Мы с тобой сгорим

      — Ты уверен, что это — хорошая идея?       — Можешь не сомневаться. — подмигивает, по-медвежьи сгребая в объятья.       Идею с собственной коллекцией белья я всё-таки воплотила — ценой драгоценного времени, которого и без того было катастрофически мало. Концерты, спектакль, совместная запись общих песен — всё это порой лишало даже жизненной необходимости приёма пищи. Наверное, если бы не Андрей — ела бы я пару раз в двое суток, в лучшем случае.       Он оказывал мне, и в целом нашему тандему, колоссальную поддержку: вселял в меня уверенность и нотки оптимизма, приглушая взрывы моего обострённого пессимизма.       Так было и на этот раз, когда к нам в кафе с горящими глазами залетела Маша, которая, узнав о выпуске коллекции, предложила организовать нашу с Андреем фотосессию в этом самом белье, где моделью выступила бы непосредственно я сама — обосновала она это тем, что нужно непременно «порадовать неугомонных фанатов» и «сделать новый виток в раскрутке нашей пары».       Для Андрея подобные съёмки были не в новинку — он ранее работал моделью и знал всё изнутри; а вот для меня это было целым выходом из зоны комфорта, личным вызовом. Согласиться на эту съёмку означало и без того бушующие чувства в его сторону заставить извергаться, подобно вулкану. Самое главное, над чем предстояло постараться — это удержать планку, не показывая на деле свои истинные чувства, полыхающие сильнейшим огнём.       В ходе переговоров Андрей сидел рядом, чувственно захватывая нижнюю губу длинными тонкими пальцами своей руки, взирая на меня с хитрым прищуром. Смущалась, взглядом вопрос немой задавала; а он лишь посмеивался, разводя руками — видимо, представляя моменты предстоящей съёмки. Двое против одного, в итоге, одержали победу нам моими сомнениями, уверяя, что это «будет взрывом» и «поспособствует прорыву в нашей с ним карьере». Сдалась под железным натиском ребят и желанием собственным привычный уклад мышления поменять, расширить границы дозволенности: в жизни ведь попробовать всё нужно, не так ли?       Мысленный вопрос с затяжным ответом повисли в голове длительной паузой.       Для съёмки выбрали кружевное чёрное бельё, состоящее из безкорсетного лифа — по краям прошитого небольшими дорожками струящихся воздушных дорожек кружевного материла — и трусиков «танга». Ничего лишнего: утончённость и элегантность, простота в гармонии с изяществом. База. Основа основ.       Стою возле высокого напольного зеркала, рассматривая своё отражение — пробегая взглядом по плавным изгибам своего тела — и сжимая в руках хлопковую ткань белой рубашки как спасательный круг, который будто может мне помочь не сгореть рядом с ним. Не утонуть в собственной глубине чувств. Природная стройность шла мне на пользу: со временем я полюбила свою хрупкость и деликатность, начала ценить то, что было дано природой, стараясь подчеркнуть это «вкусным» и «сочным» бельём.       Провожу рукой по линии талии, глубоко вздыхая: с минуты на минуты я встречусь с ним — с тем, кто вызывает во мне буйство эмоций; с тем, про кого совсем недавно поняла, что люблю. Финальным жестом поправляю выбившиеся пряди волос, накидывая лёгкую струящуюся ткань рубашки на подрагивающие плечи. Мысленно считаю до десяти, выравнивая сбитое, рваное дыхание. Я струсила — прямо тут, за несколько минут до выхода: когда, стоя возле двери, в нерешительности сжимаю металлическую ручку и судорожно хватаю воздух приоткрытым ртом, покусывая и без того припухшие, обветренные губы.       В нерешительности ступаю на прохладный пол, покрепче запахивая на себе рубашку, лишь слегка прикрывающую начало бедра. Встречаюсь с ним взглядом, смущённо прокашливаясь в кулачок от его: пронизывающего всё тело, скользящего по моему едва прикрытому телу, взгляда. О чём я думала, когда соглашалась на это? Хочу закутаться в плед, укрыться от застилающего и сковывающего смущения. Лёгкой поступью прокладываю к нему дорожку, стараясь не глазеть на его оголённый рельефный торс.       — Фотограф на месте?       — Кажется, да.       Виснет неловкая липкая тишина, начинающая вызывать лёгкую тошноту в желудке.       — Волнуешься?       Подношу руку ко лбу, натягивая улыбку на лицо.       — Не придумывай.       Откидывает назад пряди непослушных волос, пряча руки в карманы тёмных брюк. Фотограф — как назло — не опаздывает. Приходит вовремя, с непринуждённой улыбкой окидывает нас взглядом и приговаривает:

«Милый контраст в росте, сделаем всё в лучшем виде».

      Подмигивает и, щёлкнув пальцами, начинает отсчёт самого волнительного часа в моей жизни.       Звучит рекомендация «обхватить меня за талию, слегка наклонив корпус моего тела назад, коснувшись носом моей шеи». Судорожно сглатываю, находя глазами его спокойный, уверенный взгляд. Его умение заряжать меня спокойствием одним лишь взором восхищало. Вот и сейчас он заставил меня немного расслабиться, отдаваясь в его руки, поддаваясь магии этого щепетильного для меня момента.       Рубашка ниспадает с плеч, оголяя ещё один участок моего подрагивающего тела. Встречаю сладострастный взгляд Андрея, от которого по телу мелкой россыпью ползут мурашки, а в горле образуется ком.       Руки, обхватывающие мой стан и расположившиеся под невесомой белой тканью, жаркие, сильные, страстные — обжигают, словно раскалённым металлом. Наклоняется чуть назад, крепко удерживая и не сводя взора с моих волнительно блуждающих по нему глаз. Спускается к венке пульсирующей, интонацией уверяющей проговаривая:       — Верь мне.       Фоном слышу затворы фотоаппарата, стараясь концентрироваться на рабочем процессе, а не на его разгорячённом дыхании в районе моей шеи — стараюсь и не могу, когда ощущаю влагу поцелуя на нежной коже. Прикрывая глаза, провожу ногтями по крепкой напряжённой спине, испуская сладостный вздох в районе его уха.       Скованность отступает на второй план, когда растворяюсь в его руках, прокручивая в голове эхом отдающие слова о моём доверии в его сторону. На столе заранее подготовленная ёмкость с клубникой, рядом — баллон со взбитыми сливками и раздающиеся эхом слова фотографа: «Александра, снимите рубашку».       Свожу плотнее ноги, перекрещивая их меж собой; глубоко наполняю лёгкие, касаясь кончиками пальцев зоны предплечья. Казалось бы: чего он не видел? А с жалким куском материи предстать пред ним оказалось куда спокойнее. Руками плечи сжимает, наклоняясь к мочке моего уха.       — Помогу, не возражаешь?       Отрицательно машу головой, расслабляя руки и позволяя стянуть с себя невесомый кусочек ткани. Невзначай касается пальцами оголённого плеча, откидывая рубашку на расположенный неподалёку диван. Прежде восставшая уверенность покидает моё тело, когда осознаю, что вплотную встаёт за моей спиной, прижимая к своей оголённой груди и обдавая жаром своего тела.       Слов фотографа не слышу — просто отдаюсь ему в эту самую секунду, позволяя взять контроль над ситуацией в свои руки. Заводит руку мне под грудь, окутывая меня теперь более тесными объятиями, пробирающими до самых кончиков пальцев; голова опускается на его плечо, а губы слегка прижимаются к нежной коже его щеки. Тело пробивает дрожь, когда встречаюсь с его внимательным и страстным взглядом, ощущая его растущее возбуждение. Сейчас мы не горим — мы сгораем, словно спички, ощущая магнетическое притяжение друг к другу.       Внимателен, сосредоточен, чувственен. Молодой, горячий нрав плещется в глубине глаз, вынуждая закусить губу, дабы не выдать своё ярое желание прижаться к его манящим, влажным устам. Руками захватывает меня в силки, оставляя после себя яркие отметины, подтверждающие его присутствие в моей жизни. Глаза прикрываются, ресницы подрагивают, губы сушит; приглушённо слышатся указания фотографа, до которого, как мне кажется, нам нет никого дела.       — Ты же понимаешь, что сегодня ты не уйдёшь без меня?       Слишком тихо, слишком томно. Он — это одно сплошное «слишком». С ним не бывает золотой середины; с ним я всегда переполненна чувствительностью и ранимостью.       Уйти без него не получилось: на все мои возражения твёрдо стоял на своём, к разговору призывая и утверждая, что не сможет больше жить без меня. Смеялась истерически, то и дело про Катю напоминая, на что лишь отмахивался и со львиным спокойствием говорил: «это — совсем не проблема, Саш». Перехватывал мои дрожащие руки, к себе притягивая, лишая возможности вырваться; а я в страхе — меня наполняющем — лишь отрицательно головой дёргала, желая уйти от него, от страхов своих, запрятать желая в голове своей проблемы личностные.       Так на такси до моего дома и доехали: под взгляд мой бегающий, покусывание губ нервное и его спокойствие, из колеи выбивающее.       — Тебе лучше домой уехать. Спасибо, что проводил.       Стою перед дверьми, скрещивая руки на тяжело вздымающейся груди.       — Я же сказал: не уйду. — подходит вплотную, пальцы моей руки разжимая, выуживая связку брякающих ключей. Настойчиво, упорно, по-мужски. Разве не этого хотела, Каштанова?       В коридоре встречает любимая кошка, заискивающе мяукая и прогибая спину подле его ног, выражая свой призыв к ласке.       Устало сажусь на край дивана, не представляя исход предстоящего разговора.       Присаживается рядом, подхватывая мои ноги под колени, располагая их у себя на ногах с завидным спокойствием, прижимая мою голову к своей груди.       — Долго бегать друг от друга будем?       — Я от тебя не бегаю.       — Как раз таки наоборот. Не обманывай себя, что все попытки мои не видишь — отношения наши на новый уровень вывести.       Взираю на него удивлённо, нервно усмехаясь.       — Ты о чём?       — Саш, я молчал лишь потому, что знал о твоих тяготах принятия нового в жизни. Но обманываться сам и тебя обманывать я больше не могу.       Проводит рукой против линии роста моих волос, создавая на моей голове творческий беспорядок. Захватывает мою ладонь, располагая в районе своего сердца.       — Чувствуешь?       Улыбаюсь, утыкаясь лбом в его грудь, прижимаясь ближе настолько, насколько это возможно.       — Между нами столько «но», Андрей.       Запускает волосы в отросшие пряди моих волос, прижимаясь губами к макушке.       — Лучше подумай, сколько между нами «за».       Большим пальцем руки поглаживает покрасневшую щёку, затягивая меня в головокружительный, опьяняющий лучше всякого алкоголя, поцелуй. Руками в нетерпении друг друга окутываем — до хруста под рёбрами. До дыхания сбившегося губами друг друга ласкаем, вкладывая в эти поцелуи всё то, что сердцем умалчивалось.       Подхватывает меня, словно пушинку, опуская на мягкие светлые простыни.       — Ты лучшая, Саш.       Купаюсь в ласке его слов, даря свою нежность нерастраченную. Слились, скрепились, плотный замочек наших душ образуя: там, в Киеве. В пару Мироновой и Агапова людей влюбляя, заставляя в сказку поверить; а между тем не замечая, как главными героями сказки про любовь стали не Ксюша и Лёша, а Андрей и Александра — те самые «две половинки снов».       Тела, освещаемые проглядывающим свечением луны; влага на губах; звон в голове и руки, сжимающие прохладный хлопок белой простыни; стоны, в один крик сливающиеся; и все ещё объятья — рваные, резкие, обозначающие лишь одно: страх потери. Только терять уже не надо: потерь с нас достаточно. Самое главное, что потеряли безвозвратно — это время: его вернуть нельзя.       Сердца бьются в унисон; губы горят, не переставая соединяться в ленивых, неспешных поцелуях, восполняя пробелы в наших судьбах.       Лежу на его груди, перебирая и рассматривая утончённые пальцы таких любимых рук, в конечном итоге сплетая со своей маленькой прохладной ладошкой. Подношу к губам, ласково целуя, выражая свою преданность и безграничность чувств. Любить нежно, терять ход времени, друг друга плотнее одеялом укрывать и, наконец — быть спокойной, что я с тем, о ком трепетала моя нежная душа все эти годы.

К тебе: воочию молчать,

Без слов сказать, что ты — моя.

И на весь мир кричать:

Тобой переполняются души края…