Кривой объектив

      Пули рассыпают искры каждый раз, когда рикошетят от железных балок. Более удачные попадания отбивают кирпичную крошку, но даже так — своей цели они вновь не достигают. И никогда не достигнут. Для Чуи уже давно вошло в привычку выискивать взглядом в округе всё то, что может сыграть роль щита. Следить за собственной безопасностью просто, но тем не менее, не всегда он ходит на задания в одиночку. Ещё и напарник достался, точно проклятье: вроде и дурак, а вроде бы и жалко станет, если такие мозги вдруг по стенке размажут. — И кто тебе так нос расквасил?.. — кривится Чуя, рассматривая заметно опухшую у того переносицу. Со следующим же выстрелом опоминается, сразу выпускает из рук чужое лицо. — Не говори, я ж от зависти помру. — Ты само милосердие, знал?       Даже думать смешно. Ещё пару лет назад эти обедневшие районы Сурибачи звались его домом, а сейчас он просто не может в них сориентироваться. Прошло всего ничего, но относительно памяти местность выглядит совсем иначе. Ещё заброшеннее, ещё беднее — казалось бы, разве можно? Но, быть может, если взять за ориентир тот перекошенный свод балок, а дальше повернуть направо и ещё потом… Да, там разница высот улиц слишком большая для узких проходов, легко затеряться. — Есть ведь причина, чтобы не убивать? — Есть, — Дазай говорит так, будто глупее вопроса не слышал. — Толку будет мало, если они не смогут доложить обо всём начальству. — Понял.       Значит, нужно рассчитать силу… Чуя подбирает первый попавшийся камень, почти нервно сжимает его в руке, высматривая слабые места в конструкции на крыше, прямо за спинами преследователей. Шифер, металлолом, какие-то ветки, шины и ветошь. Всего лишь отвлечь внимание. С совершенно чуждой себе силой кусочек щебня оставляет вмятину в проржавевшей трубе, тут же опасно отскакивает в сторону. Под тяжестью груза та окончательно обламывается, на дорогу сбрасываются пласты шифера, строительные обломки, высоко поднимается пыль. Кажется, всё равно кому-то досталось… Даже поодаль крохи цемента в воздухе пытаются пробрать на кашель. — Что за чёрт?! — Ну, шевелись, — рявкает он, закрывая лицо рукой, пытается как можно быстрее утянуть напарника в смутно знакомые переулки.       Отдышаться выходит нескоро. До последнего Чуя не замечает, что где-то по дороге повредил ногу, но это ничего. Почти не болит. Мельком оглядывается на Дазая, тот плетётся позади и, что удивительно, молчит. Уже достаточно долго молчит. — Живой?       Разумеется, куда же он денется. Хотя, что бы Чуя не говорил, слышать у себя над ухом нытьё в разы лучше, чем всерьёз беспокоиться, когда этот дурак умолкает. Не передать словами, как сильно порой это бесит, однако… Осаму перестаёт трепать языком только в том случае, если в действительности устаёт. Даже немного жаль. Наверняка же и раны противно ноют. — Пойдём, тут недалеко. — Куда? — Есть местечко, где можно переждать до утра. Если, конечно, его до сих пор к рукам не прибрали.       Отрицать не станет, если его обвинят в маленькой лжи. Просто нужно дойти, в любом случае оно того стоит. На окраине города, среди поросшего лопухом и чертополохом пустыря, вдали даже от застроенной бедными шалашами Чаши, на месте, которое осталось лишь на военных картах. Чуя осматривает территорию, пока Дазай бездумно наблюдает за ним, облокотившись о дерево поодаль. Подземный гарнизон времён Великой войны. Вернее, та часть, что от него осталась. Всего-навсего уцелевшая ветвь сети катакомб, проникнуть в которые можно только через неприметный лаз. Основной ход, ровно как и наземные строения, по слухам, стёр с лица земли взрыв, устроенный Арахабаки незадолго до официального начала войны. По сути, этот объект даже не успел ей послужить. — Ты так и не сказал, что это за место, — Дазай знает, догадывается. Спрашивает, потому что хочет услышать ответ непосредственно от Чуи. — Когда-то эти катакомбы были убежищем для кучки детей.       Боль в ноге немного мешает аккуратному спуску, но он всё равно идёт первым. В былые времена никто бы не посмел залезть сюда без спросу, но теперь всё иначе. Нет больше Такасекай, нет СБГ и нет Агнцев, которые хозяйничали на этих землях. Чашу делят совсем другие люди, и неизвестно, добрались ли они до заброшенных баз.       Дазай зажигает фонарик на телефоне, чтобы осмотреться. Чуя не может, свой мобильник разбил дня два назад, если не больше. В отличие от улиц Сурибачи, подземные ходы он вспоминает сразу. Самые безопасные из них — в идеале, аварийные же знает ровно настолько, чтобы в здравом уме туда не соваться. Дальше по туннелю и через поворот, за проржавевшей давно металлической дверью, должны располагаться бункерные казармы. По крайней мере, что-то в этом роде. Двухъярусные койки там задолго до прихода Агнцев стояли.       На месте Чуя первым делом отбирает у напарника фонарик, срывается на поиски керосиновой лампы. Здесь предусмотрено электричество, но понятное дело, что его никто не подаёт. И если память не подводит, бутыль с керосином они всегда оставляли где-то на нижней полке… Он отходит вглубь комнаты, и Дазаю остаётся только упасть на одну из кроватей, прямо на сетку — лень разворачивать скатанное на краю пыльное одеяло. Вот, значит, где эти ребята жили. Зажигая огонёк за стеклом, Чуя как-то сдавлено усмехается своим мыслям, но их не озвучивает. Тёплый и просто до чёртиков знакомый свет заливает помещение, позволяет лучше рассмотреть обстановку. Внутри же всё осталось, как прежде, даже вещи лежат на привычных местах. — Милая нора.       Конечно, Агнцы ведь и пытались сделать её таковой. В напоминание об этом рисунки на стенах, отпечатки ладоней с забавными подписями — Чуина ладошка совсем небольшая — сколько лет ему было? Где-то на фалангу меньше, чем сейчас. Дазай скучающе задевает рукой край бумажной гирлянды над соседней кроватью, на её перекладине выцарапано имя хозяина, а рядом чужой рукой дописано «козёл». — Жаль только, что пришлось тебя в неё тащить, — говорит так, будто не сам предложил. Может, и правда не стоило, но в округе это единственное знакомое место, где можно зализать раны. — Вот.       Рефлексы не подводят, моток ветхих бинтов Дазай ловит раньше, чем успевает понять. Глупо со стороны Чуи было надеяться, что здесь останутся какие-то запасы, но им, можно сказать, повезло. — Сейчас попытаюсь найти что-то спиртное, царапины промыть. Да и вообще, умыться тебе не помешает, — кровь из носа остановить им удалось ещё по дороге, но вот размазанные по лицу багровые разводы убирать было некогда. По-хорошему бы потом врачу показаться, но сильной деформации наблюдать пока не приходится. — Может, завалялась какая-то алкашка. — Не удивлюсь. Сколько вы её с территории Порта вынесли… — Договоришься.       Несмотря на случившееся, он не позволит звучать упрёкам в сторону Агнцев тут, в самом сердце их маленькой организации. И в особенности от этого человека. Чуя молчаливо утыкается в широкую тумбу, где по обычаю хранили часть продуктов, сразу находит с краю заляпанную бутылку сомнительной самогонки. Он не помнит, где и для чего её взяли, знает только, что такую дрянь никто и никогда пить не рисковал. Ничего, для их дела сойдёт. Уже собирается закрывать дверцу, как взгляд цепляется за блеснувшие на свету железные банки. Чуя отставляет алкоголь в сторону, садится на пол и сосредоточено прокручивает в руках консервы — самая обычная тушёнка, судя по всему. Банка за это время даже не вздулась. Щурится, пытаясь рассмотреть в полутьме на крышке срок годности, и понимает: относительно свежая. — Обработаешь раны, можем поесть. Но при первой же возможности будет лучше свалить. — Нашёл что-то? — Ага, это место определённо заброшено, но… Кто-то из ребят ещё сюда ходит. Не хотелось бы пересечься. Чуя привык скрывать свою усталость, а Дазай привык к его притворству. Знает, что не имеет смысла напоминать ему о травмированной ноге или о том, что себе тоже нужно взять банку тушёнки. Знает, но почему-то напоминает. И когда напарник первый же вырубается, предварительно согнав его со своей, как оказалось, кровати — выцарапано имя на перекладине — старается не мешать. Прикручивает огонёк в керосиновой лампе: до этого слишком сильный горел, на стекле начала накапливаться копоть. Забирается с ногами на верхний ярус койки в самом углу, облокачивается о стены. Часа с два, наверное, залипает в простенькую аркаду на телефоне, на всё остальное нужен интернет, который в катакомбах не ловит от слова совсем. Оставляет его в покое, когда заряд доходит до отметки в девять процентов: стоит немного приберечь, чтобы можно было осветить дорогу наверх. От нечего делать он начинает рассматривать всё, что плохо лежит. На самом деле, впервые задумывается о том, чем жил Чуя до вступления в мафию и те, кого он называл своими друзьями. Правда ли в этом что-то есть?..       На полках валяется всякая мелочь: ручка да пара карандашей, край одного беспощадно погрызан. Если оставивший его ещё смеет хвалиться отсутствием плохих привычек, то он очень сильно ошибается. Рядом моток синей изоленты, на её отлепленном краешке не увидеть живого места от насевшей за время пыли. Кусочки точно такой же изоленты видны на корешке лежащего рядом альбома, видимо, за неимением скотча. Обложка потёртая, ничего не скажешь. Дазай берёт его в руки, стирает пыль, держа на весу не совсем ровно, из-за чего в итоге выскальзывает несколько страниц. На секунду он зажмуривается, те падают с неожиданным грохотом и… Вот чёрт. — Да что ты там шуршишь? — сонно и невозможно недовольно мычит Чуя, а когда понимает — чего он там шуршит-то — вскакивает с кровати и практически подбегает к столу. Злится, прячет за спиной схваченные страницы альбома, сам не понимает, почему. — Там что… фотографии? — Не твоё дело. С чего решил, что можешь всё здесь трогать? — Да успокойся ты, — осторожно тянет руку, но всё равно удивляется, когда ему позволяют забрать листы. Пусть и нехотя.       Бумажные уголки скрепляют фотографии, многие из которых сделаны совсем уж паршиво. Будто бы исподтишка, первые в особенности, и Дазай оказывается прав, когда озвучивает эту мысль. Чуя рассказывает, как однажды Юдзу притащил сломанную камеру с барахолки: объектив стоял криво и не выезжал толком. Они с Ширасе ещё поругались на него за бездумно потраченные деньги. Уж непонятно, как он его там «покрутил туда-сюда до щелчка и почистил немного», но привёл в рабочее состояние. Ввалился тогда в комнату и — Чуя поднимает фотографию на уровень глаз, близко к настоящему ракурсу — сделал пару снимков «на проверку», ни о чём не предупредив. Потому-то на первом кадре все ещё продолжают заниматься своими делами, а уже на втором композиция выходит поинтереснее. Нарушитель замечен, в объектив смотрит с два десятка возмущённых глаз, чья-то рука пытается выхватить у него камеру. Кто-то менее скучный с заднего плана успевает принять свою лучшую позу, а девчонка рядом заливисто смеётся. Кажется, это та, Юан.       Слушая истории о прошлом, Дазай смотрит на фотографии из-за Чуиного плеча и в какой-то момент позволяет себе умоститься на него подбородком. Не прогоняет. С одной стороны даже немного обижает то, с какой теплотой напарник вспоминает про старых друзей, однако у него самого в жизни не было ничего подобного. Даже интересно. Все ли улыбки на снимках настоящие или объектив так и остался с кривизной?