***
Песок и выбеленные солнцем камни — вот и все, что осталось от некогда цветущих, продвинутых городов. Аномальная жара, прошедшая по свету десятилетие назад, уничтожила моря и озера, превратила океаны в лужи, высушила растения и спалила деревья. В то время человечество погрузилось в ад из пожаров и жажды. Люди ожесточились, разбились на лагеря, крысились один на другого. Целые вложили большой вклад в собственное вымирание, когда развязали гражданскую войну. Не было больше друзей и возлюбленных, оставались только изголодавшие, ошалевшие от мучений люди. Правило одно: меньше людей — больше воды. Водой считалось все, от слюны до крови. Кто бы мог подумать, что при современном прогрессе, когда всех людей из тюрем и исправительных колоний решили превратить в полуживые машины, настроенных на службу "нормальной" половине человечества, люди не смогут справиться. Корнелиус продолжал перекручивать свои воспоминания в бессмысленных поисках причины раздора. Столько раз мир наступал на одни и те же грабли, и даже череда бедствий не смогла сплотить их: как стая диких животных они боролись за территории, перегрызая друг другу глотки, пока планета превращалась в огромное пепелище. Он был одним из тех ученых, которые пытались воззвать к голосу разума на консилиуме, но коих быстро заткнули военные. Сила, подкрепленная страхом, всегда берет верх. Ему оставалось только безропотно подчиниться безумию, что творилось вокруг. И если бы не Эллойд, купленный им киборг, он, вероятно, числился бы первым в списке погибших. Эллойд... наемный убийца, отсиживающий свой срок, был переделан одним из последних. Их так и называли — Нелюди. Их оперировали, вживляли в мозг чипы с заданной программой, превращали в киборгов, заточенных под команду хозяина. Корнелиус всегда был противником новомодного движения, ему претило рабство, одобренное сверху. Но все же он приобрел его тогда, на торгах. Было что-то в темном угрюмом взгляде, что заставило сжалиться. То ли обреченность, то ли одиночество. — Еда, — Корнелиус вздрогнул от низкого голоса. Приподнялся со старого пледа, прикрывая глаза от солнца, что тут же осветило маленькую палатку, стоило Эллойду отодвинуть навес. — Спасибо, — пробормотал Корнелиус, когда холщовый мешочек упал у его бока. Он зашарил руками по покрывалу, в поисках очков в толстой черной оправе. В них Корнелиус олицетворял самое заезженное представление об ученых: умный, тощий, с взъерошенными волосами. Солнце погасло, стоило Эллойду залезть в палатку и усесться рядом. Спина прямая, как будто ее привязали к палке, взгляд суровый и строгий. — Остальным так же? — осторожно спросил Корнелиус, тонкими пальцами приоткрывая края мешочка. Обычный набор: кусок вяленого мяса черепахи, завернутого отдельно, маленькая бутылка с кровью и несколько долек опунции. Эллойд ничего не ответил, от чего Корнелиус поджал пересохшие губы. Воздух в палатке стоял тяжелый, горячий, дышалось с трудом, но дышалось. В последние годы солнце стало более милосердным. Если раньше долгое пребывание на нем сулило тяжелые ожоги, то теперь оно просто пекло, угрожая тепловым ударом. В любом случае, Нелюди переносили его гораздо лучше, цем Целые. По крайней мере, большинство, кого переделывали, используя хорошие огнеупорные материалы. — Тебе нужно пить, — больше похоже на приказ, чем на замечание. Корнелиус неуклюже улыбнулся и вытащил стеклянную бутыль с кровью. Столько лет он не пил ничего, кроме нее, но все равно не мог привыкнуть к мерзкому железному привкусу. И кто знает, чья это кровь — человеческая или животная? Сделав маленький глоток, Корнелиус убрал ее обратно, не обращая внимания на скептический взгляд Эллойда. — И все? — уточнил он. — Пока все, — мягко ответил Корнелиус. Он знал, что ему доставалось больше других. Знал, что к нему особое отношение, потому что Эллойд запрограммирован помогать ему, в то время как другие Нелюди либо лишились своих хозяев, либо вовсе остались бесхозными. — Ты снова отдашь все им? — В тяжелом взгляде непробиваемой стеной стояло неодобрение. Эллойд волновался не зря. У добросердечного Корнелиуса не было никаких нужных для выживания механизмов. Он истощал, особенно за последний год, когда у Эллойда не было времени следить за ним. Чтобы приносить еду, ему с другими добровольцами приходилось уходить все дальше от лагеря. Они старались ловить еще не вымерших животных, способных переносить жару, живыми, чтобы мясо и кровь не испортились. Легче дело обстояло со скорпионами, но в последнем походе Эллойд не отыскал ни одного. — Они тоже живые, — тихо ответил Корнелиус и опустил руку на еще теплое металлическое колено. — Ни один Целый не вызвался пойти с нами, — заметил Эллойд холодно, наблюдая за тощими пальцами, что поглаживали его отлитую ногу. Он не чувствовал прикосновения, но представлял его, — только ты. Когда у Корнелиуса еще были силы, он выбирался с ними. Именно он научил Эллойда различать следы на песке, находить укромные места, где прятались от солнца живые существа в ожидании короткой ночи. Он научил остальных киборгов мастерить ловушки, внося свою лепту в их выживание, за что получил и уважение. Остальные Целые казались балластом. У них не было ни силы, ни знаний, ни выдержки. Киборги никогда их не обделяли, пока те не начали воровать и требовать больше, говоря, что Нелюдям много еды не нужно. Терпеть такое поведение Эллойд не собирался. И дело не в его программе. Корнелиус не особенный. Он полезный. Стал полезным еще тогда, когда выкупил Эллойда с торгов. Киборг сразу почувствовал в нем слабость. Он не мог командовать, не умел вести за собой людей, в отличие от Эллойда. И все же, когда мир принадлежал Целым, он спас его. Таких убийц, как Эллойд, выкупали для Ринга, служившего людям увлекательным шоу, где одна полумашина должна уничтожить другую, в то время как Корнелиус привел его в свой дом, поселил в гостевой комнате и иногда просил выполнить мелкие поручения. — Если я пойду с вами... — медленно начал Корнелиус, но Эллойд сразу перебил его: — Нет. — Дослушай сперва, — вздохнул ученый. — Здесь нечего слушать. Ты не можешь идти. Корнелиус нервно рассмеялся. Он успел изучить характер Эллойда как свои пять пальцев. Грубый, уверенный, непоколебимый, но в то же время благодарный и привязчивый. Он старался сохранить Корнелиусу жизнь, уберечь его, потому что биолог — единственное, что у него осталось. Пусть и из-за программы. Однако Корнелиус умел ценить. И в то же время он чувствовал, как силы утекают из него. Непереносимая духота, недоедание и постоянная жажда, что лишь приглушалась гадким вкусом крови, постепенно вытягивали жизнь из каждого Целого. — Говорят, что в столице еще есть вода, — осторожно произнес Корнелиус. — Кровь тоже вода, — отрезал Эллойд жестко. — Ты мог бы отвести их туда, — голос ученого звучал мечтательно, — может, оставшиеся люди и киборги действительно сумели отыскать способ... Раздался едва уловимый писк, от чего Эллойд вздрогнул и напрягся. Из-под тонкой грязной ткани, укрывающей ноги Корнелиуса, показалась маленькая белая голова с вытянутым носом. — Тише, малыш, — быстро зашептал Корнелиус, сунул руку в холщовый мешок и выудил оттуда дольку съедобного кактуса, — тише, а то другие услышат. У Эллойда каждый раз ползли мурашки по коже, стоило мерзкому питомцу Корнелиуса показаться ему на глаза. Еще в квартире ученого, до бедствия, его передергивало от клетки с жившей в ней белой крысой. И пусть она была такой же, как Эллойд, с механическими лапками и изгибающимся металлическим хвостом, наполовину роботизирована, но у него кровь в жилах стыла от одного только вида передних зубов и красных капелек глаз. — На, поешь, Браво, — проговорил ученый шепотом, протягивая выползшему на его грудь животному дольку опунции. Крыса принюхалась, затем доверчиво принялась грызть угощение. Эллойд не мог оторвать от нее глаз. Он предпочитал знать, где конкретно она находится, чтобы та ненароком не прыгнула на него. Киборги появились не сразу. Сначала правительство экспериментировало на крысах. И как только эксперимент удался, перешли на людей. Браво был единственным выжившим животным, давшим лаборатории зеленый свет. Корнелиус рассказывал, что Браво попал к нему благодаря подруге из учебного центра: его привезли туда для опытов, а как только он стал не нужен, она сжалилась над ним. Решила не убирать в отходы, а отдать знакомому биологу. Браво любил Корнелиуса. Это единственный человек, из рук которого он не пытался сбежать. Наверное, все дело в заботе. Исполосованная шрамами крыса запала в душу доброму ученому. Он долгое время добивался ее расположения, разговаривал с ней, кормил, приручал. Ушел добрый год, прежде чем Браво начал видеть в Корнелиусе защитника, а не обидчика. И с тех пор он постоянно путешествовал на узких плечах ученого. Спокойный, как удав, умный, однажды он цапнул Эллойда за палец, когда тот попытался разбудить Корнелиуса по его же просьбе. И сам ученый души не чаял в своем мерзком питомце. Берег его больше, чем себя. — Не смотри на него так, — попросил Корнелиус тихо, — ты его напрягаешь. — Это он меня напрягает, — зашипел Эллойд. Он бы хотел, чтобы один из пяти Целых, оставшихся в их группе, однажды услышал эту крысу, выкрал ее у Корнелиуса и сожрал. Двух птиц одним выстрелом: и от крысы избавится, и покажет ученому, какие на самом деле двуличные его любимые Целые. Только вот тогда Корнелиус совсем угаснет. — Нет способа вернуть прежнюю жизнь. И крыса твоя — последняя в своем роде. На этой грубой ноте Эллойд поднялся и, все еще не спуская с крысы презрительного взгляда, покинул палатку, возвращаясь под горячее солнце. — Я знаю, — Корнелиус даже не посмотрел ему вслед. Он наблюдал за Браво, который продолжал уплетать на удивление сочный кактус. Иногда крыса встречалась с его взглядом и замирала, будто ожидая, что Корнелиус что-то ей скажет. Но он молчал, и она вновь возвращалась к обеду. Ходили слухи, что на Западе есть столица. Подземное убежище, что не поддалось разгрому, где уживались и люди, и нелюди, объединившие силы, чтобы вернуть человечество к жизни. Корнелиус не знал, откуда они пришли, не знал, правдивы ли или нет. Знал только, что ни один слух не появлялся на ровном месте. Если бы это место и правда существовало таким, каким он рисовал его в воображении... как было бы здорово побывать там перед смертью. Люди тоже из царства животных. Двуногие млекопитающие, не способные выжить в сложившихся обстоятельствах. Корнелиус знал, что он — вымирающий вид. Удивительно, что перед бедствием, человечеству, неважно по каким причинам, удалось создать форму жизни, способную существовать в новых условиях. Когда он умрет, Эллойд останется жить. Быть может, найдет столицу. Найдет себе женщину. И доживет свой век относительно счастливым. Больше Корнелиусу ничего и не нужно.***
— Держи, я не хочу, — Анри протягивал худенькой женщине сухпаек, — раздели с остальными, здесь достаточно. — Спасибо, — сказала она тихо, дрожащими руками принимая мешок из его рук, — спасибо большое! Она привстала на носочки, быстро чмокнула в щеку и, покраснев, ринулась обратно к своей палатке. Анри остался стоять на месте, задумчиво смотря ей вслед. Стоило женщине скрыться из виду, как он устало прислонился спиной к белому валуну, чуть вытянув свои металлические ноги. — Чертовка, — проговорил он в никуда, прикрыв глаза. — Накормил-таки, — грубоватый тон Эллойда заставил его криво усмехнуться. — Ты же своего кормишь, — легко парировал он, затем оторвался от валуна и вприпрыжку обошел его, опускаясь рядом с развалившимся в тени Эллойдом, — давно подслушиваешь? — С самого начала, — пожал плечами темнокожий киборг, — оставь ты ее. — Не могу, — вздохнул Анри, — влюбился. — Любить нужно себе подобных, — заметил Эллойд холодно. — Ты себя так каждый раз останавливаешь, да? — усмехнулся Анри, но ответа не получил. Эллойд уже давно останавливал себя. Избегал случайных прикосновений, отмахивался от навязчивых мыслей. Все, что он мог — только наблюдать издалека и оберегать. Он не знал, сколько ему осталось времени любоваться карими глазами, такими добрыми и мягкими. Но и привязываться еще больше, прикрываясь пользой Корнелиуса, не мог. — Билл видел столичных, — неожиданно сказал Анри. Эллойд тут же приподнялся, хмуро глядя на друга: — Когда? — Час назад, когда вернулся с дозора. Они довольно далеко, хорошо, что у Билла глаза переделаны, — невесело усмехнулся Анри, — снизу нас нельзя заметить, но скоро они и сюда доберутся. Дело времени. — Нам нужно уходить, — все внутренности в теле Эллойда, настоящие и искуственные, сжало тисками страха. — И куда мы пойдем? — одернул его Анри, — они все равно прознают, что здесь был лагерь. Пойдут по следу, нагонят. Думаешь, мы далеко уйдем? У Барбары и Моргана плавятся руки, они могут идти только ночью, которая длится-то всего ничего. Целые слишком слабые, да и остальные не в лучшей форме. Все, мы уже на финишной прямой. Погибнем смертью храбрых. Эллойд всегда удивлялся спокойствию Анри. Его легкому к жизни отношению, словно все, что происходило вокруг — вовсе не катастрофа и не конец света. Столица действительно существовала. Каждый киборг это знал. Только вот населяли ее исключительно Нелюди. Мстительные и беспощадные, они не просто охотились на животных и насекомых. Они использовали Целых в своем рационе как основное блюдо, да и слабых киборгов, не способных сопротивляться, ели на закуску. Группа Эллойда, состоящая из двадцати семи человек, пятеро из которых Целые — единственные оставшиеся существа, что еще сохранили человеческий облик. Недолюбливающие друг друга, живущие в жестких условиях, они отказывались продавать последнее хорошее, что в них осталось — душу. — Иди лучше проведи время со своим биологом, — в этот раз насмешка Анри получилась с привкусом горечи, — пока еще есть время.