Кризис самоидентификации ориентации: симптомы у бессмертных

— Пить хочу, — первым вскочил с постели Дункан и почти почувствовал, как ощупывает его цепкий взгляд Митоса. — И мне возьми, — пробормотал он, рассматривая аппетитное, мускулистое тело, всегда содержащееся в идеальной форме. Темные волосы разметались по плечам красивыми кудрями. Митос и сам был неплох, но по сравнению с Дунканом напоминал юного, ещё тонкого мальчишку. Митасу, откровенно говоря, это все не нравилось. Нет, секс ему нравился, даже очень — джентльмен Маклауд каждый раз обращался с ним как с нетронутой девочкой и доводил до совершенно затраханого состояния. А потом, отдышавшись от оргазма, быстро вскакивал и торопился одеться. Митас, как бы это ни было сентиментально, хотел немного объятий и посткоитальной неги. Но Дункан каждый раз как будто бы ужасался тому, что произошло, и совершенно не желал представлять себя в объятиях другого мужчины. — Держи, — Митос поспешно сел, и Дункан милостиво подал ему прохладную бутылку с пивом. А потом, подняв с пола свои трусы, собирался их надеть, но... — Нет, — поспешил остановить его Митас, — нет. Стоп. Здесь дресс-код. Дункан замер на мгновение, но потом фыркнул и все же закончил действие. — В таком случае, я посижу в кресле, если дресс-код позволяет мне там находиться, — поспешно парировал Дункан, и Митас едва не скрипнул зубами: сам же дал ему выход из положения. — Нет, — двинулся египтянин напролом, — я хотел, чтобы ты лег рядом. — Ты хочешь... продолжения? Сейчас? — нахмурился Дункан, видимо, отчасти смутившись. Он подразумевал, что ему нужен хоть какой-то перерыв после такого «забега», но его завышенное чувство собственной мужественности не давало сказать об этом прямо. — Разве нам обязательно заниматься сексом, чтобы находиться в одной постели? — приподнял бровь Митас и с шипением открыл свое пиво. — Когда ты так торопишься убежать, я чувствую себя использованным, — капризно пожаловался он. — Я не... Я не польз... В моих намерениях нет ничего скверного по отношению к тебе. Я думал, что ты удовлетворен достаточно, чтобы наше... взаимодействие можно было назвать взаимно удовлетворительным? — он все же присел в кресло напротив. — Как ты только выговорил это? — фыркнул Митас. — Я не о сексе, говорю же тебе. Я об эмоциях. Объятия, поцелуи, Дункан. Как с женщиной. — Ты не женщина, — Дункан тоже открыл свое пиво. Смотреть в темные омуты глаз напротив было невыносимо. В них была такая глубина, что впору утонуть несколько раз. Взгляд слишком много понимающего человека. — И когда ты только успел это заметить? — съязвил он. — Так может в этом и проблема? У тебя что, кризис самоидентификации? — Само... чего? — Я говорю о том, что ты не можешь признать, что трахаешь мужчину. Что тебе нравится трахать мужчин, — на этом моменте Маклауд подавился, и Митас подтвердил свои предположения. — Или мужчину. Одного. Это очень льстит. Тебе это нравится, пока ты это делаешь, а после твой мозг выдает истерику от мысли, что нужно как-то романтично взаимодействовать и до, и после секса. Ты представляешь себе романтический поход в ресторан, или как даришь мне цветы, или как обнимаешь утром со спины и тебя буквально начинает тошнить. Я прав? Дункан отвёл взгляд и промолчал. Митас понял, что попал в точку. — Так вот я тебе скажу. Все не так. Я не романтичная барышня и не собираюсь плакать в ду́ше от того, что ты сразу сбегаешь от меня. И цветы мне тоже не нужны. И рестораны я не очень люблю, больше бары. Но мне и правда хотелось бы твоих объятий со спины. И чувствовать твои ноги рядом, когда после секса мы вместе пьем пиво. И больше всего я хочу, чтобы ты перестал пытаться удержать воду в решете. Я о твоей гетеросексуальности, если что. Дункан явно подвис. Несколько минут он молчал. — Когда я думаю о себе вместе со словом «гомосексуальность», то мне становится тошно от самого себя. Но ведь так и есть. Я не должен тебя хотеть, но я хочу. — Что в этом дурного? Это просто секс. Ты и сам это знаешь. Ты не вчера родился. Это происходило во все времена. — И во все времена люди говорили, что это болезнь. — Не во все. Не везде, — повел плечом Митас. — Я никогда не брезговал мужчинами, и многие народы не видели в этом ничего дурного. Это не попытка заменить женщину, это не болезнь. Дункан, разве я похож на женщину? Не нужно пытаться имитировать гетеросексуальность. Просто будь собой. Мы друзья, Дункан, даже в постели. Борись со своими комплексами, ты отстаешь от эпохи. Маклауд удручённо кивнул и отхлебнул пива. — Ты значительно старше меня, но значительно легкомысленнее. Или просто смотришь на мир проще. — Беспринципнее, — подсказал Митас. — И это тоже, — ухмыльнулся Дункан и перевел на него взгляд. — Ты открытый. Кажется, ничего не боишься. Это восхищает. — Мне нечего бояться. Из нас двоих беспринципный я, а значит ты не отрубишь мне голову во время минета. Маклауд фыркнул и вдруг, ухмыльнувшись, спросил: — А если бы я взял тебя силой? В рукопашной схватке я могу оказаться сильнее. — Интересный опыт. Последний раз меня насиловали несколько тысячелетий назад, — Митас запрокинул голову и забросил сверху одну руку, о чем-то раздумывая. — Мне не понравилось. — Тебя изнасиловали?! — Дункан не смог удержаться от восклицания. — Несколько раз, не помню, — пожал плечами Митас. — Да и зачем это помнить? Это был просто секс. Пусть я его и не хотел. Я же не всегда был хорош в бою, ты сам сказал, что, возможно, смог бы меня одолеть. — Ты не говорил, что тебя... Но это ведь важно. Митас фыркнул и дёрнул плечом: — Нет. Не важно. Если ты говоришь о моих душевных терзаниях на этот счёт, то их нет. Ты забываешь, что мы не такие, как люди. За пять тысяч лет в моей жизни было многое. И изнасилование — далеко не худшее, что со мной делали. И что делал я. — Это была неудачная шутка, прости, — выдохнул Дункан. — Мне правда жаль. — Тебе нужно научиться смотреть на это всё проще, — прицокнул он. — Особенно на романтические отношения. Ты же понимаешь, что это не будет длиться вечно? Наши пути всегда расходятся. Я уверен, узнай ты, что кроме тебя я переспал с кем-то ещё, ужасно обиделся бы. Но, по сути, зачем? — Верность. Это один из признаков любви. Не отрицаю, что я был бы... не в восторге. — Я мог бы любить тебя и без секса. Тогда концепция верности вообще была бы неприменима к нам. — Я тоже тебя люблю, — негромко пробормотал Дункан. Митас хмыкнул. Он несколько секунд пялился в потолок и лениво глотал пиво. А потом вдруг, лукаво ухмыльнувшись, сказал: — Мне нравится, как ты меня трахаешь. У всех шотландцев такой длинный, или это тебе повезло? Дункан подавился, и, пока он кашлял, Митас продолжил: — Мы же об этом никогда не говорили. Так вот я хочу, чтобы ты знал, что мне нравится быть под тобой. Ты никогда не хотел поменяться ролями? — Чтобы... ты меня? — Именно. Я тебя в твою шикарную шотландскую задницу. Выражение лица Дункана, мелькнувшее в этот момент, сказало все за него. Ужас, непринятие. Митас вздохнул, отставил пиво и сел на кровати. Простынь, которой он укрылся до пояса, соскользнула. — Не отвечай. Я все понял, — вздохнул он и поднялся на ноги. — Митас, я... — Знаешь что? — Митас приблизился к нему и вдруг похлопал по плечу: — Сходи к психологу. Проработай принятие. Говорят, помогает. И, не останавливаясь, направился в душ. Дункан взглядом облизнул его тонкую обнаженную фигуру.