HFB

      Лифт содрогается, когда Сильверхенд внезапно с силой рывком впечатывает Ви в чистую до блеска стену из пластика, выглядящего как натуральное дерево. А ведь до этого ход кабины был бесшумным и плавным, как и положено любому порядочному лифту в элитном многоквартирном доме с эксклюзивными апартаментами, рассчитанными на финансовый уровень пиджаков из верхушки среднего класса. Но порывистое поведение двух имплантированных мужиков, каждого весом за сотню, один из которых наглухо ебанутый, а второй вообще по жизни не слишком отличается изяществом, проектировщики в планах, видимо, все же не предусматривали.       - Джонни… - в попытке остановить беспощадно несущуюся на него лавину, наемник ухватывает рокера за плечи, но Джонни будто не слышит и лишь небрежно и нетерпеливо передергивается, сбрасывая его руки. Похуй ему на мелочи, когда он прет к желаемому с грацией панцера, сосредоточенного на пойманной в прицел жертве.       Рванув ворот футболки наемника вниз так, что шов неприятно впивается в загривок, рокербой резко склоняется, и сухие жаркие губы шершаво скользят по ключице Ви, колючая щетина царапает грудь ниже. Горячее дыхание обжигает кожу, рождая нервную дрожь предвкушения, а длинные чуть вьющиеся на концах растрепанные черные волосы Сильверхенда оглушающе пахнут терпким никотином, горькой солью залива и жирной гарью. Кажется, сегодня рокер мотался в Пасифику, что бы он там ни забыл. Соло позорно капитулирует, склоняясь к макушке Джонни и втягивая родные ароматы носом, жадно дышит ими, пропитывается насквозь. Тело отзывается моментально, как безвозвратно свихнувшееся, напрочь зависимое, готовое в любой момент откликнуться на каждое прикосновение. Серьезно, это безумие, добровольная восхитительная кабала. Что-то невообразимое и до крайности сумасшедшее. Людей не может настолько необоримо тянуть друг к другу, с такими силой, голодом и невозможностью сопротивляться. Не должно. Не бывает, блять, такого.       Бывает. Охуеть, но бывает, сука.       Что-то там ворочается в затуманенном мозгу… Что-то про какое-то время, про задачу, которую нужно выполнить в срок… Что-то было такое… Но что?       Запустив руки под тяжелую, бронированную им лично самурайку – на плече уже опять зияет прореха от срикошетившей пули, а края воротника подпалены, - Ви торопливо выдергивает из-под проклепанного металлом ремня и пояса джинсов майку рокербоя, наконец-то добираясь до желанной горячей и чуть влажной от пота кожи. Благоговейно проводит дрожащими пальцами по широкой спине снизу вверх, очерчивая напряженные мышцы – от поясницы к лопаткам, после крепко обхватывая, с силой прижимая Сильверхенда к себе, втискиваясь бедрами, ногами, торсом.       Их общее сбивчивое тяжелое дыхание кажется оглушительным в гробовой тишине лифта новейшей модели, в выхолощенном охлажденном озонированном воздухе.       Невероятно яркий свет слепит, и соло на миг прикрывает глаза, ловя под веками пульсирующие разноцветные взрывы, накатывающие и поглощающие его без остатка.       Порывисто вскинув голову, чтобы впиться губами в шею Ви справа, под самыми разъемами, а после сжать всерьез зубы, оставляя, наверняка, кровавый след, рокер задевает с размаху макушкой подбородок наемника, да так, что у того клацают челюсти.       Тягучая долгая родная и желанная боль от засоса и следующего за ним жестокого укуса выгибает Ви навстречу рукам Джонни, уверенно цепляющего его за пояс джинсов.       - Иди ко мне, - коротко и повелительно рыкает рокербой, без труда справляясь с пуговицей и молнией на ширинке наемника, но ломота в ушибленном подбородке уже вымыла из Ви первое резкое слепое возбуждение.       Обалдело моргая на слепящий свет, он оглушенно трясет головой, пытаясь вернуть мозг, зависший, сдается, вверх тормашками, в привычное ему положение, в котором он способен на трезвое мышление. Способен ли, когда рядом хрипло и часто дышит и пялится на тебя своими почерневшими божественными раскосыми глазами охуенный идеальный ублюдок, которого невозможно не желать каждой клеткой тела?       Охуенный ублюдок тем временем упирается взглядом в панель управления, а в зрачках его рождается оранжевый кибернетический блеск. Пытается, сука, взломать управление и - соло спорить на косарь эдди готов – тормознуть лифт.       - Завязывай! – одновременно выводя на оптику отображение времени, Ви, не без щемящего внутреннего сожаления, выдергивает руки из-под самурайки Сильверхенда и, еле подавив первое инстинктивное желание броситься в рокера «Сбоем имплантов», решительно сгребает бликующие на свету мощной лампы мягкие волосы в горсть, настойчиво заставляя повернуться к себе. Атака скриптом была бы, наверняка, перебором. – Никаких взломов.       - Знаешь, Ви, день у меня был говно, так что рекомендую тебе убрать лапы, если это не попытка немного подоминировать в сексуальном плане, - оскал Джонни задорный, одновременно властный, издевательский и дикий, и, не желая рисковать в такой день грозящим затянуться срачем, наемник накрывает ртом узкие, искривленные ядовитой ухмылкой губы, сразу проникая языком глубоко, попутно очерчивая крепкие гладкие острые зубы. Целует коротко, жадно, горячо, будто обещая позже большее.       - Время, Джонни, - выдыхает Ви рот в рот, внутренне молясь, чтобы крохи его влияния на рокербоя на сегодня еще не были исчерпаны в ноль. – Опоздаем.       - Если ты приволок меня в эти пафосные ебеня, чтобы затащить на вечеринку-сюрприз, то, предупреждаю, мне похуй на эти пляски. Или мы берем текилу и отваливаем ебаться, или ухожу ебаться один, понял? – выворачивается Сильверхенд ловко и совершенно беспощадно к самому себе, что безвариативно заставляет соло разжать хватку, чтобы в пальцах его не осталась пара шикарных прядей. – Помни, что тебя приглашал.       - Хрен тебе, а не вечеринка-сюрприз, мудила бешеный.       Когда вкрадчивое звяканье сообщает о прибытии на нужный этаж, Ви уже немного остыл и протягивает руку, чтобы примирительно коснуться плеча отвернувшегося к створкам дверей рокера. Да только поза Джонни и его широкая прямая спина настолько доходчиво сообщают всему миру, что настроение у него сегодня говно, а любому приблизившемуся изощренно оттяпают голову, предварительно облив качественно ядом, что наемник на миг все-таки замирает в сомнениях. А к тому моменту, как он решается на этот жест, рокербой уже покидает кабину, изящно следуя по светлому просторному коридору. Вышагивает так показательно похуистично, по-животному грациозно, покачивая узкими бедрами, чтобы одному упертому еблану четко стало ясно, чего он сейчас по собственной воле лишился и насколько резво он может идти нахуй, что Ви зубами, блять, скрипит, непонятно на каких резервах тормозя себя от того, чтобы догнать идеального козлину, шваркнуть об стену и, забив на все свои неподъемные усилия последней недели, проебать все вмиг прямо тут, на дорогущем бежевом ковровом покрытии.       Но еб твою мать… Для того ли он четверть месяца собирал пылищу по серверным, энергоузлам и точкам подключения?! И это еще не считая пятнадцати дней, убитых на предварительную подготовку, в течение которых исключительно врожденное упрямство уберегало его от того, чтобы выкинуть собственный ноут с третьего этажа прямиком на асфальт, потому что ебал он в рот все эти экзерсисы творческие. Ей богу, прикончить бравую роту арасачьих боевиков куда проще, чем вот это вот все…       - Что за пошлая роскошь, пацан? – лениво обернувшись через плечо, Сильверхенд глядит свысока, подъебисто, колюче, и наемник обреченно кивает, потому что все идет прямиком по обычному сценарию «Неуемный говнящийся рокер». Хочешь – впитывай его таким как есть, хочешь – покоряйся, хочешь – шли в пизду. Все варианты тебе доступны. Ты свободен, чумба. – Мог бы еще ресторан в Компэки-Плаза снять. То-то бы веселуха была.       Да вот только слать в пизду именинника, да еще и дедулю, которому сегодня исполняется весомых девяносто восемь лет, как-то некомильфо. Пусть козлина и выглядит всего-то максимум на сорок. Особенно, если ты с ним еще и вроде как… вместе. Ну, в смысле, не гуляешь по шикарным коридорам, а живешь, ебешься, дышишь в такт, и жизнь вы готовы друг за друга отдать без раздумий.       - Обязательно сниму в следующий раз. Без базара, - глухое ворчание поднимается по глотке, но Ви с трудом его сглатывает. Терпим, сука, дышим. Терпим. Дышим, блять. Мантра немного помогает, но не совсем, потому не развить мысль до конца кажется просто невозможным. Так что соло заканчивает ее уже неразборчивым бормотанием себе под нос. - На твои поминки, если ты не заткнешься.       - Что ты там вякнул?       - Ниче. Далеко, спрашиваю, собрался?       Панель доступа в нужные апартаменты поддается легко и без боя. Ну так а хули? Зря Ви изучил весь план до каждой мелочи? Он уже дважды пробирался сюда и на всякий случай вскрывал ее для тренировки, чтобы не облажаться на основном представлении.       - Помпезно. Избыточно. Безвкусно, - и кто бы, блять, сомневался в другом резюме от истинного ценителя прекрасного, древнего воскресшего панка, половину жизни проведшего в сквотах и развалинах? Точно не наемник. – Хуйня.       «Хуйня» призрачно отдается эхом, отскакивая от высоченных потолков. Достигает второго этажа и скатывается обратно вниз по широкой лестнице, звенит, дрожа в стеклянных панелях стен, за которыми буйно зеленеет растительность, а после покорно замирает где-то у самых их ног.       Хата сверкает голубой неоновой подсветкой, сияет позолотой, блестит мрамором и слепит чистейшими белыми панелями, в которых отражается смутная тень Джонни, вальяжно и максимально надменно разглядывающего роскошное жилище. Напоминает кота, насильно перевезенного в новое обиталище и отныне невообразимо презирающего своего двуногого раба на веки вечные.       Особого внимания, что нихрена не удивительно, удостаивается новомодная аудиосистема. У колонок и затейливого микшера звука рокер даже милостиво соизволяет остановиться на пару секунд, задумчиво пиная стену носком пыльного казака. Ребро подошвы оставляет на белоснежном пластике черные грязные полосы.       Серьезно, совершенно не зря, сдается, наемнику мнится четкое сходство Джонни с охуевшим до крайности котом. Осталось только нассать на ковер по центру, и представление, исполненное гадливости ко всему окружающему миру, будет завершено. Этакое послание миру, сука. И ему, Ви, лично.       - Ну и? – в необычном разрезе ацтекских загадочных глаз, в мимических морщинках у самых их уголков, в воинственном блеске зрачков читается издевка, скупо разбавленная снисходительностью. Соло ненавидит, когда рокербой вот так вот показушно и упрямо скрещивает руки на груди, уверенно расставив свои идеальные длиннющие ноги, будто бравый капитан крепко утверждается на опасно раскачивающейся палубе в девятибалльный шторм.       Понимание, что он проебался, обрушивается горькой волной и бросается жаром в лицо.       Дьявол побери, он начал размышлять и прикидывать за три, сука, месяца! И это оказалось ни фига не легкой затеей.       Что можно подарить человеку, у которого есть все, что ему надо? Человеку, твоя любовь к которому настолько велика, что иногда по ночам ты приступами дышать не можешь, захлебываясь от желания защитить, быть рядом, уберечь, отдать все, что только возможно? Всего себя, весь мир и еще немного? Да только ты сам уже полностью принадлежишь восхитительному идеальному мудиле. Все аспекты мира, ему необходимые, у него и так есть. А потребностей у него – раз-два да обчелся. И все их он уже удовлетворил сам. Охуительнейший ствол? Есть. Даже смонстряченный на орбите в космосе. Шикарная тачка? Есть. Таких в мире остались единицы. Все остальное для Сильверхенда – суть прах.       Фенечку из проводов сплести?       Стишок написать?       Нарисовать картинку?       Оставалось только уничтожить модель общества потребления, установить анархию во всем мире или, в качестве минимальной победы, еще разок проехаться катком по ебучей Арасаке. Но все это Ви расчетливо и мудро решил приберечь на столетний юбилей рокера. Если они доживут. Ага. А потом снарядить вояж к Альфа Центавре.       Выбранная наемником точка обзора подходила прекрасно, и ему казалось, что Джонни, безупречно вписывающийся в любое окружение, будет рад провести немного времени вдвоем в комфорте дорогущей квартиры, – а тем более не купленной, не снятой, а честно и по-панковски взломанной, - но вот одного Ви не учел. Как бы рокербой ни смотрелся уместно в особняке ли Керри в Норт-Оуке, в заебейших ли офисах на заказах, в китчевых ли домах звезд, политиков и пиджаков, где им приходилось по ходу дела бывать, презрительного и насмешливого выражения его рожи при виде всего этого натужно выставляемого напоказ богатства это не меняло.       Сильверхенд мог находиться в этой атмосфере. Но вот хотел ли? И тем более в день своего рождения?       - Хватай из бара Сенцон, и дельтуем.       - Как? Это все? Приволок меня сюда за бутылкой отличного пойла? Небогато. Но изобретательно, признаю, - невыносимое хмыканье, сообщающее, что рокер вовсе не собирается щадить его и так изрядно потрепанные чувства, настигает соло уже на пороге.       - Джонни, ну заткнись ты хоть разок, а? Я прошу тебя. Времени нихуя нет, посремся от души после.       У наемника, и правда, нихера нет времени ни на пытающиеся вкрадчиво затопить его чувства стыда, вины и фатального проеба, ни на размышления о том, насколько разумно таскать именинника туда-сюда по зданиям, коридорам, техническим переходам и лестницам, ни на срачи, ни на вселенскую тоску. Минуты истекают слишком быстро, заканчиваются буквально, блять, на глазах, а ему еще необходимо поднять объемную карту, найти подходящую точку и проложить к ней путь.       Все ведь, как и обычно, идет закономерно по пизде, и приходится импровизировать на ходу. Благо, к этому соло давно уже привык, при своей-то работе.       Реально, стоило накинуть полчаса на препирательства, выебоны и срачи. Это же, сука, Сильверхенд, не так ли?       Остается всего небольшая горсточка секунд, когда Ви, с ноги выбивая дверь на крышу – ему уже не до ювелирных взломов, – вываливается под сиреневато-серое, на глазах темнеющее бескрайнее небо Найт-Сити. Город взрывается и тяжело накатывается на них миллиардами громких звуков, прекрасно слышных тут, на высоте седьмого этажа.       Уже не церемонясь, соло пихает все еще цинично, гордо и медленно шествующего мудилу вперед, к ограждению на краю крыши.       Сияющий многоцветием неона Джапан-Таун неутомимо кипит внизу, под их ногами, огрызается воплями рекламы, томно манит многоголосьем популярных треков, издевательски хохочет на разные голоса, предупреждающе потрескивает вдалеке автоматными очередями, глухо рявкает одиночными выстрелами и тревожно крякает сигналами полицейских сирен.       Облетают лепестки голограмм сакуры, мерцают завлекающе на вывесках алые губы, имплантированные шипастые сиськи и оголенные мускулистые торсы, отблескивают хромом новенькие винтовки, дробовики и пистолеты с многочисленных экранов.       Муравейник, исходящий паром, густым месивом ароматов еды, чуха, пыли, гнилой вонью мусора, ворочается, содрогается в истерично спешащей куда-то жизни, сочным отражением танцуя на оптике.       После выхолощенной тишины люксовых апартаментов от этих выкрученных на максимум яркости, шума и мельтешения восхитительно кружится голова, а реальность пытается, кажется, куда-то уплыть из-под ног. Но это только иллюзия. Реальность лишь утверждается крепче в этом восхитительно-отвратительном празднике на вечном краю трагедии.       Приобняв Джонни за плечи, Ви устраивается рядом и искоса бросает взгляд на смуглое небритое лицо рокербоя, по которому прокатываются волны разноцветия в такт сиянию ближайшей неоновой вывески с крыши уровнем пониже. Бутылка дорогущего пойла тоже ловит отблески, когда Сильверхенд, запрокинув голову, делает глоток, а после вновь облокачивается на перила, глядя на столь любимый и ненавидимый им город.       Мелькает в полутьме огонек зажигалки, и воздух вокруг наполняется густым и богатым знакомым терпким ароматом табака.       Наемник ждет вопроса. Ждет возмущения. Ждет непонимания. Шкурой ощущает, что, несмотря на несколько притихшее протестное и дерьмовое настроение, рокер всенепременно просто-таки обязан в очередной раз выебнуться.       И это случается.       В тот момент, когда Джонни оборачивается к нему и размыкает выглядящие в этом свете бледными губы, на квартал обрушивается тишина, поначалу точечно прерываемая лишь глухим прибоем шума самого города. Вся реклама затыкается, а экраны гаснут, щерясь темными провалами.       Через пару секунд удивленно затихает и гвалт людских восклицаний и голосов.       Где-то внизу одиноко и щемяще все еще звучит на радиоволне «Night-City».       Вновь сомкнув губы, рокербой саркастично приподнимает брови, но в глазах его Ви читает зарождающийся интерес, и прижимается плотнее к Сильверхенду, уже устремившему взор обратно вниз, на непривычно притихший Джапан-Таун.       Отсюда видно, как волны человеческих толп замирают, видимо, в удивлении, хаотичное перемещение прекращается, замораживается в моменте.       А потом экраны и проекторы вспыхивают вновь, заливая микрорайон ярким слепящим алым, а вечерний опускающийся туман поначалу глухо, но потом все увереннее заполняется жестким и ритмичным гитарным перебором.       Never Fade Away на полной громкости разом душит жалкое вяканье радиоприемников, а самурайское лого выплывает с мониторов, многократно отражаясь в каждой зеркальной поверхности. Изображение мерцает кадрами концертов, на которых рокер заводит толпу, отрывками видео беспорядков под Арасака-Тауэр, перемежается обложками синглов Джонни, названиями песен и альбомов, антикорповскими стикерами и панорамами Найт-Сити.       Монтаж можно было бы заказать профессионалам дела, но соло хотел сделать это сам. Чувствовал, что пусть он облажается, рехнется, пока попутно обучается этим премудростям, но должен лично собрать видеоряд – именно так, как видит его он сам.       За полмесяца, которые потребовались Ви для этого подвига, он сотню раз проклял свою полную беспомощность на территории творчества, двадцать раз запорол результат, вынул из Керри и Нэнси поочередно и не по разу душу, выцарапывая раритетные записи, и успел сгрызть себя до основания, уверяясь с каждым днем, что все задуманное - хуйня какая-то, а он - безрукий тупой еблан, как совершенно точно и подметил рокербой, и о чем не уставал ему напоминать время от времени.       А сейчас, когда гитарное соло звучит так, что, кажется, содрогается даже крыша под ногами, ощущение того, что он застрял в безвременье, окутался вакуумом и потерялся вне происходящего, накатывает прибоем в такт ревущим аккордам.       Лица рокербоя не видать за темными прядями, он склоняется, глядя вниз, на утопающий в тумане город, а с высоты не понять, что там творится на улицах, поэтому Ви остается только ждать, гадая, придется ли его подарок по душе. Или же, вполне вероятно, его вновь обольют презрением. Такое тоже не исключено. Хочешь любить Сильверхенда – люби, страдай и имей всегда душевную стойкость и парочку ядовитых комментариев на каждую возможную ситуацию. И отрасти себе шкуру потолще.       Но на самом деле, все эти переживания – дело десятое. Они вдвоем, вместе. Под ладонью соло скрипит кожа самурайки, его окутывает запах рокера, оба они живы – зависшие на высоте над восхитительным хищным городом, наполненные музыкой до краев, окрашенные алыми отблесками в наступающей ночи.       - За красоту! – бутылка Сенцона утыкается выпавшему на миг из реальности Ви в грудь, а Джонни – ох, сука, блять, это прекрасно, от этого мурашки наслаждения покрывают кожу, по загривку ползет восхищенный холодок, а все внутри переворачивается и катится кубарем куда-то к хуям – улыбается широко, ничуть не ядовито. Между узких губ даже отблескивают белизной зубы – событие на века! И эту улыбку наемник бережно уволакивает в архивы своей памяти.       - За красоту, - текила обжигает рот, огнем прокатывается по пищеводу, согревает изнутри, а Ви все смотрит и смотрит в любимые карие глаза, в родное лицо, с которого ушли все мелкие мимические признаки раздражения, спокойное, довольное и самую малость, как и обычно, ироничное. Но это уже хорошая ирония – со знаком плюс, знакомая и привычная.       - Что случилось сегодня? – обычно такие вопросы между ними не в ходу. Каждый свободен делиться проблемами и произошедшими событиями или не делиться на свой вкус и выбор. Поэтому спрашивает соло осторожно, без малейшего давления, почти отвлеченно.       - Нахуй сегодня. Нахуй всегда, - развернувшись, рокербой дергает Ви за пояс джинсов к себе.       Жадный поцелуй горчит от текилы и кажется терпким от вкуса табака. На удивление долгий, тягучий и медленный, он буквально сбивает с ног, пуская дрожь по всему телу. И наемник чувствует, как по мускулам Сильверхенда так же прокатывается крупная судорога. К тому моменту, когда они умудряются наконец-то оторваться друг от друга, оба они тяжело дышат, а ночной ветер, до этого продиравший Ви до костей, уже не кажется таким уж прохладным. Горячая волна желания поглощает его целиком.       - Будем честны, ждал торт, утыканный, как дикобраз, девяносто восемью свечами, - сипло выдыхает рокер соло в лицо, окутывая ароматом текилы. Прижимается лбом ко лбу, пока ладони его медленно и дразняще проходятся по торсу Ви, комкая футболку.       - Ха! Торт сожрал – и все, - прикосновения крепких пальцев Джонни ощущаются сквозь ткань на удивление остро, но преграда эта раздражает невообразимо. Наемник хочет его целиком, поглотить, быть поглощенным, раствориться, быть одним. Всегда. Жить вместе, вместе быть счастливыми, несчастными, делить боль, радость, восторг, сдохнуть вместе. Вместе. Ви, буквально захлебываясь в невероятно ярких чувствах, в идиотской нежности, в безбрежной любви, запускает ладони в густые прохладные от ночного ветра пряди, ласкает шею, оглаживая изгиб перехода к плечу, ухватывает за загривок и вновь упорно притягивает к себе. – А это надолго запомнится.       - Это точно. Торт ты мне, кстати, все равно должен. Свечи можешь нахер выкинуть.       Когда Ви опять находит в полумраке рот рокербоя и накрывает его своим, попутно разбираясь с пряжкой ремня Сильверхенда, Джапан-Таун где-то далеко под их ногами уже возвращается обратно к своей обычной жизни, будто ни черта сверхъестественного и не случилось. В конце концов, это Найт-Сити, детка! Тут и не такое видали, на херню удивленно рот разевают максимум секунд на пять. Изо всех щелей привычно орет реклама, но это кажется бесконечно далеким, проникает в их горячий вакуум на двоих будто из соседней вселенной.       Мир, как говорится, может подождать.       Как и вечеринка-сюрприз в особняке Керри, где уже давно, судя по пропущенным звонкам, собралась вся основная тусовка.       Рокер вряд ли будет доволен этим фактом.       Но все это потом.       - С ебаным днем рождения тебя, несносный мудила.       В ответ Джонни, содрав с соло футболку, только вжимается еще плотнее, крепче, прикусывает мочку его уха и одновременно рычит глухо.       - Иди нахуй, мелкий пиздюк.       Но звучит все это странной, кривой и искалеченной лаской.