Гюльфем впервые за сегодня увидела измученное лицо госпожи: синяки под глазами, искусанные в кровь губы, лихорадочно блестящие глаза, кожа, цвета снега… Живой труп, не иначе. Даже чуть заметный румянец на разгоряченных от слез щеках не помогал скрыть следы бессонных ночей. — Госпожа… Может, расскажете, что случилось? Я попробую помочь! Хатидже лишь вздохнула и посмотрела на служанку. — О, Гюльфем! Мне не поможет уже ничего… — Кто же заставил Вас так страдать?! — пыталась добиться ответа Гюльфем. Губы госпожи дрогнули, и лице Хатидже появилась грустная улыбка. — Ты, Гюльфем… Ты. — прошептала она, сквозь слезы. Служанка замерла в непонимании. В голове все смешалось. Догадки сыпались в ее голову, не останавливаясь. Но верить в это она отказывалась. — Госпожа, я не понимаю… — хрипло сказала Гюльфем. Хатидже вдруг засмеялась. Но смех этот вовсе не был весёлым или счастливым… А по щекам ее потекли слезы. Сердце стучало все быстрее. — Зачем ты спасла меня, Гюльфем?! — воскликнула Хатидже. — Я умереть хочу! Голос ее дрожал. Руки были холодны, словно лёд. Глаза застилала мутная пелена слез. На подоле платья чуть виднелись следы соленых капель. Гюльфем перестала понимать что-либо совсем. Она просто молча смотрела на измученную госпожу, а вскоре и по ее щекам прокатились слезы. — Гюльфем… — сказала вдруг Хатидже. Служанка вздрогнула и отвела взгляд от госпожи, будто догадываясь, что разговор сейчас будет тяжёлый. — Гюльфем, ты должна меня выслушать. — продолжала Хатидже. — Я слушаю, госпожа. — вбросила девушка. — Не перебивай меня, мне и так тяжело… Голос ее прерывался хриплыми вздохами, всхлипами… Порой она сама не понимала, как решилась на этот шаг. — Гюльфем… — она вновь повторила ее имя. Дальше девушка продолжить не смогла. Слезы помутнили рассудок. Она зажмурилась и молча указала на лежащую рядом бумагу, которую до этого Гюльфем почему-то не замечала. Служанка осторожно взяла в руки лист, чуть сероватый от времени. Это было письмо, адресованное ей. Она начала читать. И с каждым прочитанным словом, сердце ее билось сильнее. Слегка влажными от волнения ладонями она держала уже чуть помятый листок и читала, читала… «Дорогая моя Гюльфем, я возможно никогда не смогу сказать тебе этого, но держать в себе столь тяготящую думу я не могу. Вот уже несколько лет, как жизнь моя кончилась… А виной тому — ты. Твои глаза, цвета потускневшей зелени… Одному Аллаху известно, сколько раз я просыпалась в глубокой ночи, видя во сне их. Ты — мой свет… Мой ангел. Моя смерть. Эти греховные чувства поглотили мой разум. Так жить я больше не могу. Душа моя, сердце мое погибли… Ты убила меня, Гюльфем. Прощай же…» С балкона дул теплый ветер, щекоча лица девушек. Гюльфем все сидела, не говоря ни слова, держа в руках письмо, что перевернула ее жизнь… Губы были немного приоткрыты, глаза опущены. Девушка вдруг протянула руку к дрожащей госпоже и сжала ее ладонь, чувствуя холодные кончики ее тонких пальцев. От прикосновений служанки Хатидже совсем растерялась, но по телу разлилось приятное тепло, исходящее от руки Гюльфем. — Хатидже… — начала Гюльфем, невольно опустив слово «султан». — Я… Я не знаю, что и сказать… — сказала она наконец, нервно усмехнувшись. На лице госпожи была смятение. Ее губа дрогнула, глаза быстро-быстро заморгали… Быть может, она хотела что-то сказать, но слезы помешали ей. Гюльфем взволнованно посмотрела на девушку. В груди что-то сжалось. Смотреть на слезы той, что она любила больше жизни, было невыносимо больно и для нее. Хатидже снова попыталась произнести что-то, но ее заткнул поцелуй служанки. Растерянность сменилась абсолютным непониманием. Но затем султанша всё-таки ответила… Отстранившись, девушка вдруг засмеялась. — О, Гюльфем! Если это сон, то я не хочу просыпаться! — улыбаясь, сказала она. На ее лице читался еле заметный страх, словно она и вправду боялась, что происходящее окажется лишь ее фантазией. — Не бойтесь, госпожа… — успокоила ее Гюльфем. — Это не сон, я знаю… — О, Гюльфем! — чувственно произнесла Хатидже и обвила руками шею служанки, уткнувшись носом в ее волосы, пахнущие розами… Гюльфем улыбнулась и, положив письмо, которое она все это время держала в руках, на стол, прижалась к султанше, чувствуя, как бьётся сердце в ее трепещущей груди.