***
В это неловкое мгновение, когда Корея распахнул громко двери и с довольной улыбкой вошёл, его личико было подобно снегу в багровых пятнах солнечного света. Однако, его оголённые плечи, лебединая томная шея, ласковые руки и даже ляжки, выглядевшие из-под одежд, были схожи с ветвями, припорошенными мелким снегом. Такие же бледные и тонкие, казалось, одно нечаянное движение, и они тут же сломаются, вот такой был Им во время оккупации. — Здраствуй, мой дорогой муж и здравствуйте уж не знаю кто вы, но явно очень важные японцы! — молвил ехидным голоском он, не слишком низко поклонившись, отчего женское кимоно ещё сильнее сползло. Мука да смущение в Японии возрастают, пока неотрывно глядит на в край обнаглевшего корейца, в особенности на нежнейшие ланиты, на коих рдеют да цветут алые цветы. Иль пурпур персиковых цветов, право, о чём только смеет в такую минуту помышлять Кику?.. Даже на миг почудилось, что Ён Су шепчет нежней камыша, о, истинное безумие, и всему виной его нагота, она духоту навевает сей прохладной ночью. Не смел сдержать румянец, что тут же поспешил больно укусить за щёки японца, ибо у Кореи бёдра прекрасней всего на свете, коими слишком стыдливо виляет, направляясь к нему — недоступная другим жёнам милость. В общем, как и ему. И точно заблистали бы на этой плоти волоски, коснись их лучезарные лучи солнца. Куда только глядит Хонда?.. Алые губы Ён Су, тронутые улыбкой, грозили вскоре погубить душу да разум, что вот-вот готов был опьянеть от всех взглядов, улыбок, действий корейца. Право, истинная горечь да беда Кику — это Им, вечная прекрасная головная боль японца. Но ясно одно: уже дивным ароматом овеян, уже объят сладкой истомой, да, Хонда не заметил, как его одурманили. Отныне во власти этих упоительных изгибов тела и тёмных раскосых глаз, пока генералы недовольно глядели и перешёптывались, именно это заставило юношу прийти в себя. — Кику-кун, ты чего покраснел, а? О, ты так рад видеть свою верную жену, да? — хитро прищурив очи, которые сильно за эти минуты разгорелись, спросил Корея сладкоистомным голоском — это напевные звуки струн, — проведя пальцами по его плечу. Явно дразнил… — Живо прекратил, — велят немедля гневные уста. Кику схватил его цепко за запястье, убирая руку, да так, что Им вдруг болезненно вскрикнул, но не растерялся. На его лице играла истинная дьявольская улыбка, пока «удивлённо и невинно» хлопал смольными ресницами, кои тоже не постыдился накрасить. — Разве я тебе не нравлюсь? — фальшиво разочарованно прошептал Корея, тут же надув обиженно свои накрашенные губы — на что только готов был пойти, дабы лишний раз взбесить Японию. Его кимоно цвета синего лотоса с различными узорами в виде лепестков и ветвей было одето так же, как у распутных японок, если не хуже. Им специально приспустил одежду да завязал пояс так, чтобы оголить определённые части тела и тем самым смутить Кику. И у него это прекрасно получилось, правда, вызвал странную реакцию и у других японцев, которые, как и Хонда, пытались скрыть это за гневом. — Прошу прощения за доставленные неудобства. — Япония низко и учтиво поклонился перед генералами, после чего ещё сильнее вцепился в руку корейца, потащив прочь отсюда. — Мне нужно поговорить с Кореей, так что на этом, пожалуй, закончим и продолжим завтра.***
Корею самым бесцеремонным образом толкнули на кровать. Япония смотрел на него испепеляющим взглядом, который так и метал искры в разные стороны. Однако Ëн Су это не пугало. Напротив, больше заводило. Он смотрел на раскрасневшегося Кику бесстыжими глазами, ожидая, что будет дальше. — Я даже не буду спрашивать, стыдно ли тебе! — воскликнул Япония, горя алым пламенем. — По глазам вижу, что нет. — И что ты мне сделаешь? — с вызовом спросил Корея. — Опять без еды на неделю оставишь? Ну, давай. Авось похудею и стану ещё более привлекательным, — и аккуратно обнажил ногу из-под кимоно. — Ëн Су! Ты понимаешь, что сорвал мне важное собрание?.. — Понимаю, — самодовольно улыбнулся Корея. — И очень этим горжусь! — Ты будешь наказан, Ëн Су, — строго отчеканил Кику. — Мне страшно, я аж весь дрожу! Ты не видишь? — Корея не знал, откуда у него такая смелость. Видимо, тот бунтарский дух, который спал в нём, решил пробудиться. — Оголить другое место не желаешь? — хмыкнул Кику. — Какое? — с азартом спросил Ëн Су, спустив кимоно с плеча ещё ниже. Однако Япония уже не смутился. Взяв себя в руки, Кику схватил Ëн Су за плечи и резко перевернул его на живот. Это вызвало весьма бурную реакцию. — Эй, ты что делаешь?!.. Япония, удерживая Ëн Су, нагнулся к его уху и прохрипел на ухо, обжигая горячим дыханием ушную раковину: — Ты вёл себя ужасно. Я не собираюсь оставлять это безнаказанным. А знаешь, как наказывают маленьких детей?.. Корея не успел среагировать. Он почувствовал, как его кимоно медленно ползёт вверх, обнажая ягодицы. Не зная, что собирается делать Кику, Ëн Су начал вырываться, но был тут же грубо придавлен к кровати. — Не советую вырываться. Потерпишь немного и пойдёшь себе восвояси. Шлепок, лëгкий и почти неболезненный, заставил Корею вскрикнуть, будто его действительно секли. Ему было не то, что бы больно. Оскорбительно. Никто не смел его пороть или шлëпать, даже в детстве (хоть он был ещё тем проказником), а тут, этот Кику, возомнивший себя воспитателем, совершает покушение на его ягодицы. Хонда же, стоило руки соприкоснуться с бархатной и нежной кожей, что по-прежнему цвела в беспечной юности, хотел было всё прекратить. Глядя на лежащего юнца, что до побеления в костяшках сжал одеяло, ему вдруг захотелось не уйти, нет, а прервать наказание и просто сердечно касаться сей плоти. Он бы провёл кривую линию от лопаток до бёдер, одарил бы того ранее невиданной нежностью, вот только следующие слова корейца вынудили Хонду очнуться: — Чëртов извращенец! — просипел Ëн Су, ворочаясь. — Это тебе за то, что сорвал мне собрание, — второй шлепок был немного чувствительней и заставил Ëн Су вздрогнуть всем телом. — Этот, — третий выбил из Кореи писк, — за то, что испортил кимоно, которое я готовил в подарок Мэй. — Вот и отлично, — ответил Корея с едва заметной усмешкой. — Я в жизни не подарил бы ей такой безвкусицы. Следующий удар заставил Корею тихо заскулить, чуть прикусив нижнюю губу. Чëрт, а Кику набирает обороты, вот только очи японца, благоухающие смолой, были не в силах отвести жадного взора от юноши, в особенности от дивной кожи цвета белёсых полевых цветов. Он готов был внимать его словам, сорвавшимся с лепестков-уст, готов был отпустить и после приласкать, но Япония не Китай, он ошибок не прощает. — Я бы на твоём месте следил бы за словами, — поучительно сказал Кику. — О чëм это я? Ах да, косметику ты мне тоже испортил, — звонкий удар, и Ëн Су вцепился в подушку. — Зато я умею пользоваться этой косметикой не хуже твоих наложниц! — Ну-ну, — Япония снисходительно улыбнулся. — А это, — Кику отвесил последний шлепок, чуть сжав правую ягодицу, — за то, что опозорил меня перед всеми. — Эй, если решил отшлёпать меня, так отшлёпай! Нечего меня лапать! — Начнём с того, что мы женаты, и я могу дотрагиваться до любой части твоего тела, — как бы между прочим напомнил Хонда. Корея промолчал на этот счёт. Кику, решив, что с Ëн Су достаточно, отпустил его и встал с кровати. Корея, с горящими от стыда щеками, лёг на спину и скрестил руки на груди, всем своим видом показывая, что он обижен и расстроен до глубины души. — Да ладно, — цокнул языком Кику, — можно подумать, это было так больно… — Ты нанёс мне оскорбление! Чтоб ты понимал, меня даже Китай никогда не наказывал подобным образом! «И очень зря», — промелькнула в голове мысль, однако вслух Япония примирительно ответил: — Ну, ничего. Всё бывает в первый раз, — и посмотрел на часы, — время ужинать. Пойдëшь? — Да пошёл ты! — Ладно. Надумаешь — скажешь, — и с этими словами Кику скрылся за дверью. Корею по-прежнему переполнял неправедный гнев. Что ж, если Хонда вышел на тропу войны, то Ëн Су ему непременно отомстит.