freak

0. Доктор говорит, что с начала болезни прошло совсем немного — три месяца, максимум — пять. Доктор ошибается. Его болезни почти полтора года. Его болезнь улыбается ему по утрам, сидит с ним за одним обеденным столом, говорит с ним, прикасается к нему и любит того, кто не он. Шинсо просто не повезло. Так бывает. Цветы в его легких — тёмные пятна, которые он даже не может выделить в мешанине чёрно-зелено-голубо-серого. Шинсо вроде должен беспокоиться — как доктор со смазанным лицом, как отец с тревожным изломом уголка рта, но вместо этого ему абсолютно всё равно. Тёмные пятна вскоре прорастут; корни будут питаться его лёгкими, стебли изовьются по кровеносной системе, а потом он зацветёт. Это страшно, говорит доктор, процент смертности из-за удушья от ханахаки неуклонно растёт последние пятнадцать лет. Медикаментозная терапия может затормозить течение, но не избавит от болезни, и даже хирургическое вмешательство — опасное и ненадежное, со списком возможных осложнений размером с крыло самолета — более чем в половине случаев помогает лишь до будущего рецидива. Хитоши плевать, потому что он и так в курсе — в конце концов, ему 17 лет, и у него есть бесплатный вай-фай. Единственное, что его сейчас по-настоящему волнует — какими будут его цветы. Он знает, что зацветет. Это глухая тоскливая уверенность, которая ворочается в горле и скребёт по трахее — мутная и вязкая, как озёрный ил. Ханахаки — любовная чума, квирк безумца, выпустившего её в мир ещё в тёмные первые годы изменений, излечивалась лишь искренней, взаимной любовью. Как романтично. Как глупо. Жаль, что Хитоши так и не доживёт до выпуска. Отец и доктор кланяются скупым, безразличным прощанием. Доктор, должно быть, выцвел в рентгеновских лучах и снимках чужих зацветших лёгких, выгорел в мольбах и гневных требованиях. «Мне жаль, но через месяц Ваш ребёнок умрёт». «Мне жаль, что никто не полюбил Вас в ответ», «Мне жаль, что Вы им не нужны, жаль, что ханахаки случился именно с Вами. Может, будь Вы лучше, будь Вы иным — подходящим, достаточным, нравящимся, это стало бы для Вас милым романтическим приключением, которое Вы бы потом рассказывали своим внукам. Мне жаль, но их у Вас не будет — Ваше будущее сгниёт лепестками в баке биологических отходов». Шинсо выходит за отцом из кабинета, и ни один из них не произносит ни слова. -1. Паника сжимает Шинсо горло. Сегодня его очередь вести Эри на обед — каждые вторник и четверг, да, пап, он помнит, — проблема в том, что Эри нет. Он обыскивает Академию сверху донизу, заглядывает в учительскую, в медпункт, в столовую и даже пробегает по зелёной зоне рядом с общежитиями. У него окно перед большим перерывом, и половину его он тратит на то, чтобы убедиться: его чёртова сестра либо очень хорошо играет в прятки, либо потеряла счёт времени и пьёт сейчас придуманный чай вместе с Мирио. Шинсо нервно царапает ладони. Тревога за Эри и раздражение из-за бесплодных поисков скребутся у него в трахее, и он с силой оттягивает волосы на затылке в надежде, что это немного приглушит трагические сценарии в его голове. Ему нужно найти Аизаву; из-за нестабильного квирка Эри в её часах была отслеживающая система, активировать которую могли лишь Сотриголова и директор; и, ха, Шинсо ни за что не сунется в директорскую добровольно. Ямада отвечает сразу же, с миллионом каомоджи и заглавных букв: «Да, у Шоты сейчас урок (много смайликов), практика с его классом (стикер с орущим в ужасе попугаем), спортзал Гамма, и пусть Шинсо обязательно передаст Шоте обнимашки (ещё больше смайликов)». Хитоши отправляет стикер с кланяющимся котом и бежит в сторону спортзала. Класс 1-А невероятно громкий. Шинсо замирает в дверях, ошеломлённый количеством шума и света, и неловко движется вперёд, пытаясь взглядом выделить чёрные волосы и серые ленты. И тогда он замечает его — блик в уголке глаза, горячечная вспышка, опаляющая и яркая. Шинсо поворачивает голову, Шинсо поднимает руки, но его рот и сознание действуют в параллельном пространстве, независимо и неосознаваемо. Шинсо кричит: — Эй, кудрявый! Он видит зелёные глаза (рассыпанная Эри матча, роса на летней траве, цветы зелёного лилейника у дверей приюта) и распахнутый рот, и он не слышит — он чувствует («Ты это мне?» или «Да?» или «Что?»), и Шинсо говорит: — Вниз. Зелёные глаза на мгновение затягивает пеленой квирка (туман у соснового леса, дубовые листья, спрятавшийся в высокой траве уж), и ученик резко падает, стёсывая подбородок и нос. Ослепительный и определённо опасный луч пролетает в том месте, где только что была его голова, и взрывает скалу осколками и бетонной пылью. Шинсо чувствует, как спадает его квирк, стекает не то от удара, не то от наполнившего лёгкие облегчения. Мир наполняется криком и хаосом. Учитель Аизава помогает подняться растерянному мальчику с зелёными глазами, Эктоплазм (или его клон, Шинсо понятия не имеет, как их отличать) орёт на кого-то светловолосого и дрожащего, другие ученики, то ли обеспокоенные, то ли веселящиеся, порываются подойти, но останавливаются из-за вскинутой руки Сотриголовы. — Продолжайте занятие. Аояма, — дрожащий блондин резко поднимает голову, — будь внимательнее. Аизава спускается, поддерживая за спину разбившего лицо ученика. Шинсо чувствует лёгкий стыд — из-за его квирка парень упал плашмя, хотя ему достаточно было бы пригнуться, и сейчас вся нижняя часть его лица залита кровью. Они подходят ко входу — подходят к Шинсо, — и он чувствует, как к нему медленно подступает паника. — Аизава-сенсей, со мной всё в порядке! То есть, я не очень понимаю, что произошло, но я ничего не сломал и могу продолжать занятие! По лицу Аизавы невозможно что-либо понять — он лишь невпечатлённо оглядывает своего ученика, а затем переводит глаза на Шинсо. Чёрт возьми, как же он не завидует 1-А классу. — Мидория, — имя отзывается внутри Хитоши дрожью. Он не может даже до конца осознать почему, но слоги внутри него отзываются тёплым и нетерпеливым запахом летнего дождя и сорванным клевером, — до звонка осталось минут десять. Остановишь кровотечение, потом переоденешься чуть раньше. А по поводу того, что именно произошло, — он чувствует на себе два взгляда: зелёный любопытно-удивлённый и гранитно-тяжёлый чёрный, — я бы тоже хотел услышать. — Я искал Эри. Слова срываются прежде, чем Шинсо успевает что-либо осмыслить, и он едва удерживается от того, чтобы ударить себя по губам. Аизава выглядит невпечатлённым, а Мидория почему-то начинает улыбаться. — То есть, я… Эри не было ни в одном из обычных её мест, а отслеживание работает только у Вас, поэтому я посмотрел в расписании, пошёл сюда, и когда я только зашёл, то краем глаза увидел этот луч, который по траектории попадал в одного из учеников, — Шинсо упирается взглядом в пол, нервно царапая заднюю часть шеи. Он ненавидит говорить с незнакомыми людьми, а зелёный взгляд он буквально ощущает на своей коже. — Поэтому я просто… среагировал. — Среагировал. Он нервно передергивает плечами. В тот момент в его голове не было ни единой связной мысли, кроме «активируй-квирк-убери-с-пути-опасности» и яркой, сшибающей с ног (ха-ха) потребности спасти. — Это твой квирк? — Шинсо нервно поднимает голову, когда заговаривает Мидория (он знает его имя, он знает его имя!). Мидория мягко улыбается, а его глаза сияют тысячей звёзд. Хитоши сглатывает. Будет ли он и дальше таким дружелюбным, если узнает о его квирке? Будет ли он ему улыбаться дальше, если поймёт, что ещё, помимо спасения, Шинсо мог с ним сделать? — Это… Да, это он. Мой квирк, в смысле, — Шинсо нервно поправляет повязку на шее, отводит взгляд и прикусывает внутреннюю сторону щеки. Остальная часть геройского класса что-то взрывает и кричит, и, если он расскажет одному человеку с самыми красивыми глазами в мире, возможно, всё будет в порядке? — Я контролирую сознание человека, который мне отвечает. Он думал, что будет сложно, но слова свободно льются из горла. Это, кажется, первый раз, когда он рассказывает о своей причуде с момента поступления — общеобразовательный факультет был к ним весьма безразличен, а социальная тревожность Шинсо хорошо защищала его от любых близких знакомств и расспросов. Во рту у него вязкий металлический привкус крови из прокушенной щеки. Он чувствует себя уязвимо и хрупко, словно ему снова 5 лет, и чувство страха медленно начинает подниматься в нём, холодя кончики пальцев. — Ох, это… — Шинсо рефлекторно сжимается, но сразу же одергивает себя, сжимает до боли в костяшках руки. Кожа под шейной повязкой ноет и чешется. — Это просто невероятно! Настолько сильные квирки просто ужасно редки, и для тебя, как для героя, практически нет ограничений в областях развития! Поимка преступников, спасательные операции, внедрение и шпио… Аизава прерывает его одним лишь лёгким покашливанием и поднятым запястьем с механическими часами на нём. Мидория запинается, сбивчиво-возбуждённо подскакивает и, до последнего не отрывая от Шинсо взгляд, с коротким «Меня зовут Мидория Изуку! Увидимся!» убегает из спортивного зала. Тёплое, мягкое, новое оседает у Хитоши в грудине, светлое, как летняя роса на рассвете, и он чувствует, как это чувство прорастает в нём, забивается в его сосуды и проникает в кости. Мидория Изуку. Учитель своим мягким кошачьим шагом подходит к нему, и Шинсо замечает тревогу в уголках его рта. — Ты в порядке? Лазарет? Хитоши на автомате оттягивает повязку и массирует горло, слабо проминая рукой мышцы и связки. Удивительно, что никаких физических повреждений, даже отёков, нет. Он мягко качает головой, и выражение Аизавы становится привычно-отрешённым. — Эри сейчас в классе 3-Б, — ну разумеется, она с Мирио, Шинсо бы стоило сразу проверить. Он уже разворачивается к выходу, когда чужая ладонь ерошит ему волосы. — Ты молодец. Возможно, я говорю это не так часто, но помни: я горжусь тобой. Мы оба гордимся тобой. Мягкий беспомощный звук вырывается из его горла; Шинсо на доли секунды прижимается к руке, и он грудиной чувствует, как едва заметно улыбается Аизава. Воздух пахнет, как изменения; Хитоши Шинсо позволяет себе маленькую улыбку, пока в его груди расцветают клевер и солнце.