Calling her by her name

Бум. Пространство не вдалеке от худого тела распрастланного на холодном железе пола, окрасилось в ярко-розовый, кислотный дым, переливаясь маревом различных неоновых оттенков. Джинкс было неимоверно, с толикой какого-то саднящего на губах солью разочарования оттенка одиноко. Каждый раз оставаясь один на один со своими демонами, она уже не могла чётко различать течение времени — уже который час их дьявольская мантра не ступала и шагу в сторону от излюбленного «ты никому не нужна» до пестрящего ненавистью «ты - моё проклятье», распетого на всех тонах и мотивах. Будто бы этот урок не был выучен ею на отлично ещё несколько лет назад. У Джинкс действительно было время убедиться в этом на все сто, и даже много больше процентов. Вероятно, когда все слышат её имя, то думают о том, как маленькая девочка стала жертвой страшного человека, взрастившего из неё личного Люцифера — грозу всего Пилтовера. Но вот только никто и никогда не задумывается, что Джинкс плод слов своей родной сестры, облаченный в кожу, яркие одежды, с россыпью татуировок-облаков на плечах и одном из боков, и неизменных, неимоверно ярких голубых кос — знака времени проведённого в мнимом управлении собственным больным сознанием. Паудер боялась оставаться одна. Джинкс терпеть не может толпу, но никогда не остаётся одна. Нет. Теперь голоса в её голове не позволяют ей такой роскоши, доставая из самых глубин сознания, словно насмехаясь над её тщетными попытками сбежать от них, создать иллюзию одиночества. — Может, ты сможешь любить меня как раньше? — хриплым отчаяньем разливалось в ту ночь. В пурпурных глазах наполовину с искрами безумия плясало нечто очень отдалённо напоминающее Вай её некогда младшую сестру, а глупое сердце всё ещё трепыхало при мысли об этом. Она думала, надеялась, верила, что сможет вернуть именно ту её часть, что была нужна ей. Вот только они изменились. Паудер, её маленькая, милая Паудер — теперь лишь осколок печального прошлого, покрытого кровью и пропахшего насквозь гарью огня, унесшего жизни Вандера и самых близких друзей, их семьи. В ту ночь умерла и беззащитная, брошенная ею же младшая. На свет появилась она — кошмар и воплощение зла, просто чертовски обозленная на весь мир девушка, грозящаяся оказаться погибелью в представлении чуть ли не всех миротворцев и правящих Пилтовера. И её уже точно больше ничем, и никем не смогут заменить. Вай не хотела её бросать. Просто так сложились в роковые обстоятельства последние минуты её гнева. Поддавшись горю, стоило лишь на мгновение дать слабину — и страх подкрался, душа в своих объятьях и подставляя горлу щедрые порции паники, а руки обжигая злыми касаниями нежной, ещё несколько детской кожи, уже тогда полностью впитавшей в себя запах пороха, вместо материнской любви и тепла. Может быть, если бы ей позволили всё исправить, ничего этого никогда бы не произошло. Но её не спросили. Ровно как никто и никогда не спрашивал, а хочет ли Джинкс вернуть ту, из-за которой всё это случилось. Все в ней всегда видели проблему, беду, личное проклятье её превосходной старшей сестры. Всего лишь тень, которая не стоит и толики внимания, оброненного на прячущуюся за старшей девочки. Сейчас же она купается в лучах узнавания и страха окружающих. И надо быть до конца откровенной — ей это чертовски нравится. Её замечают. А если ради этого придётся что-то подрывать, с переодической последовательностью… Что ж, она мастер по бомбам. Пусть всё будет объято пламенем, а её имя сверкает подтеками в уже многими узнаваемыми буквах. Кому как не ей — бесбашенной оборванке из нижнего, прогнившего и пропащего города, без всякой надежды на хоть какое-либо счастливое будущее, по мнению знати, — ведать толк в разрушениях, не так ли? О, она вам всем ещё покажет, будьте уверены. Jinx станет первым словом о революции. Заун загубил далеко не одну юную жизнь, под собой похоронив навсегда чьи-то судьбы, таланты и мечты. Но именно Порох стала трагедией Пилтовера, а не Линий. Именно этот город стал переломным моментом, вопреки всем словам о Силко, влиянии низа, и губительном воздействии блеска. Когда все смотрят на Джинкс, они видят прошлую, слабую Паудер. Но только она сама знает, что случилось в ту ночь, стоило тьме сгуститься вокруг неё, заставляя сомкнуть горящие от яростных слёз веки, и доверчиво прижиматься к тому, кто стал спусковым крючком в её сумашествии. Безумие всего лишь защитная реакция. Паудер — слово, на которое она возникает. Демоны Джинкс никогда не оставят её в покое, пока в памяти всех и её самой ещё жива та маленькая девочка, что верила в лучшее и была по-очаровательному нежно передана старшей Вайолет. «А мы ещё сестры?» — с затаенной надеждой обранённой на самом дне её души, при виде столь родного и одновременно чужого, нового лица. Маленькой птицей отзывалась эта мысль, где-то настолько глубоко, откуда не смогла искоренить той наивной детской веры. Веры, что и после стольких дней проведённых в разлуке, они смогут вновь обрести семью. Обрести друг друга. «Ничто не сможет это изменить» — также уверенно звучало в ответ в кромешной тьме, подтверждая ровным, ни разу не дрогнувшим голосом. Своей мечтой, воспитываемой в самые тяжёлые времена, в которые превратилась её жизнь после тех последних минут, делилась старшая, будто чуя, что это то немногое, что могло бы связать их воедино обратно — дать фундамент новым отношениям, позволить отречься от этих судеб, преподчтя другой исход уже предначертанного. Вай правда хотела бы повернуть время вспять. Джинкс правда хотела бы верить. Но… Больше не может, ни единому её слову. Кажется, она навсегда погрязла в пучине тех страданий, одиночества и боли, которые воспитали в ней эту новую, вводящую других в неприкрытый ничем ужас за их жизнь, личность. Личность, которую учили выживать, а не жить. Драться, а не любить. Отринуть сомнения, а не поддаваться воспоминаниям. Быть Джинкс, а не Паудер. Знаешь, Вай, мои демоны отступают всего на мгновение, когда ты называешь меня её именем. Но это лишь краткий миг перед тем, как они накинутся с удвоенной силой, и тогда ты точно поймёшь, что никакой твоей Паудер больше нет. Её ты бросила в ту ночь. Я — Джинкс. Твоё проклятье. Хриплый не то смех, не то жалобный вой раненого животного сопровождает горькие слова, и смаргивая выступившие на глазах слёзы, Джинкс неверяще улыбается — самой трудно признать, что Вайолет, её любимая, старшая сестра, на самом деле до сих пор пытается вернуть ту, что собственноручно отправила на тот свет, а не понять, и главное принять её новую. Это так иронично — отвергнуть, чтобы потом пытаться возвратить всё на круги своя. Люди всегда начинают ценить больше всего то, что уже более никогда не вернут. А самое трагичное в этом всём именно понимание того, что Паудер, та самая Паудер, тоже выросла — её голос звучит на подкорках сознания задушенным тоном едва живой совести. Пытается умолять всё прекратить, довериться Вай, попробывать исправиться — словно не знает, сколько крови побывало на их руках до этого. Что эти алые следы не просто нужно стереть с кожи, — остервенело мыть, намывать до блеска, очищать от запаха и вида чужой смерти, так сильно — чтобы больше никогда не видеть, но навсегда вырезать из памяти. Голос её совсем тихий, фантомный — не громче писка прячущихся во всех углах Зауна крыс и мышей. Демоны звучат гораздо устращающей — занимают все мысли, не давая сконцентрироваться, потешаясь, завлекая в свои сети, спутывая нити иногда проблескивающегося сквозь рассудка. И лишь рассерженно шипят на все попытки воплотить Паудер вновь в жизнь. Порох — не более чем отголосок некогда проявленной слабости. Слабости, что стала стартом этого минорного произведения о пяти людях, четырёх друзьях, двух сестрах, и всего лишь одной ошибки, стоившей слишком много, чтобы можно было силиться торговаться. — Что ж, за новых нас... — провозглашает Джинкс, поднимая над собой правую руку с пистолетом вверх, и делая контрольный залп, давая единственной, — мерцающей фиалковым цветом, словно тот самый пагубный блеск, а не горечь утраты так хочет вырваться из неё, — слезе скатиться по бледной коже щеки. За новых нас. Может, когда-нибудь Вай сможет полюбить её, — Джинкс, не Паудер. Поймёт, что всё, что они пережили не могло не изменить, даже так кардинально. И тогда… Больше это имя не будет отзываться в ней незаживающей раной, пугая её демонов.