"Мудак любого времени" или как Лермонтов читателей затроллил

      Не совсем понятно, зачем Лермонтов наваял предисловие к роману, пушт сам же знал, что читать его никто не будет. Но его прочитали и поняли, что этот косплеер на тролля восьмидесятого левела всех захуесосил. Мол так и так, неправильно ты, дядя Фёдор, книжки читаешь, сюжет сего чтива не понял, и вообще ты, сударь, то ещё быдло.       В общем, на Кавказе шла война, а по Кавказу аки горный стрекозёл скакал один офицерик. Горцы его наёбывали, драли деньги на пойло, да и ему самому поднадоело болтаться как хуй в рукомойнике. А тут раз — и очень удобно подвернулся бодрый старикан, с которым можно перетереть за жизнь. Перетерли, пожаловались друг другу на говнопогоду в России-матушке и на артрит, а потом офицер такой, ля, слушай, а можно я с тобой чутка перекантуюсь. Дедок репу почесал и согласился, мол кнш подгребай, браток, я те щас такую кулстори расскажу, закачаешься.       Истории у мужика одна охуительнее другой. Служил с ним другой мужик, ну и всё, как водится, при нём было: и деньги, и лицо, и язык острый. Мозгов только не было, но это ничего, хуй есть — ума не надо. Звать его Гришка Печорин. Парниша этот пихал хуи в панамку всем, кому не лень, и у людей после знакомства с ним жизнь полыхала как Москва в 1812, но давайте по порядку. У деда, который про всю эту трахомудию и вещал, имя было Максим Максимыч, и к своему сосуживцу он подступиться не мог ну ни как, ни так, ни сяк, ни через косяк. У Печорина на лицо были все признаки биполярки: то сидел к креслу жопой приклеенный, то закидывался сушёным заячьим помётом и хуярил по горам сутки напролёт. Максимыч был прародителем заветов Малышевой и считал, что это норма, в общем души в этом пиздюке не чаял.       Всё бы ничего, но житуха в той клоаке, где они валандались, была смерть какая скучная. Ни блэкджека тебе, ни шлюх, вот Печорину и ударила в голову моча. Они с Максимычем пронюхали, где здесь в округе отвисают реальные пацаны и кабанчиком подгребли туда. Оказалось, что местный наркобарон выдавал дочку замуж и пустил слух, что всем трушным гетеросексуалам будет бесплатно наливать чачу и отсыпать кокос. Тут Гришаня конкретно присел на очко, потому что в тайне ото всех любил долбиться в сраку экспериментировать. Дед ему сказал, мол да не ссы ты, главное сиди в углу и не отсвечивай. Надолго его, впрочем, не хватило, — сами попробуйте пару лет без полноценной ебли пожить — пушт увидел в разгар пьяной оргии весьма симпотную девицу. Максимыч опять пресёк все эти поползновения и предупредил, что не, братан, ты давай снасти сворачивай, это дочь хозяина, будешь на неё хуй точить — в лучшем случае однояйцевым останешься. Печорин заметно приуныл и вытек на улицу, а там начала наклёвываться новая наебаловская схема.       У хозяина был пиздюк Азамат, мелкий и тупой, но выёбистый, как вошь на гребёнке. Ему просто жесть как прижало купить у одного хмыря коня — а конь тот, к слову, попонтовее любой современной панамеры или ламбы будет. Каких ништяков он ему только не обещал, и деньги, и телки, и тачки, админки, хуинки — мужик ни в какую, послал его на небо за звёздочкой и свалил. Печорин не промах, оперативно подвалил к пацану и говорит:       — Пс-с, малец, слухай сюда, тема есть. В общем, давай я тебе коня надыбаю, а ты мне сеструху свою упакуешь и доставишь в лучшем виде?       Азамат репу почесал и растерялся, предложение-то годное, но вдруг наебут.       — А ты мне не пиздишь?       — Та не, будет тебе конь, слово пацана.       — Ты не пацан, ты заднеприводный, по тебе видно.       — Слышь, ты бы рот не открывал, а то муха насрёт. И давай прекращай тянуть кота за яйца, тебе лошадь пригнать или нет?       — Ну ебашь.       Сказано — сделано, коня спиздили, девчонку тоже приволокли, звали её кстати Бэла, и только она приехала, как Печорин понял, что проебался — деваха в его сторону даже не смотрела. Он ей и шмотки носил, и цацки, даже чёрных стриптизёров обещал достать, но Бэла всё никак не давала, и мужик настолько затосковал, что впору было уже самому себе стриптизёро в вызвать. Максимыч просто молча наблюдал со стороны и тихо ахуевал. «Мы пойдём другим путём» — решил Гришка и пошёл базарить со своей барышней опять. Мол, бусь, ну ты ж баба не тупая, понимаешь, что дома тебя нахуй пошлют, никому ты больше не сдалась, поэтому давай не ломайся, и да, кстати, батя твой коней двинул. Парламентёр из Печорина был хуёвый, но Бэла включила мозг и сообразила, что мужика надо захомутать, пока есть возможность. И вот только у них всё стало по красоте, как опять пришёл крышесносный пиздец. На горизонте объявился мужик, у которого Гриша с Азаматом уцыганили коня, уволок девчонку и как бы невзначай в процессе свернул ей шею. Все ухищрения местного врача коту под хвост, и девчуля склеивает ласты.       На этом Максимыч обрывает рассказ, выводит что-то типа морали на уровне «свистни в хуй — там тоже дырка» и говорит, что пора баиньки. Но слушателя не наебёшь, он уже разогрелся и понял, что старый хрыч что-то не договорил, и потребовал продолжения банкета. Тот только плечами жмёт и говорит, мол я в душе не ебу, где теперь этот лох педальный, он после того, как всё похерил, оперативно дал по съёбам и не высовывался. Офицер подумал-подумал и такой, ну лан, на нет и суда нет, разошлись они тихо и мирно.       Вы только пожалуйста не думайте, что таким макаром все и кончилось, мы же в произведении русского классика, где пиздец на пиздеце сидит и пиздец пиздецом погоняет. Долго ли, коротко ли, а Максимыч с тем мужиком встретились опять, выпили-закусили, а там и Гришка собственной персоной на горизонте нарисовался. Дед, едва увидев его, теряя на ходу тапки, понёсся навстречу, чтобы обнять и расцеловать, но Печора за каким-то лядом начал гнать картину, что он не из «этих». Максим Максимыч в упор не понимал, кого он тут пытается наебать, он тут, значится, с душой нараспашку, а это хамло даже руку нормально пожать не удосужилось и опять слиняло. В общем, дед сокрушался, бухтел и фырчал, как старая печка, даже бухать расхотел, а в итоге эмоционально окрестил всех пижонами и пидорасами и тоже свалил в закат. Перед этим офицерик, с которым они ненадолго скорешились, выпросил у старика Печоринские записки, потому что был охотником до всякого трэша, но после чтения сей писюльки волосы у него зашевелились во всех местах.       Перед дальнейшим повествованием Лермонтов торжественно заявляет, что где-то в Персии Печорина забрал к себе Иисус на ПМЖ, а значит можно теперь во всеуслышание объявить, какой он был петух. Ещё пару абзацев у Миши уходит на то, чтобы пояснить, нахуя ему всё это надо, но он тут же предупреждает, что разжёвывать никому ничего не собирается, потому что это вам тут серьёзный психологический роман, а не сказка, как дед насрал в коляску.       Гришка приезжает в залупку под названием Тамань (ура, хоть кто-то додумался реальное название найти, надоели уже эти деревNи) и думает, где бы ему жопу притулить, но, как оказалось, припёрся в туристический сезон, и везде уже занято. Его определяют в стрёмную хату, где обосновалась ещё более стрёмная мутная гоп-компания в лице древней бабки и чересчур шустрого слепого пацанёнка, косившего под украинца. У Печорина в жопе автоматически включается магнит, притягивающий всякие приключения, потому что не может быть все так просто. Чуйка на всякую поеботу его не подводит: ночью он выходит осмотреться, и плевать, что темно, как у негра в жопе, он всё равно узнаёт, что в этих краях промышляют контрабандисты. В лодке они провозят два мешка травы, семьдесят пять ампул мескалина и так далее по списку, а в где-то у себя в подполье мешают балтийский чай.       Геро(инщику)ю нашему их трехходовые схемы и на хуй не упали, а правосудие так тем более, мотивация разогнать этот ебятник у него другая: их баба цедит самогон, а потом влезает на крышу дома и воет на луну. Печорина и так бессонница мучает, так еще и этот концерт песен ВИА Гры по ночам слушать, тут любой осатанеет. А девка-то, в отличие от него, не промах, быстренько соображает, на что надо надавить, чтобы у Гриши выключилась голова и включилась головка, поэтому зовёт его плавать на лодке и ловить карасей. А он после поцелуев с ней и сам как карась, и сознание навещает его только в тот момент, когда девчонка пытается его притопить. Парень понимает, что не так стыдно быть пидором, как рассказать, что тебя чуть не угандошила какая-то килька, ликвидирует угрозу и выползает на берег. Там Печорин узнаёт, что вся наркоконтора сворачивается, потому что население резко перешло на ЗОЖ, и сам крутит оттуда педали, пока пизды не дали.       Новый поворот этой охуительной истории встречает нас в Пятигорске, куда Григорий приехал полечить нервишки, но в результате лечить их придётся всем остальным. Поначалу он изображает социопата, но одной дрочкой и сычеванием на съемной хате сыт не будешь, поэтому выбирается в люди и встречает своего любовника знакомого Грушницкого. Этого типа он кратко описывает как сопливого дурачка и хуеплёта, потому что тот пиздит много и не по делу. Однако вести себя надо хотя бы не как конченый, поэтому Печора подходит к нему со словами «Ну здравствуй, доёба дней моих унылых, как живёшь?». Грушницкий заводится с полпинка и выдаёт:       — Знаешь, тут вообще какой-то гадюшник, даже засмотреться не на кого. Разве что вон, девчуля стоит, видишь?       — Ну вижу.       — Скажи, красивая?       — Как кобыла сивая.       — Ничего ты не понимаешь.       Гришка оставляет за ним право положить на неё хуй глаз, хотя у неё там ни сиськи, ни письки, и жопа с кулачок. На самом-то деле он хоть и злоёбыш, но не тупой, поэтому присматривается к Машке. Ничего примечательного, надо сказать: кокетка и пустышка, ещё и интеллектом не обременена, а ЧСВ на все село хватит, и Печорину кажется, что не в пору ей из себя приму без пизды строить. Чтобы это доказать, он то шепнёт ей на ухо пару ласковых, то вообще персидский ковер прямо из-под носа спиздит, и реакция не заставляет себя долго ждать: Мери сохнет по нему, как вобла Сочинском пляже. Схема-то рабочая, он её у Саши Пушкина подсмотрел: «чем меньше женщину мы любим, тем больше меньше мы её», ну, вы поняли.       Как бы там ни было, отношения с ней Грише не сдались ни за какие коврижки, ему бы только шило в жопе успокоить и Грушницкому поднасрать. Только вот пока он рассказывает свои сказки Венского леса, а Мери влюблённо хлопает зенками, эта усатая падла опять заскучала. На горизонте вырисовывается, похоже, единственный на всю округу чёткий мужик, доктор Вернер. Печорин подумывает изменить своё мнение про кинк на разницу в возрасте и игриво просит себя полечить, однако через полчаса общения Вернер сообщает, что такого долбоёба даже фиксики не починят, и сойтись у них не получается.       Долго ли, коротко ли, приезжает давняя Гришина пассия, Вера — количество его любовных интересов зашкаливает, наш пострел везде поспел. Разворачиваются диалоги и записи в стиле сценаристов России 1 и «да ты не можешь любить меня, да я люблю тебя». В итоге они кое-как договариваются о свиданках, хотя Вера и замужем, но чем бы дитя не тешилось, лишь бы в чужой валежник не лезло. Во время одного такого ночного рандеву Печоринская жопа попадается на глаза Грушницкому, который сразу же распрострапонил эту инфу всей деревне, не забыв припизднуть, что развлекается с ним не Вера, а Машка. Гришка дворовой кодекс чести не читал, но это прям как-то совсем не по-пацански, и зовёт его махаться. Грушенька мало того, что дырявый, так ещё и косой, понимает, что Печорин его изрешетит за милую душу, так что без читерства не обойтись. Со своим прихвостнем он договаривается не давать противнику пули в расчёте на то, что усатый даст ёбу. Вот только посиделки этого кружка оренбургского кружева Печорин подслушивает, знает, к чему ему готовиться, и на дуэли говорит мол, давай дерись нормально, иначе вся округа узнает, какой ты петух. Нормально Грушницкий не умеет, выёбывается больше положенного и умирает смертью ебанутых. Вере ловить тут больше нечего, она уезжает кайфовать, Мери четко обозначает этому Дон Жуану маршрут пешего эротического, и Печорин катится творить хуйню дальше.       Последняя глава «Фаталист» поворотами событий напоминает «Игру престолов», автор любил сюжеты с перчинкой. В одной казачьей станице у Гришки выискался конкурент по проблемам с инстинктом самосохранения. Звать его Вулич, и они с Печорой зарубились, что этот серб пальнёт себе в висок и не помрёт. Тот и правда не помер, но через пару абзацев его все равно садят на нож, на что усатый только жмёт плечами и идёт это все перетереть с Максимычем за бутылкой чачи.       То, что Вам следует знать — ну или вспомнить — напоследок, это то, что главы расположены не хронологически, именно поэтому при прочтении как первоисточника, так и этого пересказа, Вы можете не понять, какого дьявола там происходит. А фишка-то в том, что сначала Печорин пихает хуи в панамку контрабандистам, потом разводит мылодраму в Пятигорске и рушит психику Машки, затем играет натурала перед горцами и наблюдает, как сербский сорвиголова пытается быть бессмертным, а уже в финале передаёт свой «Журнал пидораса непонятого гения» Максим Максимычу и отдаёт концы. Филологи говорят, что Лермонтов наваял такую композицию специально, чтобы раскрыть характер Гришки постепенно и объективно. Хотя кто знает, может быть, он, как и его герой, просто любил выёбываться?