Герой нашего времени

      Сирень благоухающе цвела на веранде в этот знойный июльский день, какие крайне редко выпадают на выходные предвестников, особенно, когда этот самый летний день не абы где, а в самой столице водоёмов – Фонтейне. Поистине, каждый зажиточный дворянин Снежной имел удовольствие приехать в Западную Империю хотя бы раз в жизни, дабы просто поглазеть на местную моду и архитектуру; ежели человек попадался действительно мудрый, он не задерживался в столице Фонтейна (да, и право, она сама – есть крайне большое недоразумение, с виду сияющее, но гниющее изнутри), а направлялся прямо в Лейк-Дистрикт, узреть настоящие красоты природы. Увы, главы Фатуи не столь богаты на пустую и крайне глупую трату времени, а от того и сидели сейчас на веранде самого элитного отеля столицы.       Да, разумеется, они приехали сюда вовсе не отдыхать, лишь удачное стечение обстоятельств позволило им насладиться этим жарким, солнечным и влажным деньком. Настоящая их цель – отправиться всей делегацией к местному Архонту и попытаться заключить с ним контракт на поставку природного газа в Снежную (между прочим, в Империи уже не топились дровами – время не то, но всё же электрическое отопление – вещь крайне дорогая, так что, пускай им довольствуется Её Величество Царица, а простым людям нужно что-то столь же простое и дешёвое).       На веранде, в плетёном из бамбука кресле, сидел Лорд Дотторе, выпуская изо рта кольца голубого дыма от сигары, пропитанной опиумом, напротив восседал Господин Пульчинелла. Он был ужасным поклонником консерватизма и классицизма, а от того, лишь расположился на бархатном кресле и всё крутил в руках позолоченную табакерку, которую ему подарила миловидная девчонка лет четырнадцати, родители которой крайне просят (нет, даже настаивают!) на её браке с пятым предвестником. История крайне-прекрайне наизабавнейшая, помнится, над ней всё смеялись чиновнички Заполярного Дворца, пока в полной мере не ощутили гнев Господина, резко урезавшего их бюджет.       Чуть поодаль от двух вульгарных мужчин, расположился Капитано, который так же, казалось, жить не может без трубки, туго набитой табаком из Сумеру, ведь тот не выпускал её из рук с самого утра. Как-то раз противный паж при Царице (и, разумеется, шестой предвестник Фатуи) чайльд Скарамучча отметил, что «Капитано скорее родился с трубкой в руке, нежели чем с саблей». Собственно, если говорить о юноше, то он изящно расположился на мягкой тахте, свесив одну ножку и игриво поглядывая на главных красавиц – Колумбину и Синьору Розалину-Кручку. Однажды он на спор сказанул, что непременно обвенчается с одной (хотя казалось бы, ему всего шестнадцать лет!) и не обманул, уже на следующей неделе его помолвка с Синьорой, из-за которой вся делегация задерживается в Фонтейне. Богатый мальчишка заявил, что хочет новомодный гражданский брак, разрешённый только в Столице Озёр, поэтому остаётся тут до свадьбы.       Печально, даже измученно, глядя на этот балаган, в самом деревянном доме стоял Педролино, держа в руке резную флягу, доверху наполненную дорогим мондштадтским коньяком. Предмет был крайне необычным, даже очень интересным, ведь подарил ему эту безделушку никто иной, как сам Архонт Ли Юэ, выражая огромную честь Педролино (тому пришлось так раскланяться перед ним, что Сандроне в итоге толкнул его локтем в бок и попросил прекратить, хотя не имел права приказывать своему начальнику). Впрочем, нервные руки поднесли сосуд с заветным пойлом к алым губам мужчины, и он глотнул обжигающий напиток, жмурясь, разумеется, не от крепкости сего питья, а от непривычности вкуса.       Сад, на который выходила веранда, был, словно вид на Селестию, прекрасным и одухотворённым. Лиловая сирень гроздьями висела на благоухающих кустах, оттягивая хрупкие ветви к земле, и покачивалась из стороны в сторону от лёгкого дуновения ветра. Был в этом «раю» и небольшой прудик, выложенный камнями, обточенными водой – крайне искусная работа природы, которую не сможет повторить ни один даже самый умелый мастер или скульптор. Облака были высоко. Они неспешно плыли по голубому и глубокому небу, складываясь не то в фигуры животных, не то в чьи-то портреты, не то в кольца табачного дыма. Среди всего этого великолепия ходил Юный Господин, которого взяли, казалось, из скуки, дабы он украсил эту поездку своим веснусчатым личиком и бездонными глазами, в которых, казалось, был виден весь Тейват.       Чайльд Тарталья был крайне презабавнейшей, но от этого не менее интересной личностью. Чуть ли не с младенчества держа в руках шпагу, он отменно сражался, но при этом оставался самым непорочным и добродушным созданием, которое только можно встретить. Появившись однажды во дворце, он тот час же влюбил в себя всех девушек, и даже сама Царица не прочь была послушать его крайне глупые, но вместе с тем смешные рассказы и похохотать над его до ужаса миленьким личиком.       Он был примером настоящей золотой молодёжи, которую крайне тяжело встретить в нашем девятнадцатом веке. К таким личностям можно подобрать много синонимов, но его кличка «Тарталья», что означает «глупец» и «заика», как нельзя лучше описывают его. Несмотря на всё, он мог быть и очень серьёзен, даже несколько раз злился на публике, а нахалов любил вызвать на дуэли.       - Вот он – яркий пример того, что ум заканчивается там, где начинается красота, - насмешливо протянул Дотторе, выдыхая густой опиумный дым и медленно прикрывая глаза от удовольствия и неги, что легла на его душу, - непорочность в своём чистом виде всегда притягивает различных мерзавцев, не находите ли, дорогой? - он в пол оборота глянул на Пульчинеллу, расплывшегося в благой улыбке.       Наверное, так подумал бы любой, кто увидел бы следующую картину: Тарталья самым милым и глупым образом зарылся с головой в гроздь сирени, стараясь уловить побольше этого аромата, будто завтра он уже навсегда расстанется с этим великолепием. Смуглые руки сжимали лиловые цветы, будто это грудь матери, а сам чайльд – самый настоящий младенец.       - И правда, сама непорочность. Такие люди долго не живут, - рассмеялся седой мужчина и наконец-таки открыл табакерку, доверху набитую нюхательными травами с листьями мака. Он нахмурился. Пульчинелла никогда не был любителем модных развлечений, потому, обращаясь к Дотторе, сказал, - слушайте, милый друг, а не заберёте ли вы эту табакерку? Она мне ни на кой чёрт не нужна!       Но тут же слова его прервал капризный голос, раздавшийся с тахты:       - А подарите её мне, - надменно расхохотался Скарамучча, вскакивая со своего ложа и подбегая к Пульчинелле, словно тот был его родным дядей, - Капитано не хочет давать мне табаку, а я уж скоро женюсь, так что, думаю, имею право насладиться южным опиумом.       - Право – понятие относительное, - протянул Дотторе, всё продолжая глядеть на Тарталью, который так забавно резвился в саду, - права есть только у тех, кто выгоден другим, более высоким личностям, но, что закономерно, чем выше личность, тем ниже её нравственность. Даже возьмём нас. Допустим, есть среди нашей разношёрстной компании Педролино. Орёл-мужчина, завидный жених для всей Снежной, а будь Царица обычной фрейлиной, выскочила бы за него замуж. При этом всём, он ни разу не подал гроша бедному, а сам выпил уже столько водки и прочей дряни, что скоро станет восьмым из архонтов – Архонтом Спиртного. Вот вам и пример – человек высокий, а мораль и нрав у него низкие.       Скарамучча рассмеялся, уже беря в руки блестящую табакерку:       - Вы, Лорд Дотторе, рады всех судить, да и кажется, критикой других и живёте. Эдакий нигилист двадцатого века, но всё же из нас всех вы самый мерзкий чиновничек. Что уж до морали, то она вам и вовсе неизвестна. Я, как не посмотрю в ваши глаза, так всё вижу в них похоть и жажду удовлетворения. Не прав ли я? - Всю речь мальчишки, Лорд хмурился, хотел что-то произнести, возразить, но избалованное чадо не давало ему и рта раскрыть, - а помните ту девчонку лет восьми? Коллеи, кажется. Что же вы с ней делали такого, что в итоге бедняжка не стерпела и вздёрнулась? Мне кажется, что ежели открыть ваши мемуары, да почитать их, то вскроется очень неприятная правда.       Мальчишка рассмеялся и вновь запрыгнул на тахту, глядя на раздражённое лицо Дотторе, которое в гневе уже второй год выдаёт его немолодой возраст – на лбу предвестника уже давно красовались морщины, как и между бровей:       - Эка шельма… - прошипел мужчина, злобно глядя на того алыми глазами, - попадись мне под горячую руку, я ведь по шестерёночкам разберу!       Он в гневе швырнул в сторону нахала какую-то книгу, чем вызвал ещё больший смех аргессора. Пока двое пожирали друг друга взглядом, хриплым голосом заговорил Капитано:       - А знаете что, дорогие мои, помнится, сидели мы вместе с Панталоне, тоже глядели на Аякса, а он мне вот что говорит: «Я, как человек далёкий от рамок моральных принципов, хотел бы подметить, что Тарталья бы стал отличным героем какого-нибудь современного романа для тургеневских девиц и всяких ветренных особ».       Тут же взгляд доктора, который хотел было уже встать и дать подзатыльник нахальному Скарамучче, вдруг заинтересованно метнулся в сторону Капитано:       - Хотел было только об этом сказать! Ещё какой герой! Знаете, он – тот самый образ, когда начало красоты знаменует совсем неглубокую душу её обладателя и его скудный ум. Верите? Ведь, как я уже сказал, где кончается красота, там начинается мудрость, поэтому профессионалы и учёные, как, например, я, так уродливы и некрасивы собой. Да вспомните того же Панталоне! У него же нос огромный и совсем неприятный! Тарталья напротив – очень красив и крайне из-за этого глуп. Это неплохо, совсем нет! Наоборот, чем глупее человек, тем интереснее он. Юродивые безумцы всегда вели за собой народ, ступая по головам умных людей, которых в этих безмозглых тварях влечёт их оболочка. Я, как нигилист радикальный, отрицаю всё, кроме красоты. Мы – нигилисты – лишь идолов не любим, а миловидному личику всегда страсть как рады! - Он вдруг блаженно заулыбался, - знаете, почему продажные девки – самое блаженное, что осталось в этом мире? Потому что у женщины от природы ум крайне скудный, но если с такой глупой женой нужно весь век перенести, то такую девицу можно забыть после первой же ночи. Этим и прекрасно это.       А Тарталья точно такой же. Никому не интересна его скудная душа и наивный нрав, всем интересно его лицо, которое было бы красиво наклеить на обложку книги. Такое произведение все бы тот час разобрали бы, начали бы обсуждать и непременно бы читали, как бы тошно и скучно оно бы не было написано. Ещё больший интерес публики вызвал бы сюжет с моральным падением такой личности, когда он бы поддался разврату, да разврату неслыханному, который бы осуждали все, но в тайне мечтали бы поступить так же. Предаться искушению – единственный способ от него избавиться, поэтому такая личность, как Тарталья, стала бы интересна после того, как стала бы до ужаса продажной, неслыханно испорченной, с запятнанной душой, которая за один целковый готова на всё.       Вот он – герой нашего времени, развратный юноша с непорочным лицом и крайне скудным умом. К такому идеалу все стремятся, все подгоняют себя под него, -Дотторе вдруг засмеялся, - боже, какие же у вас всех лица. Давайте выпьем за грязную наивность?       Тут же предвестники вошли во вкус, засмеялись, даже похвалили доктора. Лишь Аякс, спрятавшись за кустами сирени и фонтейновской вишни с ужасом вздыхал, прикрывая рот рукой. Никогда ему ещё не было так страшно, как сейчас