Черничный пирог

      По радио играет нежная романтичная песня на английском. Кухню заливает такой яркий свет, что аж глаза слезятся. А может, они слезятся потому что мама у кухонной стойки замешивает тесто и пританцовывает. На столе, засланном белой скатертью, стоит миска, полная черники. Значит, будет пирог. Всё совсем как когда-то. Серёжа даже моргнуть боится, чтобы не спугнуть это видение, а так хочется обнять маму крепко-крепко со спины и не отпускать. Не дать ей исчезнуть снова.       Но он стоит, не решаясь сделать и шага.       Она с улыбкой бросает ему через плечо:       — Уже проснулся? Поможешь?       Губы Серёжи предательски дрожат, отказываясь растягиваться в ответной улыбке. Он видит маму такой счастливой и беззаботной впервые за… Ему страшно считать за сколько. Серёжа кивает, не в силах сказать: «Да, мам, я помогу тебе, только оставайся подольше. Пожалуйста, мам, оставайся!»        — Что с тобой, милый? — она поворачивается к нему, вцепившись пальцами в столешницу. — На тебе лица нет.       На маме синее шифоновое платье, поверх которого повязан жёлтый передник, перепачканный в муку. На щеке белеет пятно. Красно-рыжие волосы собраны в высокий хвост.       — Да так, ерунда. — Серёжа наконец берёт себя в руки и улыбается: грустно, но хоть как-то. — Тебе показалось. Ты пирог хочешь приготовить?       — Да. Твой любимый, с черникой. Помнишь какой сегодня день?       Серёжа задумчиво морщится. Мама печёт пироги редко, обычно по особому поводу, но на ум ничего не приходит.       — Какой?       — День Всех Влюблённых.       — О. Да. Точно. Сейчас ты скажешь: именно в этот день папа тебе признался.       — И каждый год признаётся, как в первый, — с нежностью говорит она. — Так что, поможешь с пирогом?       «Конечно», — хочет сказать Серёжа, но на лицо шмякается что-то тяжёлое и объёмное.       Он вздрогнул всем телом и проснулся.       — Подъем, спящая красавица! — пробасил Кузнечик где-то поблизости.       Сергей с досадой стащил с лица воняющую потом подушку и, не особо целясь, швырнул обратно в ухмыляющуюся гадкую рожу, которая вообще просила кирпича. Достали, боже, как же достали ушлёпки, с которыми приходилось делить комнату. Ну, ладно, Плакса ещё был терпимым — не шумел и не надоедал, зато остальные трое — тупые дегенераты. Скорее бы дожить до заветных восемнадцати, чтобы получить возможность снять хоть какую-нибудь, хоть самую убогую комнатушку и не делить её ни с кем.       Сергей сел на кровати, тыльной стороной ладони потёр глаза. Влажные. Вот чёрт, во сне что ли плакал? Хорошо хоть никто не заметил, иначе позора бы не обобрался.       Сны, где родители живы и счастливы, как будто ничего не произошло, снились очень редко и делали больнее всего. Никуда ведь не уходило подсознательное: «Ты это навсегда потерял и никогда, ни за что не вернёшь».       Кошмары так не рвали сердце на куски. Хотя снилась жуть ещё та, причём удручающе часто. То мама на сырой земле вся в крови, то отец, хватающийся за сердце и падающий замертво, то чудовища, выползающие откуда-то из темноты, то шипящие голоса из стен. Огромной ошибкой стало попробовать принимать снотворное: он потерял возможность просыпаться сразу, как становилось невыносимо, и кошмары превращались в какую-то сюрреалистическую хрень, в которую он проваливался, проваливался, проваливался… А потом по полдня не мог прийти в себя.       С таблетками Сергей быстро завязал. Оставалось только мириться с кошмарами в надежде, что когда-нибудь они станут менее настойчивыми.        День Святого Валентина и правда был сегодня. Сергей с удовольствием игнорировал бы праздничную суету, но, как назло, вместо первого урока придётся наряжать актовый зал. И с кем? С Хольтом. В наказание за курение на территории школы. Вообще, курила только наглая мажорская морда, а Сергей стоял рядом и разговаривал, но завуча эти подробности мало интересовали.       В общем-то, работы там оставалось немного, так как большую часть декора взяли на себя ещё вчера другие ребята. Осталось надуть шары, вывесить нарисованные плакаты на стенде и так, по мелочи.       Сергей натянул на себя закошлаченный синий свитер с яркой абстракцией, серые выгоревшие джинсы, слишком большие по размеру, а потому державшиеся на нём исключительно за счёт ремня. Расчесался, собрал красно-рыжие волосы в высокий хвост. Криво ухмыльнулся отражению. Отвратно. Рядом с элегантным, одетым в дорогие брендовые шмотки Хольтом он всегда выглядел отвратно. Это даже забавно.       «Мы с тобой, как принц и нищий», — однажды с усмешкой заявил Хольт. Сергей вслух возмутился, но мысленно согласился. Впрочем, никакой заслуги Хольта не было в деньгах его родителей, как и вины Сергея в том, что оказался в детдоме. А ещё не существовало толком никакого «мы»: Хольт привык играть исключительно сам за себя, Сергей тоже. Они просто по настроению общались, потому что от одиночества временами срывало крышу, и потому, что находились темы для разговора. Хольт, например, тоже интересовался живописью и литературой эпохи Возрождения, много читал помимо того, что задавали по школьной программе, и вообще был очень даже неглуп. Прямо отдушина, потому что Сергея, по большей части, окружали идиоты и неучи. Особенно Гречкин. Тоже мажор, только тупой, как пробка.       В школу Сергей шёл черепашьим темпом, несмотря на то, что опаздывал. Он не сомневался, что Хольт появится ещё позже, если вообще появится. Тот запросто мог кинуть в надежде, что за него и так всё сделают. Но когда Сергей вошёл в актовый зал, то застал Хольта за надуванием шара-сердца.       — Привет.       Хольт махнул ему рукой, не отрываясь от процесса.       Какое-то время они возились с декорациями молча. Сергей крепил шары на стене позади сцены, как услышал вопрос:       — Сходим куда-нибудь после школы?       Сергей в недоумении свёл брови к переносице, обернулся. Хольт ведь не серьёзно? Не потому, что сегодня дурацкий День Влюблённых, а они?..       Да что они? Целовались неделю назад на крыше так, что губы горели, но потом не обсудили это ни разу. Вроде как нечего и незачем. Так, влияние момента и гормонов, ударивших в голову. Точнее, гораздо ниже головы. Хольт — гад редкий, но гад симпатичный, а Сергей ни разу ни с кем и никогда — вот и стало любопытно.       Целоваться Сергею понравилось. Он, правда, понятия не имел, насколько можно было считать Хольта умелым, сильно ли налажал сам, но было круто. Вот только повторять не стоило — это факт. Опять же, Хольт — гад редкий, и вообще, об учёбе надо думать, а не о подростковых глупостях.       — Мы не встречаемся, — Сергей зачем-то сказал очевидное вполголоса, хотя в актовом зале они были одни.       — Ясное дело, Рыжий, — насмешливо отозвался Хольт, явно намекая, что тот ему не ровня. Принц и нищий — да-да, плавали, знаем. — Я просто предлагаю приятно провести вечер.       — Мне неинтересно, — ответил Сергей и принялся расправлять шары, намереваясь его игнорировать.       — Бро-о-ось, — протянул Хольт и неожиданно крепко обнял со спины, прошептал на ухо, касаясь мочки губами: — Скажи, чего бы ты хотел?       Мурашки тут же побежали вдоль позвоночника. Нет, ну чёртов мудила! Вот умеет же… вывести из себя! Сергей собрал силу воли в кулак — должна же быть хоть у одного из них голова на плечах, — и отпихнул Хольта локтем:       — Нас могут застукать, придурок.       Сам Сергей не слишком волновался на этот счёт, но лишние неприятности ему ни к чему. В четырнадцать лет он понял, что засматривается на некоторых парней, того же Хольта находил весьма привлекательным. Август вообще был необычным симбиозом красивого и отталкивающего одновременно: слишком резкие, острые черты лица, светло-карие, с золотыми искрами на свету глаза, зачастую глядящие на окружающих с ленивым пренебрежением; тонкие бледные на контрасте со смуглой кожей губы. В движениях — пластика хищника. Буквально всё в нём кричало: «Я ого-го какой самовлюблённый индюк и паршивец». Но Сергею странным образом нравилась эта честность. А может, даже сама суть. Как там было в «Унесённых ветром»? «Сдаётся мне, я вам нравлюсь именно потому, что я подонок». Зато не лицемер, как большинство вокруг.       В общем, принятие ориентации прошло для Сергея относительно безболезненно. Ну, гей и гей. Таких в детдоме ненавидели особенно сильно, вот только его и так ненавидели. В любом случае, не хотелось давать лишний повод для новых потоков дерьма — их и так хватало. Чем думал Хольт — непонятно, но явно не головой. Тем более уж он-то рисковал сильнее: дойдут слухи до родителей — открутят ему голову. Они дорожили своей репутацией, а тут такое пятно. Он и так у них был на плохом счету после несчастного случая с сестрой, случившимся по его вине. Так он, собственно, и оказался в обычной питерской школе вместо частной немецкой.       Хольт отпрянул с самым невинным видом, улыбнулся:       — Так чего бы ты хотел, ты мне так и не ответил?       — Пирога с черникой, — брякнул зачем-то Сергей первое пришедшее на ум.       Хольт рассмеялся:       — Серьёзно?       Сергей пожал плечами:       — Ну, да.       Хольт посмотрел на него с недоумением, хлопнул по плечу:       — Ладно, будет сделано.       Сергей посмотрел на него недоверчиво: с чего тот вообще вздумал исполнять его прихоти? Вознамерился-таки в трусы залезть? Хах, мог хотя бы попытаться действовать менее банально и прямолинейно.       Они и правда заехали после школы в пекарню, где Хольт купил черничный пирог, упакованный на вынос, заодно разжился термосом с чаем. Последнее явно в меню не входило, но деньги, как обычно, решали всё.       Они забрались на крышу той самой заброшки, на которой целовались в прошлый раз, сели на край, свесив ноги. Отсюда открывался неплохой вид на город в сгущающихся сумерках. Сергей в целом не любил холод и зиму, но сейчас небольшой мороз и медленно кружащийся снег дарили почти приятное умиротворение.       Хольт разлил по пластиковым чашкам из-под термоса чай, одну протянул Сергею.       — Почему именно черничный пирог?       Сергей принял чашку, сделал пару глотков — чай сладковатый, наверняка понтовый, с фруктовыми нотами, — и неохотно ответил, думая, что прозвучит это до жути наивно, если вообще не по-детски:       — Мама когда-то пекла такой. Я очень его любил.       — А, ясно. Моя понятия не имеет, какой я люблю, — в голосе Хольта проскользнула обида.       Странные всё-таки у них отношения в семье. Или это большие деньги способны так отдалить, даже детей от родителей? У самого Сергея родители были пусть и не миллионерами, но вполне обеспеченными, работали много… но всё же уделяли ему внимание и уж точно знали такие мелочи, как то, что он любит или не любит.       — И какой же? — спросил Сергей, откусив кусок пирога.       Вкус приятный, но совсем другой, далёкий от того, что в воспоминаниях. Этого и следовало ожидать, но в груди образовалась пустота, как будто Сергей пытался купить достоверную иллюзию, чтобы хоть ненадолго в неё поверить, но она оказалась слишком несовершенной и рассеялась сразу.       Надо же, как глупо и совершенно бессмысленно он поддался внезапному наплыву ностальгии. А давно пора повзрослеть окончательно и смотреть только вперёд.       Впрочем, Хольт в данный момент — не худшая компания, и жалеть вроде как не о чем.       — Никакой. Не люблю пироги. Вообще. Мне нравятся бисквиты.       — Что ж, буду знать, — хмыкнул Сергей и бросил на него выразительный взгляд из-под ресниц: — Так ты скажешь, ради чего всё это затеял?       Бесстыдное кокетство: ответ, конечно, был и так известен.       — Покажу. Я ужасно корыстолюбивый, — ответил Хольт и, обняв за плечи, поцеловал.       Пустота в груди всё ещё ощущалась остро, но так, — отвечая на напористые прикосновения губ и языка, — её было проще игнорировать. Сергей очень старался её игнорировать.